Черными нитями (СИ) - Николаева Лина

Рейн хотел смеяться и кричать. Да эта Эль — настоящая находка! Птичку не надо ловить в клетку, она сама хочет сесть в неё и спеть нужную песню. И пусть Эль соврала, отец молчал при ней, но она уж постарается и добудет информацию: и про Совет, и про демонов.

— Будь осторожнее, — проворчал Аст. — Ты же видишь, она умеет кусаться.

Рейн дёрнул плечом, отмахиваясь от демона, и горячо зашептал:

— Меня заставляют выискивать и убивать Детей Аша, но я не знаю, так ли они не правы. Я не хочу делать неправильные вещи. Мне тоже нужна правда.

Эль закусила губу и задумалась.

— Я устала от молчания отца. Король Рис обвинил Совет, а значит, и его, но в чём? Я должна узнать, что задумал отец.

Рейн едва сдержал довольную улыбку. Да, эта птичка принесёт ему всё, что надо. Если Я-Эльмон что-то затевает, необходимо это узнать — и уж Д-Арвиль не поскупится, если информация будет того стоить.

— Хорошо, — решительно воскликнул Рейн. — Мы попробуем, — он на секунду сжал руки Эль и сразу отпустил. — А сейчас, — сделал паузу. — Кира Эль, разреши продолжить нашу прогулку. Ты была когда-нибудь на рынке?

— На рынке? — на личике девушки мелькнуло отвращение. — Зачем мне туда? Ты сам ходишь на рынок?

Рейн попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

— Да, я туда хожу. Покупаю продукты, а ещё торгуюсь с продавцами. Обычно их пугает клеймо ноториэса, и они сбрасывают пару киринов.

— Я, — начала Эль и замолчала. Навстречу им бежала грязная собака с порванным ухом. Девушка подозвала её к себе, присела и стала гладить. Пёс доверчиво ткнулся мордой ей в руку.

— Не надо гладить бродячих псов, — заметил Рейн.

— Почему? Ты не любишь собак?

— Ты даёшь ему надежду. Он так и будет плестись за тобой и заглядывать в глаза, а ты закроешь дверь перед его носом. Не гладь собаку, которую не можешь забрать себе.

— А разве не все мы проходим тысячи километров ради такого мига? — Эль поднялась и мягко улыбнулась. — Пойдём. Что тебе нужно?.. — она сделала паузу. — на рынке? — девушка точно пробовала слово на вкус.

— Белые занавески и пояс из собачьей шерсти.

Эль рассмеялась, взяла его под руку и потянула за собой.

— И газета, мне нужна газета с объявлениями.

Рейн задумался. Отец сказал верно: кто падал сам, тот и встанет сам. Вернёт всё он тоже сам, как и потерял.

Глава 8. Л-Арджан

Рейн настороженно прислушивался, приглядывался, как пёс, который хотел учуять след. Весь Лиц гудел. Повсюду слышалось: «Король сошёл с ума», «Совет продался», «Близятся выборы». Горожане собирались небольшими группами, шепотом передавали услышанное на площади и тут же расходились.

По улицам разгуливали напыщенные гвардейцы в сине-серебряной форме, суровые полицейские в алом. То тут, то там мелькали тени инквизиторов в чёрно-синем и чёрном — Второе и Третье отделения выискивали тех, кто мог замыслить заговор.

Весеннее солнце с каждым днём пекло сильнее, всё расцвело, воздух наполнился сладким ароматом цветов, но казалось, вот-вот разразится гроза. Город напоминал огромного зверя, который проснулся, почуял опасность и начал скалиться.

Впереди показалось мрачное здание дома Инквизиции. Рядом с ним снова стояла белёная тележка под навесом, а возле неё — усталый старик в потёртом пиджаке.

— Эй, мальчик, купишь капусту? — он встретил той же фразой.

Рейн покачал головой. Вот сумасшедший!

— А совет послушаешь?

Остановившись, практик медленно кивнул. Старик ответил:

— Когда мне было двадцать, я усвоил вторую истину: в мире, где все уродливы, красота сама становится уродством.

— Спасибо! — воскликнул Рейн и пошёл к Чёрному дому. А старик-то не промах. Эти бы слова — да сказать Совету. Разве не сделал он демонов этим самым «уродством»?

