Расколотые небеса - Андрей Ерпылев

— Да знамо дело, — поручик техслужбы Ивицкий стоял рядом, критически оглядывая проделанную работу. — Только нас-то с тобой кто спрашивает?

Он тоже был недоволен. И не столько тем, что, вопреки всем летным суевериям, номер разбившегося в прошлом году истребителя ротмистра Еремеева был дан только что прибывшей в полк новенькой машине… Просто, как всегда в таких случаях бывает, случился форс-мажор, галоп, аллюр три креста. Словно нельзя было не торопясь, за недельку, а то и за две… Нет, нескольким техникам, облачившимся в химкостюмы и противогазы (что вы хотели — не акварельные краски, чай!), пришлось в спешно освобожденном от всего горючего и взрывчатого ангаре, с нарушением всех норм технологии, между прочим, смывать с дюралевого борта «Дэ двести пятнадцатого» специальный лак, который наносится в заводских условиях. А потом, с массой ухищнений, кустарным способом восстанавливать. А все потому, что совсем недавно намалеванный номер уже успел срастись с тончайшей полимерной пленкой в единое целое и переписать его, не повредив основание, было просто немыслимо.

— Что хоть за причина-то? — Техник, высунув от усердия язык, довел линию до конца и ловко смахнул капли, норовящие стечь на камуфлированный борт, куском поролона. — Ни в жисть не поверю, что пан полковник просто так решил с судьбой в орлянку поиграться. Он ведь тоже летун, куда иному — от Бога. И в приметы не меньше других верит.

«Паном полковником» подчиненные за глаза называли полковника Гжарбиньского. Ну а то, что пилот он действительно от Бога, в полку знали все, и старик Кузьмин здесь не погрешил против истины ни на йоту. Что сказать: любили летчики и техники своего «пламенного поляка».

— Причина? — Поручик воровато оглянулся, словно в огромном пустом ангаре кто-то мог его подслушать. — А причина все та же. Помнишь ту «птичку», что с того света вывалилась? — Палец офицера ткнул в гофрированный потолок. — Ну, пилот там еще катапультироваться успел, но все равно чуть не в лепешку разбился…

— И что? — Техник положил на полиэтиленовый лоскут кисточку и взялся за краскопульт, вымазанный белым.

— Так ребята, которые в тот день патрулировали, болтают, будто «Сапсан» тот еремеевский был…

— Да ну? — ахнул Кузьмин. — Слыхал я, что по ту строну страсти всякие творятся, но чтобы так… А за штурвалом-то случайно не сам покойник сидел?

— Сам, не сам — бог его знает. Сам ведь понимаешь: нашим даже подойти к месту приземления того парашютиста не дали. Оцепили все вокруг, вертолет туда подали и фьюить!.. Секретность, мать ее!

— А вдруг действительно он!

— Действительно — недействительно… Крась знай.

Минут десять в ангаре стояла тишина, только шипел время от времени краскопульт, аккуратно покрывая снежно-белой эмалью буро-зеленый борт внутри контура «тройки». Наконец словоохотливый поручик не выдержал. Да и какие могут быть секреты между двумя старыми приятелями и ровесниками, пусть даже и в разных чинах.

— Знаешь, что я думаю?

— Что? — Прапорщик стянул респиратор, перчатки и присел на стоящий под крылом самолета длинный ящик… нет, не перекурить — боже упаси в атмосфере, насыщенной парами растворителя, — просто отдохнуть. Шестой десяток — не третий.

— А то! — уселся рядом с ним Ивицкий. — Я думаю, что наши решили туда своего на этом самолете отправить. Чтобы, значит, баш на баш. Вы нам — своего, мы вам — своего.

— Парламентером, значит?

— Может, и парламентером. А может — и послом. Слыхал: целая команда опять из Питера прикатила? Сплошь генералы да полковники. Кто-то из них и есть тот самый посол.

— А чего тогда просто самолет не взять? Первый попавшийся. Обязательно номера перекрашивать?

— А вот тут-то самая хитрость и кроется! — хитро прищурился поручик. — Что наши с их ракетами делали, помнишь?

— «Что-что»… Сбивали к едрене фене — вот и все!

— Во, сбивали!.. А вдруг на той стороне точно так же? Наш туда сунется, а его — чпок!..

— Это я не подумал, — почесал лысеющий затылок Кузьмин и, забывшись, полез в карман за папиросами.

— А ты никогда не думаешь. — Ивицкий легко шлепнул его по руке, почти уже вытащившей из нагрудного кармана комбинезона смятую пачку. — Тебе по чину не положено.

