Апостол Павел - Эрнест Ренан

Абсолютная чистота христианских нравов устраняла всякие подозрения. Впрочем, возможно, что не будет из лишней смелости в предположении, что Павел в послании к Филиппийцам именно Лидию зовет "своей дорогой супругой". Выражение это, при желании, можно объяснить, как простую метафору. Но действительно ли так невозможно, чтобы Павел заключил с этой сестрой более тесный союз? Этого утверждать нельзя. Достоверно только, что Павел в поездках своих не брал с собой ни одной из сестер. Несмотря на это, целый ряд церковных преданий считал его женатым.

Облик женщины-христианки обрисовывался все определеннее. На место еврейской женщины, иногда такой сильной, такой самоотверженной, на место сирийской женщины, которая обязана слабости и томности болезненной организации взрывами энтузиазма и любви, на место Табифы, Марии Магдалины, выступает греческая женщина, Лидия, Геба, Хлоя, живые, веселые, деятельные, мягкие, тонкие, открытые и в то же время не болтливые, предоставляющие действовать своему господину и подчиняющиеся ему, способные на все самое великое, так как они довольствовались положением сотрудниц мужчин и сестер их, помощниц их в добрых и прекрасных делах. Эти греческие женщины из племени тонкого и сильного на склоне лет подвергаются перемене, совершенно преобразующей их. Они бледнеют, глаза их начинают слегка блуждать; тогда, покрыв черным покрывалом плоско уложенные на голове волосы, обрамляющие лицо их, они отдаются серьезным заботам; и в них они вкладывают свой живой и пылкий ум. Греческая "слуга" или диаконисса стойкостью превзошла даже сирийскую и палестинскую. Женщины эти, владевшие тайнами церкви, подвергались величайшим опасностям, выносили всевозможные мучения скорее, нежели в чем-нибудь проговориться. Они создали достоинство своего пола, именно потому, что не говорили о своих правах; ограничиваясь с виду тем, что служили мужчинам, они в действительности сделали больше них.

Одно происшествие ускорило отъезд миссионеров. Город начинал говорить о них, и воображение жителей заработало уже, по поводу приписываемых им чудесных способностей, особенно в отношении изгнания злых духов. Однажды, когда они направлялись к месту молитвы, они встретили молодую рабыню, вероятно чревовещательницу, почитавшуюся, по слухам, пифией, предсказывающей будущее. Хозяева ее извлекали много денег из этой гнусной эксплуатации. Как только несчастная девушка заметила миссионеров, она стала - либо потому, что она вправду была экзальтированной, либо вследствие того, что ей надоело ее низкое ремесло - преследовать их с громким криком. Верные утверждали, что она восхваляла новую веру и проповедников последней. Это повторилось несколько раз. Однажды, наконец, Павел стал изгонять из нее духа; девушка успокоилась и начала уверять, что она освободилась от владевшего ей духа. Но хозяева ее были в страшной досаде; выздоровление девушки отнимало у них кусок хлеба. Они завели судебное дело с Павлом, как виновником изгнания беса, и с Силой, как его соучастником, и привлекли их на агору, перед лицо дуумвиров.

Трудно было бы требовать возмещения убытков, основывая иск на таком необыкновенном доводе. Жалобщики особенно упирали на факт волнения, происшедшего в городе, и на недозволенную проповедь. "Они-де проповедуют обычаи, которых нам, римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять". Действительно, город имел италийское право, а свобода исповедания делалась тем меньше, чем ближе стояло население к римской метрополии. В то же время суеверное население, возбуждаемое хозяевами пифии, устроило враждебную апостолам манифестацию. Подобные небольшие бунты были нередки в древних городах; нувеллисты, бездельники, "столпы агоры", как называл их уже Демосфен, жили ими. Дуумвиры, полагая, что речь идет о простых евреях, приговорили Павла и Силу, не справившись и не произведя следствия о звании их, к битью палками. Ликторы сорвали с апостолов одежды и жестоко били их палками при народе. Затем их повлекли в темницу, поместили их в один из самых глубоких казематов и забили ноги их в колодки. Ни Павел, ни Сила не защитили себя перед судом своим званием римских граждан, либо потому, что им не было предоставлено слово, либо потому, что они нарочно искали славы пострадать и претерпеть унижение за своего учителя. Только ночью, в тюрьме, объявили они свое звание. Тюремщик сильно смутился; до той поры он обращался с обоими евреями грубо, а тут он оказывался перед двумя римлянами, Павлом и Сильваном, несправедливо осужденными. Он омыл их раны и дал им поесть. По всей вероятности, дуумвиры были предупреждены в то же время, так как рано утром они послали ликторов с приказом тюремщику освободить заключенных. Законы Валерия и Порция вполне определенны: побить палками римского гражданина значило для судьи совершить важное преступление. Павел, пользуясь своими преимуществами, отказался выйти из тюрьмы тайком; он, говорят, потребовал, чтобы дуумвиры сами пришли освободить его. Замешательство их было немалое; они пришли и убедили Павла оставить город.

