Русский орден внутри КПСС. Помощник М. А. Суслова вспоминает - Александр Байгушев

«Черту оседлости» русскому правительству приходилось долго сохранять лишь сугубо по экономическим причинам. Джеймс Паркс в откровенной книге «Евреи среди народов: Обзор причин антисемитизма» (Париж, 1932), осуждая антисемитизм, вынужден однако признать, что в России, даже несмотря на ограничения, «евреи сосредоточили в своих руках значительное богатство, что вызывало опасения, что с уничтожением ограничений евреи быстро сделаются хозяевами страны».

Но и несмотря на сдерживающую еврейский напор «черту оседлости» к 80-м годам XIX века евреи держали по самым осторожным подсчетам более 50 % торгового и банковского капитала. 59,1 % сверхдоходных питейных точек принадлежало евреям. Но и железные дороги, ведущие артерии быстро развивавшегося капитализма, контролировал Самуил Поляков. Еврейские железнодорожные магнаты воспитали и выдвинули из Одессы даже «своего человека» в Главы Правительства — женатого на еврейке «со связями», энергичного и вероломного С.Ю. Витте. «Министр-маклер» (такое Витте сразу же получил прозвище), став другом берлинского влиятельного банкира Мендельсона и взяв себе ближайшим советником директора Международного банка тоже еврея Ротштейна, настойчиво и последовательно передавал экономическую власть в стране еврейскому капиталу. «Место русского купца все более и более занимается евреем — констатирует видный тогдашний экономист В. Гурко. — Кредит давно стал родной стихией еврее». Крупнейшие банки страны почти все уже в их руках».

Естественно, что в простом народе резко усилился бытовой антисемитизм. Привычно нажимающий на классовость советский исследователь С.А. Степанов пишет: «Козырной картой простонародья был классовый антагонизм в национальном одеянии. Торговцами были из каждой тысячи жителей 360 евреев и только 38 представителей других национальностей. Десятикратное преобладание евреев в значительной мере объяснялось мелким характером торговли. Вместе с тем, нельзя отрицать наличия многочисленной буржуазии еврейского происхождения. Накопленный многими поколениями опыт торговых операций и хорошо отлаженные связи с зарубежными финансовыми центрами превратили банкиров и промышленников в ермолках в один из наиболее мобильных отрядов российского капитала. Их конкуренты в лице русского купечества были весьма восприимчивы к антисемитской пропаганде. Для остального населения евреи сливались в сплоченную касту лавочников и шинкарей. Антисемитизм был суррогатом классовой борьбы».

Но русская интеллигенция не только не прислушалась к этому сигналу из низов о неблагополучии. Но, напротив, вместо устранения социальных причин, просвещенно ополчилась на «дремучий антисемитизм темного черного люда». Сергей Семанов пишет: «Тогдашнее образованное сословие России, не знавшее еще ни про еврейских комиссаров, ни про еврейских “олигархов”, горячо выступало на стороне еврейства, считая ограничения его прав делом несправедливым. К этому числу следует отнести и основную массу учащейся молодежи, весьма действенную политическую силу в ту пору (тогдашние гимназисты и студенты не знали еще про “рабфаки” и “красных профессоров”). Поскольку вождями революционных партий, действовавших среди российского пролетариата, в значительной мере, были евреи, и рабочее движение зачастую выступало с проеврейскими лозунгами».

К концу XIX века под напором общественного мнения «черта оседлости» превратилась в пустую формальность. «Черта» умирала уже сама собой, ее окончательная агония была предрешена. Казалось бы, евреям надо было радоваться и поддерживать власть и сами устои страны, где они так удачно прижились. Но сказалась типичная еврейская черта — перехлест. Вместо того, чтобы осмотреться и вжиться в нацию, принявшую их в себя, евреи тут же решили, раз все так удачно пошло, то сесть русской нации на хребет не только экономически, но и политически. Евреи рванули из-за «черты оседлости» — сразу делать русскую историю. Лидер еврейства Вл. Жаботинский писал: «новое поколение хочет активно вмешаться в историю. Новые евреи хотят отныне сами делать свою историю, наложить печать своей воли и на свою судьбу, и, в справедливой мере, также на судьбу страны, где они живут».

«Мы, евреи решили провести революцию, чтобы окончательно переделить собственность и взять политическую власть» — я цитирую сионистскую листовку. В 1905 году в издававшемся в Англии конспирологическом сионистском журнале «Маккавей» Яков де Хаас даже опубликовал «пророческую» статью так и названную «Еврейская революция». Крупный еврейский идеолог без обиняков объяснял: «Революция в России — еврейская революция, ибо это есть поворотный пункт в еврейской истории. Положение это вытекает из того обстоятельства, что Россия является отечеством приблизительно половины общего числа евреев, населяющих мир, и потому свержение деспотического правительства должно оказать огромное влияние на судьбы миллионов евреев, как живущих в России, так и тех многих тысяч, которые эмигрировали недавно в другие страны. Кроме того, революция в России — еврейская революция еще и потому, что евреи являются самыми активными революционерами в царской Империи».

И надо сказать, что мировое еврейство действительно сделало все, чтобы организовать революцию. Исключительная роль в этой компании принадлежала Якову Шиффу — по характеристике лидера русского еврейства Слиозберга, одному из «величайших евреев, душевные стремления которого могли получить осуществление, благодаря его исключительному положению в мире экономическом». Шифф сделал деньги на питейном бизнесе, из Германии переехал в Нью-Йорк и стал американским железнодорожным королем, которому принадлежало 22 тысячи миль рельсового пути, а также возглавил банк «Кун, Леб и Ко»., работавший по всему миру, в том числе в России. Как сообщает Еврейская Иерусалимская энциклопедия, Шифф «впечатляющим займом в 200 млн. Долларов» финансировал русско-японскую войну — для подрыва экономического положения и организации политической нестабильности в России. Одновременно он же «оказывал крупную финансовую поддержку группам самообороны евреев», а, проще говоря, субсидировал организацию евреями революции 1905 года. Во время своих контактов с Витте, он в разговоре с чиновником российского министерства финансов и своим дальним родственником Г.А. Виленкиным, работавшим у Витте, «признал, что через него поступают средства для русского революционного движения». Но отговорился, что остановить финансирование революции он уже не может — “дело зашло слишком далеко”, и поэтому он лишь предупреждает об этом “своего человека Витте”».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});