Война - Луи Фердинанд Селин

чтобы его успокоить.

------------------

------------------

------------------

------------------

Он так и остался стоять, покачиваясь, но гордый собой, рядом с пианино. Он не столько пел, сколько хрипел, и жутко фальшивил. Забавно, что из-за Анжелы он даже и не собирался прекращать петь. Она стояла совсем недалеко от него между тем. Я все замечал, поскольку это напоминало кошмар, когда ты не в силах ни на что повлиять, а можешь только следить за происходящим... Он был сном, Анжела, в сущности, тоже. И в каком-то смысле лучше бы так и было. А она еще раз подтвердила.

— Да, говорю тебе, это ты сам себя и ранил. Ты же мне об этом писал... скажи еще, что ты этого не писал...

— И что? — спросил он.

— Я переслала твое письмо полковнику, да, я ему его отправила. Ну что съел, теперь-то ты, надеюсь, захлопнешь свою гнусную пасть, заткнешься наконец.

— И не подумаю, ничего я не закрою и никогда не заткнусь, грязная ты уебищная дешевка... и не надейся. Я скорее сортиры буду вылизывать, слышишь меня. Пускай мне лучше брюхо вскроют ножом для сардин, но под тебя, блядина, я подстраиваться не стану...

— Давайте, я вас провожу, господин Каркас, — сказала мадам Арнаш.

Она так ничего и не поняла, она считала, что они просто немного поспорили...

Анжела уселась рядом с моей матерью.

Снаружи в это время проходил кавалерийский полк.

Зазвучал духовой оркестр. Мне показалось, что мадмуазель Л’Эспинасс тоже к нему присоединилась, взяла трубу и что есть сил дует в нее со своими зачесанными вверх в виде каски волосами. Над нотами возвышается каска тройного размера. Выглядело это ненормально.

— Каскад, произнес я, — Каскад, — повторил я еще раз... — Да здравствует Франция! Да здравствует Франция!

И тут я рухнул на пол. В столовой все замерло, даже пение Каскада. Весь дом целиком, от подвала до чердака, наполнился исключительно моими шумами, а снаружи раздавались сигналы к атаке проходившей через Большую площадь кавалерии. Рынок обстреливали крупными снарядами 120 мм. В глубине души я понимал, что опять брежу. В какой-то момент я даже снова увидел конвой и мой маленький отряд, и исполнился решимости следовать за ним. Ле Дрельер махал мне рукой, отважный Ле Дрельер... он пытался, что-то сделать... я тоже... [Я бежал, бежал... а потом я упал.]

***

 По прошествии стольких лет, чтобы что-то вспомнить, приходится делать над собой усилие. Все, что рассказывают люди, в большинстве случаев оказывается ложью. Всегда есть такой риск. Это поганое прошлое растворяется в грезах. Попутно оно всячески прихорашивается, прихватывает с собой несколько маленьких изящных прелюдий, хотя никто его об этом не просил. В итоге оно возвращается к вам в гриме из плача и раскаяния, жеманно кривляясь. Это несерьезно. И тут нужно прибегнуть к помощи члена, не откладывая, чтобы окончательно не запутаться. Необходимо действовать решительно и по-мужски. У тебя жестко встает, но ты сдерживаешься и не дрочишь. Вся страсть ударяет в голову, если так можно выразиться. Пуританский поступок, зато эффективный. Прошлое отымели, на какое-то мгновение оно предстает перед вами в подлинных красках, черных, белых, даже точные жесты людей всплывают в памяти и еще множество неожиданных деталей. Эта сволочь всегда опьяняется забвением, прошлое — настоящая пропойца, которая так и норовит заблевать ваши старые, уже сложенные по порядку в стопку гнусные делишки на протяжении всего вашего жалкого существования, пока лицемерная смерть не заберет их вместе с вами в могилу. Но в конечном счете со всем этим должен разбираться я сам, наверняка скажете вы мне. Вот как там в реальности все сложилось, или точнее даже развалилось после того, как меня привели в чувство, и я снова очутился в госпитале.

До того я даже проводил своих родителей на вокзал, а то им уже и приткнуться было негде. Пошатываясь, но сходил туда, я сам на этом настоял. Каскад тоже пошел и меня поддерживал, поскольку он на своих конечностях все же мог ковылять самостоятельно. Кюре и Л’Эспинасс отправились к себе. Анжелу никто не видел. Она свалила через кухню. Больше всех только что увиденным и услышанным был напуган мой отец.

— Ну давай же, Клеманс, давай скорее, — подгонял он мою мать, которая после длительного сидения хромала почти так же, как Каскад, — идем быстрее, у нас остался всего один поезд в одиннадцать.

На нем вообще лица не было. Именно он первым оценил всю серьезность ситуации. Меня слишком отвлекали мои шумы, а Каскад все еще не расстался с ролью пофигиста, которого ничем не проймешь. Через каждые двадцать метров нам приходилось дожидаться прохода войск. В результате мы прибыли на перрон практически к самому свистку. А потом мы остались вдвоем. Нужно было побыстрее возвращаться в Деву Марию.

— Ну что, идешь? — на всякий случай спросил я у Каскада.

— Конечно, — ответил он. — Или ты думаешь, что я собрался на гулянку?

Я молчал. В палате все уже были в курсе последних событий, мне хватило одного взгляда на играющих у себя под одеялами в пикет[26] бойцов, чтобы это понять. Между собой они ни о чем особо не говорили, но нас никто не расспрашивал о свежих новостях, как раньше всегда бывало, когда мы возвращались, никто даже жопами, какие мы видели в кафе и на улице, не поинтересовался, что уж совсем было не похоже на настоящих бравых вояк. Полная тишина.

Один только Антуан, тщедушный санитар с юга, лежавший в гипсе рядом с дверью, меня просветил, когда я пошел отлить и проходил мимо него.

— Послушай, тут пара легашей из армейского корпуса заходили и интересовались, где Каскад, сказали, что им нужно с ним поговорить... ты не знал?..

Как только я вернулся, я сразу разу же сообщил об этом Каскаду. Он никак не отреагировал.

— Ладно, — сказал он. Наступила ночь. Выключили газ.

Я думал о том, что копы, ясное дело, уже готовятся и наверняка заявятся на рассвете, чтобы его забрать. В девять зазвонили колокола, потом раздался выстрел из пушки, не так уж и далеко, за ним еще один, а дальше ничего. Только привычный гул конвоя грузовиков, прерывающийся на кавалерию и отчетливый скрип сапог пешедротов, казалось, со стен все выше и выше начинают соскребать штукатурку, если шел батальон. Гудок со стороны вокзала. Мне необходимо было упорядочить все это у себя в голове, чтобы