Заключенные по освобождении пошли к Лидии. Их встретили, как мучеников; они обратились к братьям с последними словами поучения и утешения и отправились в путь. He было еще города, который Павел так полюбил бы, и где и его так любили бы. Тимофей, которого преследование не коснулось, и Лука, игравший второстепенную роль, остались в Филиппах. Луке суждено было свидеться с Павлом лишь 20 лет спустя.

Выйдя из Филипп, Павел и Сила пошли по Эгнатийской дороге, направляясь в Амфиполис. Это был один из прекраснейших дней всех путешествий Павла. По выходе из равнины Филипп, дорога вступает в веселую долину, окруженную высокими громадами Пангея. Тут обрабатывается лен и растения самых умеренных стран. Во всех горных лощинах виднеются большие деревни. Римская дорога сделана из мраморных плит. На каждом шагу, почти под каждым платаном, глубокие колодцы, наполненные водой, идущей прямо из соседних снежных залежей и профильтрованной толстыми слоями гористой почвы, представляются взорам путника. Скалы из белого мрамора дают проход маленьким, поразительно прозрачным речкам. Вот где научаешься почитать хорошую воду одним из перворазрядных даров природы. Амфиполис был большой город, столица провинции, расположенный приблизительно в часе ходьбы от устья Стримона. Апостолы, по-видимому, не остановились там, быть может потому, что это был город чисто греческий.

Оттуда апостолы, выйдя из Стримонского лимана, пошли между морем и горами через густые леса и луга, доходящие до самого песчаного прибережья. Первый привал, под платанами, около очень холодного источника, выходящего из песка, в двух шагах от моря, - прелестное место. Затем апостолы вступили в Авлон Арефусский, глубокую впадину, нечто вроде Босфора, вырубленного в скалах, по которой воды внутренних озер текут в море; они прошли, вероятно не заметив ее, мимо могилы Эврипида. Красота деревьев, свежесть воздуха, стремительность течений, крепость всякого рода кустарников и папоротников, все это напоминает местечко из Большой Шатрезы или Грезиводана, заброшенное на порог огненной печки. Действительно, бассейн Мигдонийских озер нестерпимо горяч; поверхность его точно из расплавленного олова; только ящерицы, плавая с головой, высунутой из воды, в поисках тени бороздят ее. Стада к полудню становятся какими-то удрученными; если бы не жужжание насекомых, да пение птиц, можно было бы подумать, что находишься в царстве смерти. Пройдя, не останавливаясь, через городок Аполлонию, Павел обошел озера с юга и, следуя почти до конца по равнине, центральное углубление которой они занимают, пришел к подножью маленького горного хребта, замыкающего с востока Фессалоникийский залив. При восхождении на вершину этих холмов, на горизонте во всем своем великолепии открывается Олимп. Подножие и средняя часть склона горы сливаются с синевой неба; снега на вершине кажутся эфирным дворцом, висящим в пространстве. Но увы! Уже тогда священная гора была опустошена. Люди взобрались на нее и убедились, что боги уже не живут там. Цицерон, в изгнании смотря на эти белые верхушки из Фессалоники, знал, что там ничего нет, кроме снега и скал. Павел, конечно, и смотреть не стал на эти волшебные для другой расы картины. Перед ним был большой город, и он на основании опыта своего предвидел, что найдет в нем превосходный базис для основания чего-нибудь крупного.

Co времен римского владычества Фессалоника стал одним из самых торговых портов Средиземного моря. Город был очень богат и густо населен. В нем была большая синагога, служившая религиозным центром для еврейства Филипп, Амфиполиса и Аполлонии, имевших только молитвенные дома. Здесь Павел поступил, как всегда делал. В течение трех последовательных суббот он говорил в синагоге, повторяя свои неизменные речи об Иисусе, доказывая, что последний был Мессией, что Писание нашло в нем свое осуществление, что ему нужно было пострадать; что он воскрес. Несколько евреев уверовали; но многочисленнее всего были случаи обращения среди греков, "имевших страх Божий". Этот класс всегда давал новой вере самых усердных адептов.