Сад теней - Вирджиния Эндрюс

Вечером, после ужина Гарланд и Малькольм уединились в комнате, увенчанной охотничьими трофеями, и долго беседовали. Мы с Алисией сидели в гостиной, присматривая за детьми. Мал показывал Джоэлю и Кристоферу свои игрушки, подробно объясняя их назначение, словно малыши могли его понять. Между ними, наверняка, возникали родственные чувства, потому что мальчики сидели очарованные, спокойные и внимательные.

Мы с Алисией вышивали. Она оказалась куда более искусной рукодельницей, чем я ожидала. Вероятно, она многому научилась у своей матери еще до своего замужества. Улыбаясь, Алисия смотрела то на детей, то на меня.

— Как чудесно, что наши дети будут расти вместе, — сказала она. — Они женятся на прекрасных, ослепительных женщинах и будут жить со своими семьями здесь в Фоксворт Холле.

— Может быть, их жены не уживутся друг с другом, — ответила я.

Порой мне трудно было вынести ее детские фантазии. Из того, что вся жизнь для нее была усыпана розами, вовсе не следовало, что такой она будет для всех.

— О, нет, я уверена, что они уживутся. Конечно, в семье всякое бывает, но все они будут Фоксвортами, и их дети продолжат семейные традиции.

— Мы не королевская семья. Ни вы, ни я не являемся королевами.

Она бросила на меня короткий взгляд, а затем улыбнулась, словно ей приходилось убеждать меня. Я не могла не возмутиться ее наглостью, собираясь высказать ей все, что я думаю по поводу этой улыбки, как вдруг из кабинета после окончания беседы тет-а-тет вышли Гарланд и Малькольм и направились к нам.

По выражению лица Малькольма можно было судить, что беседа была нелегкой, и я почувствовала, что он хочет мне что-то сообщить; поэтому я быстро собрала Мала и Джоэля, сказав, что им пора спать, и поднялась наверх. Малькольм направился за мной в детскую, что он делал крайне редко, и внимательно следил за тем, как я укладываю детей в кровать.

— Ну, и в чем дело? — наконец, прервала молчание я.

— Мы обсуждали его завещание. Естественно, что он сейчас переписывает его.

— Разумеется, как ты и ожидал.

— Я получу дом и контроль над бизнесом; однако, Алисия и Кристофер могут жить здесь, сколько пожелают. Алисия получит три миллиона в облигациях и акциях, а Кристофер получит два миллиона, которые будут находиться в распоряжении опекуна. Я буду их душеприказчиком, используя эти средства по своему усмотрению. Он склонен больше доверять, чем я мог полагать.

— Ты должен только радоваться этому.

— Мой отец признает мои финансовые способности, что и тебе следовало бы учесть. Я уставилась на него.

— Я неплохо управляюсь со своими инвестициями.

— Ты получаешь только малую толику того, что могла бы иметь.

— И тем не менее, именно я распоряжаюсь этим.

— Глупое упрямство. Это семейная черта Уинфиль-дов?

— Я думала, что это семейная черта Фоксвортов. Ты постоянно твердишь мне, как глуп твой отец, а кому же, как не тебе суждено наследовать его суждения и взгляды на мир и развивать их?

Лицо Малькольма покраснело, но он не развернулся и не вышел из комнаты, как я ожидала.

— Я хотел бы, чтобы ты выяснила кое-какие детали и сообщила бы мне о том, не собирается ли отец изменить завещание. Алисия, конечно, будет делиться с тобой своими секретами. Я уверен, что она расскажет тебе об этом. Мне кажется, что данная договоренность не приведет ее в восторг, и она использует свое очарование, чтобы добиться от отца большего.

— Ты хочешь, чтобы я шпионила за твоим отцом и его женой?

— А разве ты сама этого не хочешь? — грубо переспросил он.

Мое лицо побелело. Он улыбнулся холодной, кривой улыбкой, которая словно льдом сковала мое сердце. Он не собирался ждать моего ответа.

— В твоих интересах исполнять то, что я приказываю, это и в интересах твоих сыновей, — сказал он и вышел из комнаты, даже не взглянув на мальчиков.

С момента рождения Малькольм ни разу не поцеловал сыновей, не пожелал им спокойной ночи.

Я наклонилась к ним. Оба уже спали. Как хорошо, что они были слишком молоды и не понимали слов отца. Но что ожидало их впереди, когда они станут взрослыми, и им придется выбирать между тем, чего они хотят для себя, и что требовал и хотел от них собственный отец?

Когда я смотрела на них, мне хотелось лишь одного, чтобы они подольше оставались детьми.

Алисия захотела переселиться в лебединую комнату, и Гарланд согласился с нею. Эта комната, убранство, мебель всегда приводили ее в восторг, и она всех расспрашивала о ней. Я увидела, как разволновался Малькольм, когда она вскользь упомянула о ней в разговоре, но я и представить себе не могла, что она захочет переселиться в комнату, принадлежавшую первой жене Гарланда. Второй жене не следует пробуждать в муже воспоминаний о первой жене, но она либо не хотела, а может быть, просто не в силах была это уяснить.

