Любимая - Сандра Кэнфилд

В конце концов, Энджелине удалось, служа для сестры благим примером, заставить Хлою съесть печенье с соусом и немного ветчины. Люки, взяв подносы, отправилась вниз, и Энджелина, поцеловав сестру, ушла вслед за ней. По своему обыкновению Энджелина спустилась в сад и сорвала цветок для Хлои. Сегодня утром она выбрала для сестры ярко-красную розу. Она попросит Люки отнести ее наверх, а сама, как всегда, поедет на мессу. Церковь была единственным местом, куда ей было позволено ходить одной. Но и там Энджелина не могла побыть в одиночестве: кучер, коренастый ирландец с мощными руками и рыжей бородой всегда сопровождал ее. «Охраняет»,- думала женщина. Он всегда торопил ее с отъездом.

Передав розу со срезанными шипами Люки, Энджелина попросила:

– Оставайся с Хлоей, пока я не вернусь. Ни под каким предлогом не оставляй ее,- разговор о привлекательности Хлои все еще тревожил Энджелину.

– Да, мэм. Ox, - добавила Люки, словно только что вспомнила,- мистер Ламартин просил напомнить вам о сегодняшнем приеме. Он сказал, что сегодня утром его не будет дома.

Упомянутое служанкой имя заставило сердце Энджелины замереть. Она не знала, что он возвращался домой и успел снова уйти.

– Ладно. А когда ты разговаривала с ним?

– Утром, мэм. На лестнице. Он как раз выходил.

Служанка, казалось, вздохнула с облегчением. Или это лишь показалось Энджелине?

– Ладно,- повторила женщина, пытаясь вспомнить, о каком приеме идет речь,

Она ненавидела устраиваемые им сборища, но он интересовался политикой и не единожды заявлял ей, что во время выборов у человека должно быть как можно больше друзей. Гастоны? Может сегодня явятся они? Или придут супруги Понтальба? Тут она вспомнила, что речь шла о его приспешниках, господах Дефорже и Гарнетте, и их надоедливых женах, способных беседовать лишь о нарядах и опере Энджелина считала, что этих мужчин связывает с ним какое-то дело, но он никогда не обсуждал с нею свои дела. Он говорил, что женщины ничего не понимают в этих вопросах. Кроме того, он не уставал повторять, что единственное, что требуется от нее - быть красивой и неотлучно находиться рядом с ним. Ей даже не нужно было планировать званые вечера - этим занимался он.

Люки снова что-то вспомнила:

– Он просил передать, чтобы вы надели новое красное платье.

При мысли об этом платье, привезенном недавно из Парижа по его заказу, Энджелина схватилась рукой за горло. Платье скандально открывало ее плечи, и было почти непристойным.

Спокойно убрав руку, она через силу улыбнулась:

– Спасибо, Люки.

Через несколько минут, спрятав волосы под белым чепцом и держа в одной затянутой в перчатку руке молитвенник и четки, а в другой - розу, Энджелина сидела в черной лакированной карете, запряженной двумя вороными. Дверцу экипажа украшал золотой крест - герб Ламартинов.

Сидя в трясущейся карете, Энджелина впитывала запахи, звуки, картины Нового Орлеана, открывавшиеся перед ней. Кто-то сказал, что этот город, особенно улица Кэнал, где меж элегантных домов прогуливаются богатые бездельники, а кафе и рестораны вечно полны народу, напоминает Париж, но Энджелина не замечала никакого сходства. Конечно, она не слишком хорошо знала Париж, но два раза отец возил ее туда, и этот город показался ей очень легкомысленным и веселым. Новый Орлеан был просто страшен: походил одновременно на леди и на проститутку, был красив, и в то же время уродлив, казался цивилизованным городом, но был дик и необуздан. Возможно, дело было в том, что, когда она была в Париже, ей было весело. Наверно, ее неприязнь к Новому Орлеану объяснялась тем, что здесь ей ни разу не приходилось веселиться.

Энджелина прикрыла глаза, стараясь вспомнить, каково быть счастливой, и пытаясь объективно оценить Новый Орлеан. Она слышала шум другой кареты, фырканье лошади. Слышала, как поутру притихли те кварталы города, где по ночам никто не спал. В этой тишине щебетали птицы, гудели насекомые, и немилосердно жгло солнце.

Здесь, в Гарден Дистрикте, над всем царил аромат цветов. Все приятно обволакивала густая смесь запахов. Но по мере приближения к центру города приятные ароматы встречались все реже. Теперь вместо запаха сладкого цветочного нектара теплый ветер приносил с собой отвратительную вонь помоек. В некоторых частях города находились обрамленные кипарисами сточные канавы, в которые сбрасывали мусор - апельсиновые и банановые корки, кухонные помои, бутылки и жестянки, грязные тряпки и дохлых крыс. Над всем этим витал горячий, тяжелый аромат новоорлеанского лета.

Собор Сен-Луи вырос перед Энджелиной, как благословенный мираж в раскаленной пустыне. Массивное кирпичное здание украшали две угловые башни, увенчанные колоколами Главный шпиль, казалось, уходил в облака Гордый собор манил к себе Энджелину, как манит моряка желанная гавань.

Коренастый рыжебородый ирландец, ее ненавистный охранник, молча помог Энджелине выйти из кареты. Как обычно, он не пошел вместе с ней. Идя к собору, она спиной чувствовала его взгляд. Одетый, по своему обыкновению, в черное, он будет ждать, выслеживая ее в толпе золотистыми глазами хорька и молча прикажет возвращаться домой…

Оказавшись в прохладной тени собора, Энджелина быстро направилась к исповедальне, находившейся сбоку, в глубине. Она повернула направо и принялась ждать, преклонив колени. Мысли разбегались. «Как странно, - думала она, - в этой крошечной клетушке я чувствую себя свободней, чем в большом доме, который приходится делить с ним». Эта мысль слегка успокоила ее, но тут Энджелина вспомнила о розе, которую она продолжала сжимать в руке. Свежий, сладкий запах приглашал ее поднести цветок к носу и вдохнуть поглубже, но Энджелина отказала себе в этом удовольствии. Нельзя нюхать предназначенные для алтаря цветы. Цветы. Понюхала ли Хлоя присланную ей розу? Что делает Хлоя? Интересно, сегодня исповедует отец Джон или нет? Интересно…

Дверца исповедальни, в которой находилась Энджелина, скрипнула. Несмотря на то, что за металлической решеткой она никого не увидела, женщина знала, что священник готов выслушать ее.

– Простите меня, отче, ибо я согрешила - крестясь, жалобно произнесла Энджелина.

– Когда ты исповедовалась в последний раз? - спросил священник.

Отец Джон. Энджелина узнала этот тихий, ласковый голос. Мысленно она видела его светлые волосы, ангельски-круглое лицо с красными, словно яблочки, щеками, плоским подбородком, ибо, выслушивая кающихся, святой отец опирался им на руку, и голубые глаза, исполненные сочувствия и понимания.

– Неделю назад, отец мой.

– И каков твой грех, дитя мое? Каждый раз она исповедовалась в одном-единственном грехе. Всегда - в одном и том же. Она понимала, что за ней водились и другие - иногда разговаривала слишком резко, завидовала женщинам, чьи мужья были ласковы с ними - но ничто не могло сравниться с этим единственным тяжким грехом.