Свет во тьме светит. Размышление о Евангелии от Иоанна - Священник Георгий Чистяков

Там, где появляется христианин, обнаруживаются все эти три момента, но одновременно что-то одно, потому что за этими тремя словами, как за тремя гранями одной реальности, скрывается главное — присутствие Христово в мире. Так оно обнаруживается: для одних — через свет, для других — через жизнь, для третьих — через мир и, наверное, для каждого и каждой из нас — и через первое, и через второе, и через третье. В общем, мы понимаем, что за всем этим стоит что-то одно, но на человеческом языке не всегда хватает слов, чтобы выразить это во всей полноте. Каждое из слов — «мир», «свет», «жизнь» — раскрывается через другое.

Вторая половина 6-й главы Евангелия от Иоанна распадается на четыре части. Начиная с 26-го стиха следует довольно большой текст, который современные издатели разбивают на фрагменты, напоминающие стихотворные строфы, — текст, сильно ритмизованный, звучащий почти как стихи. Это прямая речь Иисуса, которая не перебивается никакими сведениями о происходящих в тот момент событиях. Для Евангелия от Иоанна это типичная ситуация, когда повествовательная часть кончается и начинается длинное слово.

Итак, первая часть этого слова — стихи с 26-го по 31-й, где Иисус говорит о хлебе жизни и практически не употребляет местоимения «Я». Он говорит о хлебе жизни, который дает Отец, но еще как бы и не о Себе. Во второй части — стихи с 32-го по 46-й, — наоборот, Иисус говорит: «Я есмь хлеб жизни». Здесь Он Сам оказывается в сердцевине этого текста и в центре нашего внимания. В третьей части — стихи с 47-го по 52-й — Иисус говорит уже не просто о Себе, но о Своей смерти как об источнике жизни для мира. И наконец, в последней части — стихи с 53-го по 59-й — речь уже прямо, открыто идет о Евхаристии. «Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие». За всем этим текстом стоят слова: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое…» и «Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Новаго Завета…». Значит, здесь уже прямо говорится о Евхаристии, и именно в этой части текста, когда Иисус произносит слово «есть», употреблен глагол «жевать», «грызть», подчеркивающий физический, даже грубо физический, а не символический смысл вкушения хлеба.

Евхаристическое общение есть нечто абсолютно реальное. Но с другой стороны, евхаристическое общение с Иисусом и друг с другом — не магическое средство, как думают некоторые. И об это прямо говорится далее, в 63-м стихе, где Он восклицает: «Дух животворит; плоть не пользует нимало» (т. е. плоть не приносит никакой пользы). Итак, «Дух животворит», то есть жизнь дает Дух, а не плоть. Здесь употреблено то самое слово, которое многократно звучало выше, — «Плоть, которую Я вам даю», плоть, которая есть средство приобщиться к жизни вечной. Вкушение этой плоти, этого хлеба, если в тебе не дышит Дух животворящий, ничего не дает, в отличие от магического, колдовского средства в первобытных религиях, которое действует вне зависимости от того, хочет этого человек или нет.

Нередко бывает, что люди воспринимают Святые Тайны как нечто магическое, такое, что должно действовать независимо от нашего желания. Иногда можно слышать: «Мне сказали, что нужно причаститься, вот я и пришел». Что это такое — причастие Святых Тайн, — человек знать не хочет, но люди сказали, что нужно причащаться, — и этого ему достаточно. Против такого восприятия сущности Святых Тайн в главе 6-й предостерегает Сам Христос. Поэтому нельзя уподобляться тем людям, которые вносят в христианскую жизнь язычество, пытаясь найти в таинстве Святого причащения магическое начало.

Причащение Святых Тайн — удивительный момент, и каждый человек переживает его по-своему. По-разному приступают к ним и маленькие дети: одни — с сияющими лицами, другие плачут, капризничают. Увы, иногда приходится причащать плачущих детей, потому что матери требуют этого с какой-то непонятной настойчивостью. В то же время и отказать им — больно. Видимо, здесь нужна разумная осторожность. Духовная практика у каждого человека складывается постепенно, и вряд ли по отношению к детям уместны насильственные действия. Не случайно текст, который мы сегодня комментировали, завершается фразой: «Дух животворит; плоть же не пользует нимало». И дальше: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь». Значит, литургия, таинство Евхаристии, невозможны без чтения Евангелия — слова, которое говорит нам Сам Иисус. Иными словами, принятие в себя слов евангельских во время литургии столь же значимо, как и причащение Святых Тайн. Одно без другого теряет всякий смысл. Наверное, слова евангельские, если они не закрепляются участием в литургии, уходят, как вода в песок. И наоборот, причащение Святых Тайн, если не услышаны слова Евангелия, становится чем-то лишённым смысла, тoй cepдцeвины, o кoтopoй гoвopит нaм Хpиcтoc.

