Киевская Русь и Малороссия в XIX веке - Алексей Петрович Толочко

завещания Карла Линнея:

Славный натуралист Линней удивляется, что страна, так щедро природою облагодетельствованная, какова Малороссия, не заманила к себе ни физиков, ни историков. Давно похитила смерть сего друга натуры; естли б он жив был, то до сих пор, может быть, удивлялся б тому. Я имел удовольствие жить в сей приятной стране и занимался рассматриванием ее жителей и произведений.[122]

Точно так же на Линнея будет ссылаться в 1816 году Лёвшин:

Я видел большую часть Малороссии, видел всю Полтавскую губернию, — и всегда называю ее с Линнеем прекраснейшею, но мало обработанною страною.

Общее впечатление Марковича от малороссийской природы слишком клишированное, чтобы быть результатом детального и вдумчивого знакомства. Это воспоминание беззаботного детства, подтвержденное приятной поездкой в летнее погожее время. Но его разделяют все без исключения последующие путешественники:

Поляки называли Малороссию молочною и медовою землею; можно именовать ее еще страною обилия и приятностей. Здоровый климат, красота местоположения, великое плодородие земли и разнообразие произведений суть преимущества, по коим она заслуживает такое имя. […] Без лишнего труда и тонкого искусства земледельцев пашни разводятся легко и обильную приносят жатву. Кто имеет чувствительное сердце, кто удовольствие духа своего полагает и находит в рассматривании природы, тот, обозрев Малороссию, конечно назовет ее страною, где природа является в изящном великолепии. По крайней мере, я так называл ее в моем сердце![123]

Подобно Марковичу, последующие путешественники сочтут нужным комментировать разницу двух зон Малороссии — полесья и степи, различия в их природе и — как следствие — в обращении жителей (более строгие и сдержанные жители полесья, вальяжные и ленивые степняки). Маркович первым записывает то, что жителей полесья называют «литвинами», это будут повторять позже фон Гун и Лёвшин. Маркович же указывает на наследственную болезнь малороссиян — «колтун», его же будет искать и исследовать в 1806 году фон Гун. Национальный характер малороссиян, считает Маркович вслед за многими современными ему авторами, формируется окружающей природой. Впрочем, собственные наблюдения над этим характером Маркович начинает выписками из немца Фрибе и француза Шерера:

Малороссияне важны, верны, открыты без рабского унижения и без подлой лести, меньше употребляют горячие напитки, нежели великороссияне, и любят музыку. Малороссияне мужественны, проворны, великодушны, бескорыстны, неутомимы, смелы, храбры.[124]

Украинский язык, считает Маркович, испорчен от долгого плена татарского, литовского и польского, но:

Не смотря на то, в нынешнем малороссийском языке, или собственно наречии, видно еще некоторые оттенки и счастливого климата и нежного свойства души образователей его. Можно назвать его языком любви или по крайней мере весьма способным выражать живо чувство любви.[125]

Певучесть малороссиян также гармонирует с природой. Едва ли не первым Маркович проводит параллель, которая станет хрестоматийной впоследствии: малороссияне — это итальянцы славянства:

Возьмем в пример малороссийские песни: в них помещены прекрасные подобия и картины природы, простое, но пылкое изъяснение любви и голоса их всегда соответствуют мыслям. […] По врожденной склонности малороссиян к музыке, страна их в России то же, что в Европе Италия.[126]

Европейские аллюзии постоянно присутствуют в тексте: малороссийские «литвины» сравниваются с гасконцами во Франции и швабами в Германии, «средняя» полоса Украины — «вторая Швейцария», и вообще, она достойна пера Бюффона и кисти Пуссена, «чтобы представить совершенную картину того великолепия, в котором она видна». Практически все сведения Марковича об этнографии Малороссии заимствованы им из дополнений Михаила Антоновского[127] к русскому переводу «Описания всех обитающих в Российском государстве народов» Иоганна Георги (книга издана в 1799 году, но несомненно известна Марковичу до публикации)[128]. Однако интерпретация совершенно иная. Если Антоновский пунктуально отмечает разницу народных обычаев малороссиян и высших сословий малороссиян, то у Марковича малороссияне есть только собственно народ. Это уже предвозвещает Романтизм.

Как и у более поздних русских путешественников, Малороссия у Марковича — это прежде всего страна казацкая. Он, правда, приводит общие сведения (из «Нестора») о древних русских князьях, но обрывает изложение на княжении Ярослава Мудрого (с обещанием продолжения в следующей книге), очевидно, не вполне понимая, как такую историю адаптировать к дальнейшим деяниям украинцев. Все, что характерно для современной Марковичу Малороссии, уходит корнями не глубже, чем в «польские» времена. От этих времен ведет свое происхождение социальный строй, в том числе и малороссийская шляхта. Начала гражданского строя Маркович связывает с Казимиром, который пожаловал шляхетство, установил разделение на воеводства, и Стефаном Баторием, который отдал казакам «лежащие при берегах Днепра земли, кои названы потом Украиною»:

От сих Козаков произошли и украинцы, составлявшие прежде малороссийское войско. Остаток оного суть нынешние козаки, но они уже не воины, а сельские жители.

«Записки о Малороссии» — своего рода загадка: по всем признакам книжечка представляет собой типичные «записки иностранца». Это энциклопедия «малороссийской» топики, растиражированной впоследствии во множестве впечатлений от Юга. А между тем книга написана «природным» малороссом, и притом еще до появления «имперского дискурса». Источники Марковича в целом не составляют загадки.[129] Но это источники, так сказать, литературные. Атмосфера, из которой появилась книга, не так хорошо известна. Здесь, возможно, стоило бы обратить внимание на тех «малороссиян», которые давно уже обживали имперские столицы, служили не только в больших чинах, но занимались и журналистской работой. Они, подобно шотландцам в Лондоне, представляли собой любопытную среду образованных провинциалов, прокладывавших себе дорогу в имперском истеблишменте и пытавшихся свое «аутсайдерство» из недостатка превратить в достоинство. Миф о Малороссии, «стране молока и меда», потерянном рае российской истории, благодатном Юге славянства, мог бы превратить украинское происхождение в капитал. Маркович, безусловно, поддерживал связи с украинцами в обеих столицах, в том числе с теми из них, кто любил литературные и ученые занятия. Обратим внимание (вслед за Лазаревским), что Маркович знает об авторстве Михаила Антоновского «украинских» приложений в «Описании всех обитающих в Российском государстве народов» Иоганна Георги. Такие сведения можно было почерпнуть только из осведомленных источников, ведь в печати участие Антоновского нигде не было заявлено.

В наскоро сбитой книжечке молодого человека, первом литературном опыте начинающего[130], удивляет полная завершенность «малороссийского мифа». Здесь находим все клише, которые будут гулять по разнообразным книгам еще не одно десятилетие, а частично доживут и до наших дней. При этом весь процесс создания книги — от первых выписок до печати — занял всего лишь год. Это заставляет предполагать, что идеи не просто «витали в воздухе», а были общим убеждением какой-то