Улыбка вечности. Стихотворения, повести, роман - Пер Лагерквист

— С этим делом скоро все уладится. Детьми мы будем заниматься сами, нельзя оставлять их на попечение безответственных родителей.

— Разумеется.

— Тем самым наше будущее можно считать обеспеченным.

— Я слышу, друзья, вы говорите о войне, — сказал человек с отстреленным почти напрочь лицом, от которого сохранилась лишь нижняя часть, а над нею была красная шероховатая поверхность; он неуверенно приподнялся со стула. — Это радует мое сердце! Надеюсь, мне посчастливится дожить до того дня, когда наш народ снова гордо выйдет на поля былых сражений! И надеюсь, современная наука к тому времени достигнет таких успехов, что я тоже смогу принять участие! Мне прочитали в одной недавно вышедшей книге, что ученые полагают возможным сделать так, чтобы можно было видеть, а значит, и целиться непосредственно с помощью души. В таком случае вы найдете меня в самых первых рядах, и глаз мой будет зорок — ибо душа у меня, друзья, в полной сохранности!

— Браво, браво!

— Это замечательно!

— Великолепно!

— Таких людей рождает лишь великое время!

— Да, недаром говорится, что война кладет печать благородства на человеческое чело! Это прекрасно видно!

— Грандиозно!

— Такой народ! Он воистину непобедим!

— Да, ясно, что мы должны распространить свои идеи на весь мир! Было бы просто возмутительно, если бы мы не поделились этим с другими. А если какой-либо народ не захочет их принять, придется его истребить.

— Разумеется. Ради его же блага. Для любого народа быть истребленным куда лучше, чем жить, не приобщившись к такому учению!

— Разумеется!

— Мир будет нам благодарен, когда он поймет, чего мы добиваемся.

— Да, совершенно необходимо, чтобы человечество через какое-то время разрушало то, что оно раньше создало! Иначе утрачивается детская свежесть восприятия. Разрушение значительнее примитивного созидания, в котором проявляется лишь обыкновенная сила привычки. Настали великие, славные времена! Всегда найдутся старательные, работящие муравьи, чтобы созидать мир, об этом, право же, не стоит беспокоиться. Но дерзкие умы, способные единым махом смести игрушечный человеческий мирок, чтобы можно было все начать сначала, они являются редко, лишь тогда, когда мы оказываемся достойны их.

— Да, мы абсолютно здоровый народ! Поэтому у нас хватает силы духа открыто заявить: мы любим то, что другие именуют угнетением. Лишь расслабленные, дегенеративные расы стараются его избежать. Всякий же сильный народ радуется занесенной над ним плетке и чувствует себя при этом превосходно!

— Да, не правда ли? Больше всего окрыляет то, что в наших рядах мы видим молодежь. Молодежь — наша опора! Мужественная, несентиментальная современная молодежь! Повсюду становится она на нашу сторону, на сторону власть имущих! Молодые герои!

— Да, хватает же смелости!

— Кажется, кто-то что-то сказал?.. Значит, мне просто послышалось.

Возникло какое-то волнение вблизи входной двери, люди зашептались, стали вскакивать с мест, вскидывать руки, все взгляды устремились в одном направлении. Шум пронесся по залу.

— Да здравствуют убийцы! Да здравствуют убийцы!

Двое хорошо одетых молодых людей симпатичной, самой обыкновенной наружности шли по проходу между рядами рук, с учтивой улыбкой кивали направо и налево. Весь зал поднялся, танцевальная музыка смолкла, и тот оркестр, что поприличнее, заиграл гимн, который слушали стоя. Тем временем трое официантов бесшумно бросились к вновь прибывшим, а поспешивший за ними метрдотель опрокинул столик с пивными кружками и графином красного вина на каких-то дам, которые тихо и горячо заверили его, что они ничуть не в претензии, после чего он ринулся дальше. Зал был переполнен, кому-то пришлось встать и уйти домой, а молодые люди расположились за освободившимся столиком.

— Вот черт, теперь, куда ни придешь, обязательно сразу узнают.

— Правда, фу ты, дьявол, — сказал второй и выпустил изо рта дым сигареты, вытянул ноги под столом в ожидании заказа. — Это начинает мне надоедать.

— Да уж, если бы мы знали, что быть убийцей так обременительно, мы бы, наверно, его не пристрелили, этого малого. Кстати, он ведь вроде вполне ничего был парень.

— Да, но по виду его было ясно, что он не наш.

— Это-то конечно. Вид у него был черт-те какой.

Негритянский оркестр опять наяривал фокстрот, тощая женщина с закутанным в платок ребенком прошла по залу, и даже персонал не обратил на нее внимания, так что немного погодя она сама вышла вон.

