Старуха 2 (СИ) - Номен Квинтус

— Сказала… но раз сделала, то может и повторить. Скажи, а ты ее не боишься?

— Ты знаешь, — Лаврентий Павлович на несколько секунд задумался, — нет, не боюсь. Она говорила, как препарат действует: нет ни боли, ни… ничего нет: практически мгновенно организм… просто перестает существовать. То есть если я ей не понравлюсь, то об этом просто не узнаю… а чего тогда бояться-то?

— Интересно ты рассуждаешь… А если ее попросить…

— Она предупредила: если сразу много народу помрет от внезапной остановки сердца, то это будет очень подозрительно. А так — ну помер Валлах, бывает, главное, что никто не сможет это на нас свалить, и даже подумать об этом не сможет. Ну, понесла страна тяжелую утрату, пусть об этом у большевиков голова и болит…

— Хм… забавная у нас девочка, она даже об этом подумала… ладно, ты говорил что-то насчет грядущей засухи?

— Старуха говорила.

— Тем более. Она, конечно, странная… и даже страшная иногда, но ты прав: впустую она языком не треплет, а сначала все в деталях продумывает. Вот ты мне про детали эти и расскажи — будем вместе думать, как нам эту напасть преодолеть…

Глава 9

Так называемая «малая установка по производству удобрений из метана» представляла собой «классическую немецкую колонну» высотой в пятнадцать метров и диаметром чуть меньше метра, к которой подключалось несколько «вспомогательных агрегатов», вполне себе размещающихся в здании площадью метров в двести пятьдесят. То есть это можно было бы назвать «зданиями», если не принимать во внимание то, что строились эти сараи из того, что под руку подвертывалось (чаще всего из самана). Еще один сарай требовался для размещения электростанции, питающей все это оборудование, и ставящиеся там ростовские агрегаты тоже запитывались метаном: новенькие газовые котлы обеспечивали паром высокого давления (и высокой температуры) новенькие же турбины, которые крутили новенькие же генераторы мощностью в три с половиной мегаватта. «Стандартная» электростанция для установки состояла из двух таких «новых» генераторов, питающих колонну синтеза, и одного «старого» мощностью в тысячу девятьсот киловатт, и вся эта машинерия, занимая примерно треть гектара территории, производила по три с половинной тонны карбамида в час. Немного, но в сутки получалось уже восемьдесят пять тонн — а этого хватало, чтобы «по норме» удобрить уже две тысячи гектаров полей…

Такие установки начали выпускаться с октября, и делалось их по две штуки в неделю. А затем они в самом авральном режиме отправлялись в Баку, где неподалеку от города в том же самом авральном режиме они запускались и немедленно начинали «приносить пользу государству». Но чтобы государство могло этой пользой воспользоваться, ее требовалось из Баку доставить туда, где ее требовалось применить по назначению — а к новому году «пользы» карбамидные заводики уже производили чуть больше двух тысяч тонн в сутки.

Две тысячи тонн — это пять «тяжелых» товарных составов, а железная дорога из Баку и без того была перегружена сверх всяких пределов, так что в сутки с огромным трудом получалось отправить два поезда с удобрениями в сторону Порт-Петровска. Еще один состав (правда «легкий») почти каждый день удавалось отправить в Поти — а остальную продукцию приходилось отгружать морем. Что тоже было делом не самым простым: карбамид (он же мочевина) неплохо впитывает воду и превращается при открытой перевозки морем в монолит. Поэтому перед погрузкой на корабли (а точнее, непосредственно на заводах) ее распихивали по стальным ящикам с крышками, имеющими резиновые уплотнители — но, во-первых, ящики тоже сделать нужно было, а во-вторых, грузить на корабли тяжелые, больше тонны каждый, тоже было непросто.