Глава 10.

СЛЕПОРОЖДЁННЫЙ

«И, проходя, увидел Иисус человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его…» (ст. 1—3). Слово «проходя», скорее всего, указывает на то, что Иисус увидел слепого в тот самый момент, когда вышел из храма и скрылся, ибо собеседники хотели побить Его камнями. Союз «и», с которого начинается повествование, напрямую связывает его с тем, о чем шла речь в предыдущей фразе, поэтому есть все основания говорить о том, что чудом исцеления слепорожденного заканчивается рассказ об Иисусе на празднике Кущей. В этой связи нельзя не вспомнить, что шалаши для того, чтобы праздновать Суккот, необходимо строить таким образом, чтобы сквозь ветви, которыми они покрыты, можно было бы видеть небо и свет звезд. Поэтому не случайно слепорожденный впервые в своей жизни увидел свет звезд именно в дни этого праздника.

Из истории иудаизма времен Иисуса и более раннего периода, как и из практики средневековой синагоги, которая нам достаточно хорошо известна по Талмуду и трудам писателей иудейского средневековья, можно понять, что и болезнь, и физическое уродство или любой физический недостаток, и беда, случившаяся с человеком, воспринимались именно как наказание за грех. Но поскольку человек, о котором идет речь в 9-й главе, родился слепым, объяснить его слепоту как наказание, посланное ему за грех, довольно трудно. Поэтому ученики спрашивают Иисуса: так кто же согрешил — он или его родители?

У этого вопроса есть еще один, дополнительный смысл. В иудейской традиции существовало мнение, что и в утробе матери младенец может согрешить, а следовательно, может быть наказан еще до рождения. Значит, болезнь или беда как наказание — это довольно типичное для иудаизма понимание неких закономерностей человеческой жизни. Но Иисус восстает против этого, говоря: «Не согрешил ни он, ни родители его».

Для современной практики православия объяснение болезни и беды как наказания тоже не так уж необычно — недаром в народе говорят: «Бог наказал». И люди, когда с ними что-то случается, часто ищут этому объяснение, спрашивая себя: за что мне послана болезнь или беда, почему болеет мой ребенок? Вместо того чтобы прорываться сквозь беду или болезнь, человек погружается в свое прошлое и действительно находит какие-то причины, поскольку, как все мы, делал что-то дурное. Однако ситуация от этого не меняется. Вот почему поиски ответа на вопрос «за что?» — один из самых страшных тормозов, не только мешающих нам разумно относиться к жизни, но и не позволяющих Богу беспрепятственно действовать в нашей жизни.

Можно утверждать, что наше представление о том, что та или иная болезнь есть наказание Божие, — одна из ярчайших форм прямого непонимания того, чему учит нас Иисус. Мы должны отказаться от такого способа видения болезни и беды. Если же мы пойдем этим путем, то никогда не справимся с тоской и унынием, которые, как правило, сопутствуют болезни и беде; этот фатализм станет нас душить и в конце концов разрушит.

Помню, когда я еще был ребенком, соседка по квартире с упоением рассказывала историю об одной комсомолке, которая на Немецком кладбище, глядя на надгробие в виде молящегося ангела, сказала: «А вот я плюну ему в лицо, и мне ничего не будет». «Плюнула, — говорила с пафосом эта добрая женщина, — выбежала с кладбища и попала под трамвай». Ничего не скажешь, хорош Бог, который убивает несчастную и распропагандированную девушку за глупый поступок! Разумеется, такие совпадения случаются, но речь здесь следует вести не о действии Божием, а о человеческой глупости и злобе. Злобный человек, если не может наказать кого-то сам, надеется, что это сделает Бог.

Но из Евангелия ясно, что Бог не наказывает, а милует, не карает, а спасает. Образ карающего, убивающего Бога пришел из языческих религий. Это Аполлон, который убивает людей солнечными лучами — палящими и острыми, как стрелы. Это и другие боги греческой и восточных религий, которые требуют все новых и новых кровавых жертв. Значит, о подобных проявлениях язычества как в недрах ветхозаветного иудаизма, так и в христианстве нужно и задумываться и говорить, чтобы преодолевать их в себе. И вероятно, не случайно так ярко говорится об этом в самом начале рассказа о слепорожденном.