— Ну, это ты, допустим, ваше благородие, перегибаешь. — Техник, ничуть не обидевшись, сунул в зубы пустой прокуренный дочерна плексигласовый мундштук. — В нашем деле без думалки — никак.

— Ладно, ладно, мыслитель… Так вот, что я говорю: лучший способ защиты — маскировка. Значит, и нашего лазутчика замаскировать нужно.

— Ловко… Я слыхал, что связи с той стороной нет. Может и проскочить.

— Вот-вот. Пока разберутся, пока то да се… Мало ли что с рацией случиться могло… А он уже сел. И все — ешьте меня с кашей! Небось сразу-то не расстреляют — не звери, чай. Смотришь, и вручит кому надо свои верительные грамоты.

— Да-а-а… А что это за грамоты такие?

— Я что — дипломат тебе? — пожал плечами Ивицкий. — Слыхал просто, что есть такие, и все. Или читал где-то… В «Ниве», кажется. Дескать, вручил посол такой-то державы свои верительные грамоты…

— А-а-а…

— Что «а-а-а»? — обиделся неизвестно на что поручик. — Крась давай!

— А мне что? — Кузьмин невозмутимо спрятал мундштук в карман и потянулся за респиратором. — Могу красить, а могу и не красить…

* * *

Стояла уже глубокая ночь, однако близнецы укладываться не собирались. Они сидели за столом, сплошь застланным бумагами, и в сотый раз обсуждали предстоящее завтра дело, весьма похожее на авантюру.

Как всегда, времени на подготовку оказалось мало. По хорошему требовалось «обкатать» все еще несколько раз, да и в качестве пилота генерал Бежецкий, давно позабывший все летные навыки, к тому же во времена оные почитавшиеся им не самыми главными для офицера-аэромобильщика, не очень «соответствовал». Но, увы, не всегда мы располагаем временем. Чаще оно располагает нами…

— Главное, не бойся повторить судьбу близнеца. — Александр бесцельно подчеркивал и подчеркивал один из пунктов лежащего перед ним аршинного списка, хотя он и без того уже был различим, наверное, за километр. — Черный ящик разбившегося «Сапсана» не пострадал, и его записи расшифровали легко. Просто в момент перехода, когда вся электроника не работала, автомат, регулирующий подачу кислорода, тоже отключился, но по какой-то причине не заработал вновь. Естественно, что пилот потерял сознание и если бы не пришел в себя каким-то чудом…

Генерал замолчал, с недоумением посмотрел на протертый до дыры листок бумаги и отшвырнул в сторону:

— Да не переживай ты… Я все понимаю.

— Не черта ты не понимаешь! Короче говоря, мои светлые головы так переделали систему подачи кислорода, что никаких сбоев просто не может быть. Чистая механика — никакой электроники! Сработает, как часы. Да это, собственно говоря, часы и есть…

— А что-нибудь вроде будильника твои Кулибины не изобрели? Например, со штыком в задницу вместо зуммера. А то задремлю там невзначай и — привет.

— Не задремлешь. А если на какой-то миг потеряешь сознание — тут же придешь в себя. Все продублировано не один раз. Сбоев не будет.

— Хотелось бы верить…

Вообще-то все технические проблемы на фоне той битвы, которую пришлось выдержать обоим близнецам за то, чтобы отправить «за грань» в качестве посла именно Бежецкого, терялись как нечто несущественное. Но нельзя же было объявить во всеуслышание истинную причину того, почему туда должен был отправиться именно он, а не кто-то другой! Вот и пришлось городить один на другой множество доводов, во прах развеиваемых оппонентами, пускаться во все тяжкие, затмевать своим умением убеждать всех говорунов прошлого — от Демосфена и Цицерона до Плевако и Горшковича.

И никогда не убедить бы яро настроенных против «неразумного авантюризма господ Бежецких» государственных мужей, если бы в один прекрасный момент Государь, до этого лишь пассивно выслушивающий аргументы обеих сторон, вдруг не улыбнулся своей тонкой, чуть виноватой улыбкой и не решил: «Быть посему…» И противникам Бежецких пришлось отступить…

— Ничего. Сбивать тот же самолет, который послали, там не будут…

Если бы Александр знал, что только что почти слово в слово повторил доводы поручика Ивицкого, он бы рассмеялся. Но беседу техника и офицера никто не слышал, и генерал был серьезен как никогда.

— Значит, твои действия такие…

— Саша, прекрати, — потянулся всем телом будущий «первопроходец». — Я все знаю. Не демонстрировать никаких признаков враждебности, в переговоры по радио не вступать… Хотя этот пункт я бы отбросил. Вряд ли мой голос так уж непохож на голос нашего третьего. На мой слух — так просто неотличим.

— А если предусмотрено какое-то кодовое слово? Пароль…