— Придешь сегодня ночью трупы перетаскивать?

— Трупы перетаскивать?

— Ну да, надо перетащить кое-каких предателей, врагов нового мировоззрения, с кладбища в болото, там они будут на месте.

— М-м…

— М-м? Не хочешь?

— Не знаю. Что-то мне идея не ясна.

— Идея? Идея нашего движения, приятель!

— Да, но… Они же умерли еще до того, как мы начали.

— Ну и дальше?

— Это уж, по-моему, черт-те что.

— Как ты сказал? Ты не хочешь? Отказываешься?

— Отказываюсь? Я только говорю, что, по-моему, это уж слишком.

— Слишком! Может, это, по-твоему, глупо?

— Нет, ну не то чтобы глупо…

— Слушай, ты, собственно, что хочешь сказать? А ну выкладывай напрямик!

— Что я хочу сказать?.. Какого ты черта в меня вцепился?

— Отказываешься повиноваться приказу?! В рассуждения пускаешься, да?!

— Отпусти, тебе говорят!

— Ишь, чего захотел, так мы тебя и отпустили!

— Да пустите же, дьяволы!

— Слыхали, как он нас обзывает?!

— Сволочь! Отказываешься!.. В перебежчики нацелился!..

— Я не отказывался!

— Нет, отказывался!

— Чего с ним пререкаться, с перебежчиком! Кончай разговор!

Грянул выстрел, и тело глухо бухнулось.

— Унесите эту падаль!

— Да ладно, пусть валяется, кому он мешает.

Джаз продолжал греметь, молодая девушка повернула голову на тоненькой шейке.

— Что это там такое? — спросила она.

— Кажется, кого-то застрелили.

— А-а.

Небольшая компания пристроилась за дальним столиком.

— Они тут все толкуют о том, что произойдет завтра, а знаете, что, по-моему, будет?

— Ну?

— Совсем не то, что воображают себе эти сопляки.

— А что же?

— М-м… — Свернув цигарку, он прикурил у соседа, сплюнул табачную крошку. — Мы ведь тоже умеем нажать на курок, когда надо. И между прочим, бог его знает, не у нас ли они научились кое-каким приемам — если только этому нужно учиться.

— Вряд ли, к таким делам у всех в наше время природная склонность.

— Конечно.

— А недурно было бы еще чуточку прочистить человечество. Оно в этом явно нуждается.

— Да, не возражаю принять посильное участие.

Молодая женщина подошла и тихонько села рядом с палачом. Она была похожа на нищенку, но, когда она откинула платок с головы, лицо ее лучилось удивительным, щедрым светом. Она осторожно положила свою руку на его, и он повернулся к ней — кажется, она была единственной, на кого он посмотрел за все это время. О ней рассказ впереди.

Музыка переменилась, оркестр получше в другом конце зала заиграл томное танго на тему старой классической мелодии. Обстановка была спокойная и одушевленная, но одному господину, как на грех, понадобилось выйти в туалет. Возвращаясь назад, он увидел, что негры сидят и наспех глотают бутерброды за столиком позади своей эстрады. Он подошел к ним с побагровевшим лицом.

— Да как вы смеете, свиньи этакие! Сидеть и есть вместе с белыми людьми!

Они изумленно обернулись. Ближайший из них приподнялся со стула:

— Что? Что господин хочет сказать?

— Что я хочу сказать! Ты смеешь сидеть тут и есть, обезьяна поганая!

Чернокожий подскочил как на пружинах, и глаза его сверкнули, но он не решился ничего предпринять.

— Хэлло, джентльмены! Хэлло! — заорал разгневанный господин, адресуясь к публике, и люди начали сбегаться, столпились вокруг него и негров. — Видали вы что-нибудь подобное? Это же неслыханно! Эти обезьяны сидят и едят вместе с нами!

Поднялся страшнейший переполох.

— Какая наглость! Неслыханно! Вы что, думаете, вам тут обезьянник?! Так, что ли, по-вашему?!

— Нам тоже надо есть, как всем живым существам! — сказал один из негров.

— Но не вместе с людьми, собака!

— Есть! Вы пришли сюда играть! А не есть!

— Вы имеете честь играть для нас, поскольку нам угодно находить удовольствие в вашей музыке! Но извольте вести себя прилично, а иначе вас линчуют! Понятно?!

— Полезайте-ка живо на место!

— Ну! Пошевеливайтесь!

Чернокожие и не думали исполнять приказание.

— Да это же форменное пассивное сопротивление, господа! — сказал представительный джентльмен благородной наружности.