Рейн привычно замер перед дверью, ещё раз оглядел улицу перед ним и потянул дверь на себя. Сегодня в огромном холле было тихо. Слева от входа за столом из чёрного дерева сидел молодой мужчина и старательно писал. Перед ним стоял паренёк лет четырнадцати, согнув спину, как старик, и крепко обхватив себя руками. Зубы выбивали дробь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рейн посмотрел с сочувствием. Видел он таких уже, сам был на их месте. Даже отчаянный смельчак боялся перевоспитания. В народе болтали о чудовищных пытках, и каждый любил рассказать о «знакомом» парне или девушке, который не пережил истязаний, а его искалеченное тело потом нашли в сточной канаве рядом с Чёрным домом.

На самом деле были кнуты и калёное железо, а также голод и бесконечные проповеди. Ребёнок на перевоспитании получал один раз в день — краюшку хлеба, два раза — порцию боли и три — разговор с церковником. Считалось, что вместе это научит смирению и послушанию.

Как же. Спине стало горячо и больно, словно по ней снова прошлись кнутом. Рейн повёл лопатками и снова глянул на мальчишку. Он остановился и громко сказал:

— Это не твоя смерть. — И тут же пошёл к лестнице.

Так говорил старик, который сидел в камере напротив. Рейн видел его сквозь маленькое оконце на двери. Тот явно держался из последних сил и самому себе шептал эти слова подобно заклинанию. Спустя неделю, как Рейн попал на перевоспитание, старик пропал. Видимо, он нашел «свою» смерть, но мальчик тоже стал шептать так раз за разом, до и после каждого удара.

— Помолчи, ноториэс, — рявкнул мужчина за столом.

Рейн обернулся на него, выставил средний палец и поднялся на третий этаж. Перед дверью кабинета Энтона из стороны в сторону расхаживал Анрейк. Парень пришёл без маски, в новой одежде. Он остался в чёрном, но тонкая ткань рубашки и короткий плащ с вышивкой по краям так и выдавали, что он уже не готов быть практиком — в таком неудобно драться, прятаться или бежать.

— Рейн, — парень кивнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла неискренней. — Зачем ты идёшь к киру Д-Арвилю?

Рейн настороженно посмотрел на Анрейка и промолчал.

— Ты виделся с Эль, да? Она тебе что-то рассказала?

Рейн продолжал молчать. Анрейк скрестил руки на груди и грозно произнёс:

— Если ты не прекратишь это, я расскажу ей, зачем она тебе на самом деле!

— И лишишь Д-Арвиля информации? Не боишься вернуться в практики? Ты уже сказал, что тебе девчонка дороже службы?

— Она спасла меня! После этого я буду совсем бесчестным человеком, если позволю тебе так обращаться с ней!

Рейн закатил глаза и фыркнул.

— Если хочешь знать, твоя Эль не такая святая. Она поспорила с друзьями, что заговорит с практиком и пойдёт с ним на свидание. Это была просто игра, понимаешь? Кто станет общаться с практиком, а? Не важно с тобой или со мной. Она хоть раз за вечер подошла к тебе?

Анрейк молчал.

— Д-Арвиль сказал верно: если хочешь продвинуться, перестань играть в благородство. Никому оно к чёрту не нужно. Иначе бы ты был куда выше ноториэса.

Анрейк покачал головой.

— Ты из благородного рода, Рейн. Тебя воспитывали так же, как меня.

— И мы оба оказались в дерьме. Так чего стоит такое воспитание? Я не из благородного рода, я — ноториэс, вот моё происхождение.

Рейн прошёл мимо Анрейка, коротко постучал и вошёл. Место секретаря пустовало, но дверь в кабинет Д-Арвиля оказалась открыта.

— Входи, — сказал Энтон. — Садись, — он указал рукой на кресло напротив стола.

Глава отделения сегодня был собран и внимательно разглядывал карту Лица и его окрестностей. На ней виднелось несколько отмеченных точек в разных районах города: в богатом Ре-Эсте, тянущемся вдоль берегов реки, в старинном Прине — центре Лица, в сером Томе, полном торговцев и дельцов, в весёлом Рин-Рине с его игорными домами и борделями и даже в бедной грязной Таре, которую в народе называли Канавой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не тянись так, Рейн, шею свернёшь, — усмехнулся Энтон и свернул карту.

— Покупаете новый дом?

— Ищу вам место для работы. Такое, где можно держать парочку плохих людей, чтобы их никто не слышал, переночевать при необходимости, но откуда легко удрать в любой момент.