Пришел день, когда за ужином Гарланд объявил, что Алисия собирается переносить их вещи в лебединую комнату.

— А маленькая лебединая колыбелька очень подходит для маленького Кристофера, — сказала Алисия. Малькольм перестал есть и посмотрел на нее.

— Эта комната принадлежала моей матери, — сказал он, словно никто не знал этого.

— И она по-прежнему принадлежит, — сказал Гарланд, — твоей новой матери, — добавил он, обнимая Алисию.

— Я не могу представить себе, что моя мать будет гораздо моложе меня, — оборвал его Малькольм, но Гарланда и Алисию это, кажется, ничуть не волновало.

— Я ничего не собираюсь менять, — сказала Алисия. — Здесь все ухожено и прибрано. Все кажется нетронутым и невредимым.

— Никто не спал в этой комнате с тех пор… с тех пор, как моя мать бросила меня! — воскликнул Малькольм.

— Я считаю, что ее не следует превращать в музей, — парировала Алисия и рассмеялась.

Она явно не хотела казаться жестокой, но слова ее ранили Малькольма в самое сердце. Он даже сморщился от боли.

— Музей. Здорово сказано. Настоящий музей, — прибавил Гарланд и рассмеялся вслед за Алисией.

Позднее Малькольм громко и гневно возмущался тем, как отец потакает всем капризам и прихотям Алисии.

— Он испортит ее так же, как испортил мою мать.

— Как ты можешь судить об этом? Ведь ты был так мал тогда.

— Я был развит не по годам. Я чувствовал, я знал. Не было ни одного платья или костюма, который понравился бы ей и не оказался в ее гардеробе. У нее было достаточно драгоценностей, чтобы открыть собственный магазин. Он думал, что покупая ей бесчисленные драгоценности, сделает ее счастливой. Я понимал это намного лучше, чем дети моего возраста.

— Я охотно верю тебе, — ответила я. — Твой отец постоянно твердит мне, как трудно было матери управляться с тобой. Ты был слишком шустрым. Она не могла приструнить тебя, потому что ты всегда старался обвести ее, чтобы избежать наказаний или запретов. Ты знал, что у нее не хватит терпения или выдержки для бесконечных дискуссий с тобой. Ему кажется, что она сбежала от тебя.

— Он так говорит? — Малькольм стиснул зубы. — Именно ему не по силам было сладить с моей матерью. Ты полагаешь, она сбежала бы с другим мужчиной, если бы ее муж был твердым, сильным супругом, каким ему и следовало быть? Ведь у нее были даже собственные накопления, — добавил он, — поэтому она могла позволить себе уехать куда угодно и с кем угодно.

Он внезапно остановился и вышел из комнаты, как будто сказал слишком много. Может быть, именно поэтому он хотел установить полный контроль и над моими средствами. Вынашивал ли он те же страхи в отношении меня, боясь, что я могу бросить его и поступить так, как захочу, или уехать, куда захочу, что, вероятно, приводило его в замешательство, а, может быть, напоминало ему о матери и о том, кем она была и как поступила по отношению к его отцу?

Мне было все равно, что он думал о моих деньгах, так же меня не трогали его приказы о том, что я должна докладывать ему все, что станет известно о планах Алисии. На следующий день вещи Алисии были перевезены в лебединую комнату, и двери отворились. Стоило нам с Малькольмом оказаться поблизости, как он тут же торопился уйти, словно его обжигал тот свет, что струился оттуда. Он даже не заглядывал туда. Комната больше не существовала для него. По меньшей мере, так мне казалось, пока однажды он не высказал замечание, которое оставило меня в недоумении.

— Как отвратительно то, что там сейчас происходит, — сказал он, и мне стало ясно, что он или входил туда, когда они занимались любовью, или подслушивал их разговоры, приложив ухо к стене в трофейной комнате. Мог ли он так поступить? Стал бы он так поступать? Из любопытства я решила заглянуть в трофейную комнату, когда Малькольм был на работе, а новобрачные были в лебединой комнате.

Еще в начале нашего супружества Малькольм дал мне ясно понять, что трофейная комната — это его святыня, кабинет мужчины в полном смысле этого слова. Когда бы я не заглядывала туда или не проходила мимо, оттуда доносился стойкий запах табака. Наверняка, думала я, стены уже пропитались этим запахом. В чем-то комната напоминала кабинет отца, но было и много различий. У отца была одна голова оленя с рогами, подаренная ему одним из довольных клиентов. Трофейная комната Гарланда и Малькольма была забита чучелами животных. Там были головы тигра и слона с поднятым вверх хоботом. Отец Гарланда убил обоих на сафари. Гарланд застрелил медведя гризли, антилопу, горного льва во время охотничьего сезона в западной Америке. Малькольм только начал собирать свою коллекцию. Два года назад он убил бурого медведя. Сейчас он поговаривал о поездке на Африканское сафари, как только наступит перерыв в делах, и у него появится время для отдыха. Гарланд твердил, что сын может ехать в любое время, а он будет вести дела в его отсутствие, но Малькольм и слышать не хотел об этом.