Холодные сердца - Антон Чиж

Настя шла по главной аллее, раскланивалась и наполнялась хорошим настроением. Платье произвело нужный эффект. В этот день гуляющие почему-то предпочли белый цвет. Появление Насти в розовом платье, да еще в широкополой шляпке, какую позволяли себе немногие, было встречено единодушным порывом зависти. Даже парочка столичных штучек были неприятно удивлены, что в заштатном городе, оказывается, понимают в моде не хуже их. Настя стремительно приближалась к окончательной победе, с каждым косым взглядом набирая очки. Еще немного пройдясь по тенистым дорожкам, она поняла, что никто не может сравниться с ней. Это было чудесное, легкое и беззаботное ощущение заслуженного счастья. Немного утомившись, она присела на скамейку. Отсюда открывался дивный вид на парк. Победительница могла искренне наслаждаться пейзажем. А что еще делать барышне, когда соперницы разгромлены, а мужских взглядов в таком месте ждать не приходится?

Она лениво вертела головкой. К скамейке приблизилась парочка в скромных платьях, кажется, дочери какого-то чиновника. Настя не помнила их фамилию, и тем более имена. Барышни-сестрички выразили полный восторг модному шедевру, чем заслужили право присесть рядом. Началась милая женская болтовня, в которой трудно уловить смысл, – кажется, что сами участницы не понимают, о чем речь, наслаждаясь звуками, как птички – чириканьем. Разговор шел о мелких городских сплетнях, кто на кого имеет виды и какие симпатичные дачники обнаружены в городке. Между делом одна из дочерей спросила, что Анастасия Игнатьевна думает об ужасном происшествии. Настя ничего не думала, и даже ничего не знала, потому что целый день не вылезала из кровати. В чем и призналась с милой улыбкой.

– А что случилось? – спросила она.

Сестры переглянулись, словно решая, кому достанется жребий. Жребий выпал старшей. Перейдя на шепот, барышня сообщила, что совершено ужасное и таинственное преступление, на пляже найдено растерзанное тело. Подробности были опущены, однако было замечено, что убийца действовал каким-то невероятным образом, о чем пристав запретил болтать, но весь город уже знает. Насте были глубоко безразличны таинственные убийства. Она знала, что отцовский дом надежнее любого пристава. Но для приличия и чтобы не обидеть девушек, и так обиженных судьбой, лишившей их новых платьев, Настя спросила, кто же пострадал. Наверно, какой-нибудь бедный человек или дачник. На что получила еле слышный ответ: оказывается, жертва вовсе не пьянчуга или нищий, а уважаемый инженер Оружейного завода, к тому же молодой и довольно симпатичный. Младшей этого показалось мало, и она доверительно сообщила, что инженера зовут Жарков, личность известная хотя бы тем, что не женат.

Настя вцепилась в ручку зонтика. Она резко встала, извинилась, что ей стало дурно, наверное, перегрелась на солнце, и быстро пошла в сторону дома, не замечая взглядов. Она стиснула губы и опустила голову, стараясь смотреть только под ноги. Казалось, что сердце сейчас выпрыгнет или она на самом деле упадет в обморок. Этого нельзя допустить, надо дойти до дома. А там уж…

Она не замечала, что бежит. Подол путался в ногах, в любую секунду она могла зацепиться и упасть, зонтик бился, как парус в шторм, шляпка съехала набок. На нее оглядывались, удивляясь такому странному поведению порховской дочки. Но никто не смел предложить ей помощь.

Ей показалось, что прошло не меньше часа. Столько сил потребовалось, чтобы одолеть два квартала до Лиственной улицы. Стоило появиться особняку, как зонтик выпал. Заплетаясь в ногах, она прошла еще пару шагов.

– Убийцы… – сказала она.

Никто не слышал, так тихо это было сказано. Настя оглянулась, ища поддержки. Вокруг было пусто. Соседей не видно. Только из дверей особняка вышла мать. Мадам Порхова заметила дочь и удивилась, что дитя стоит посреди улицы. Настя протянула к матери руки, как это делала в детстве, когда хотела, чтобы ее покатали на плечах, и тут же поднесла их к лицу и зажала рот. Мадам Порхова не понимала, что происходит. Вроде бы с дочкой все в порядке, только шляпка покосилась. Опять какие-то причуды. Ах, надо быть построже.

– Настенька, – позвала она.

Настя вздрогнула, словно ее коснулось что-то гадкое, и замахала на родительницу, отгоняя страшное наваждение.

– Убийцы!

Вопль прокатился по улице.

Настя перестала понимать, где она, что делает и почему это случилось с ней.

– Убийцы! Убийцы! Убийцы!