То есть одна транспортировка ценного удобрения обеспечила кучу проблем — но пока удавалось эти проблемы как-то решить, и в решении их очень помог товарищ Багиров. Не только тем, что кинул клич «коммунисты и комсомольцы — вперед», но и первоочередным выделением бензина для грузовиков, которые перевозили удобрение от заводов до мест погрузки, обеспечением тех же грузчиков бесплатным питанием на работе…

А еще тем, что поручил местным заводам «срочно разработать и изготовить погрузочные машины». То есть те же подъемные краны, которые ящики с удобрением расставляли по вагонам и трюмам судов, и это было действительно серьезной помощью: краны изготовили быстро (благо, подъемные механизмы разнообразные, в основном для буровых вышек, местные заводы и рабочие делать хорошо умели). А еще Мир Джафар Аббас оглы, давно и хорошо знакомый с Лаврентием Павловичем, договорился с ним и о том, что такие же краны в Баку сделают для уже российских портов и железнодорожных станций в обмен на поставки металла для их изготовления. А «плату за услугу» он брал частью продукции карбамидных установок, причем часть довольно небольшую. Но — «достаточную» для полей Азербайджана.

А еще началось ускоренное строительство вторых путей на дорогах в Баку, благо с рельсами стало получше. После пуска второй и третьей домны в Керчи там же заработал и новый рельсобалочный стан (причем целиком отечественный), через который пропускалась уже треть изготовленной на заводе стали. А сталь на заводе получалась очень хорошая, все же в руде и марганца было в меру, и ванадия — и после всех «плясок с бубном», в процессе которых из руды извлекался фосфор и сера (а в металл добавлялся в небольших количествах алюминий — не для того, чтобы какой-то «хитрый» сплав получить, а исключительно для раскисления), так что и рельсы с завода выходили чуть ли не лучшие в стране. А уж народ на постройку дороги найти было несложно: все же безработицу еще до конца не изжили. Да и «начало» изживания двигалось как-то не особенно успешно…

Впрочем, кое-что в этом направлении все же продвигалось достаточно успешно — а заодно помогали решить пресловутый «квартирный вопрос» в столице и в определенной мере и в «колыбели революции», хотя и довольно «извилистым» способом. Настолько извилистым, что когда Лаврентий Павлович о нем узнал, он долго и изощренно матерился (хотя и про себя).

Когда в Ростове только началось строительство заводе электрических машин, Вера «провела воспитательную работу среди будущих инженеров». Во-первых, внушила им, что завод и жилой городок при нем нужно строить вдали от исторического центра — чтобы «не испортить пейзажи», а во-вторых, дала «полезный совет» по поводу набора рабочих на стоящийся завод. Причем дала их «от имени комитета комсомола НТК», так что будущие руководители завода (да и города целиком) восприняли ее советы как руководство к действию. И в город потянулись московские «лишенцы». О том, что «начальство плохого не посоветует», у заводчан последние сомнения исчезли сразу после того, как всего за три с небольшим месяца в городе медобслуживание поднялось на уровень, о котором даже в столице можно были лишь мечтать. В школах учителями теперь работали не люди, сами грамоту освоившие лет пять назад, а вполне себе грамотные преподаватели. То есть не в школах: городские школы так и остались как были, а в «рабочем городке» действовали сугубо ведомственные «профессионально-технические училища НТК», и учебные программы довольно серьезно отличались от программ «нормальных» общеобразовательных школ.

Спустя несколько месяцев такой же трюк проделали и в Нерехте — и за полтора года только из Москвы в эти два города перебралось чуть больше пятидесяти тысяч человек. А еще порядка тридцати тысяч переехало за один только тридцатый год в Переславль-Залесский, где заработал новенький завод по производству пластмасс. На этом «лишенцы» в Москве практически закончились, так что для новых заводов НТК в Юрьеве-Польском и Тейково «спецконтингент» пришлось выискивать уже в Ленинграде и области.

Лаврентий Павлович, высказав мысленно все, что он думает по поводу Вериных подходов к набору рабочей силы, не удержался — и в самом начале тридцать первого года потребовал от Старухи объяснений:

— Ты чего творишь? Мне, ни капли не смущаясь, руководители городов говорят, что выполняли мои же указания!