Она кричала, срывая горло и медленно сгибаясь, в каждом крике отдавая частичку сил. Порхова слушала и не могла шевельнуться.

Из дома выскочил Ингамов, подхватил Настю на руки, понес. Она не сопротивлялась, только из последних сил надсадно кричала. Соседи слышали этот крик, пока не закрылись двери особняка. Такого скандала еще не случалось.

К вечеру весь город обсуждал происшествие на Лиственной улице.

Заведение Фомана пустовало. Официанты, сбившись в кучку, позевывали и отгоняли накрахмаленными полотенцами мух. Прежде чем выбрать столик на веранде, Ванзаров осмотрелся. Кроме извозчиков на улице с одной стороны и густых кустов – с другой, ничего примечательного не нашлось. Он сел так, чтобы просматривалась вся веранда. Подошел официант, высокий детина с тонкими усиками, в чистом фраке, – вполне на столичном уровне. Нового посетителя спросили, что ему угодно: кофе или отобедать. В любой час у Фомана можно было получить все, что угодно.

– Милейший, вы вчера вечером трудились здесь? – спросил Ванзаров.

– Само собой, – официант протянул меню. – Рекомендую суп с почками-с. Исключительный!

– Происшествие наблюдали?

– Как же-с, столько посуды побито. Могу рекомендовать…

Ванзаров достал портмоне, вынул синенькую и положил меж раскрытых страниц. Купюра исчезла волшебно. Меню лишь на мгновение сомкнулось и тут же открылось, демонстрируя чистые листы. Любой фокусник позавидует. Официант сдержанно поклонился, демонстрируя готовность служить. Его попросили описать, что тут случилось.

– Сами не поймем, – сказал он, подразумевая, что событие подверглось неоднократному обсуждению. – Ни с того ни с сего… Господин, что сидел вот тут…

– Знаете его? – спросил Ванзаров.

– Как не знать, часто бывает, на чаевые не скупится, господин Жарков – хороший клиент.

– Вот как? Что же дальше?

– Ужин заказал на двоих… Вдруг как подскочит и давай в юношу, что вот тут сидел, пирожными его же швырять. Такой скандал! Все гости были в полном недоумении.

Ванзаров как раз собрался расспросить, кто же именно оказался поблизости, когда рядом с его столиком возникла огромная фигура:

– Глазам не верю! Сам Ванзаров! Как я рад вас видеть! Ну, теперь вы от меня никуда не денетесь!

И немедленно уселся за стол.

– Милейший, ну-ка организуй нам что-нибудь, отметить встречу старинных друзей! – потребовал он.

Официант понимающе кивнул и удалился.

– Ну, здравствуйте, дражайший Родион Георгиевич!

Ванзарову протянули толстую ладонь, которую он пожал без буйной радости, принятой при встрече старых друзей.

– Не надейтесь, Аркаша, я на отдыхе, – сказал он.

– Я так и знал! – воскликнул господин, названный Аркашей, и залился таким жарким хохотом, словно внутри у него бурлил котел оптимизма.

Только неисчерпаемый оптимизм позволил ему назвать Ванзарова старинным другом. Аркаша Ливендаль был известным петербургским репортером, который писал блестящие очерки из зала суда и обожал давать циклы статей о раскрытии преступлений. Что примечательно – подписывался своим именем, не скрываясь за псевдонимом. Он так умел завернуть интригу, что читатели буквально рвали из рук свежий номер, чтобы найти продолжение. Не хуже криминального романа. При этом Аркаша обладал бесценным для репортера свойством: он не врал. Никогда не путал или не придумывал факты, а только расставлял их так, чтобы подогревать интерес читателя. За что и заработал некоторое уважение в общей полиции и даже сыскной. Конечно, он не стал своим, но если в столице случалось загадочное происшествие, Аркашу ставили в известность первым. Хоть официально это было строго запрещено. Быть может, даже полицейскому начальству было интересно почитать о том, как идет расследование.

Характер Аркаша имел буйный, но добродушный. Он щедро пропивал и прогуливал огромные гонорары, никогда не требовал обратно долги, и вообще радовался жизни так, как радуется человек, каждый день слишком близко подходящий к смерти и страданиям. С Ванзаровым он общался раз или два, да и то неофициально. Так что застать чиновника сыска на веранде дачного ресторана было для репортера большой удачей. Аркаша намеревался не выпустить удачу из рук, пока не выжмет до последней капли.

– Зря потратите деньги на обед, я не пью, – сказал Ванзаров и добавил: – В такое время.

– Что деньги? Мусор! Главное – делать приятное хорошим людям! Разве это запрещено?

– Аркаша, я еще в Петербурге рассказал вам все, что мог, о деле…