100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин

— Нельзя всерьёз пророчествовать, ибо будущее всегда смеётся над лжепророками. А быть подлинным пророком дано не каждому. Поэтому мы будем говорить о будущем, сохраняя в резерве большую долю иронии в свой собственный адрес.

— Кривая прогресса, имеющая тенденцию превратиться в вертикаль, свидетельствует о том, что дальнейшее развитие должно идти принципиально иным, качественно новым путём. Будущее нашей цивилизации я вижу в постепенном отмирании тех её форм, которые сложились на протяжении предыдущего тысячелетия. Технический этап развития можно считать временным. Он потребовался только как условие, как ступень на пути развития человека, как средство пробуждения, активизации и универсализации умственных способностей человека-накопителя и реализатора информации.

— Человек должен идти по пути, на котором будет осознаваться высокий смысл Вселенной, её Причины и Закона, а также приоритет духовных и умственных его целей над целями физическими и материальными, прояснится „роковой“ вопрос всех времён: кто мы, откуда пришли, куда идём? Человек научится строго классифицировать и различать добро и зло. Процесс познания мира изменится радикальным образом. Знания, полученные наукой, будут совпадать со знаниями Откровения.

— Будущее человеческого рода и есть то чудо, которое люди ждут тысячи лет, не успевая пресытиться ожиданием. Если всю свою историю люди предполагали, что смысл жизни — в поисках её смысла, то будущее должно принести щедрую компенсацию за этот поиск.

Подобные высказывания В.К. Зайцева достойны обсуждения. Возможно, они отражают подлинное озарение мыслителя, стремящегося проникнуть в неведомое. В наш век узкой специализации, суетности, озабоченности личными интересами и мелкими помыслами такие люди, как он, выглядят не просто чудаками и оригиналами. Некоторые их воспринимают как мудрецов или даже пророков; у других они вызывают острую неприязнь.

В людях, исполненных героического энтузиазма, правы они или заблуждаются, присутствует „искра Божия“. Они — искатели истины, устремлённые в неведомое. Без них наш мир станет убогим, тусклым, скверным, бессмысленным.

ОСТРОУМЦЫ

Поэт Велимир Хлебников, человек чрезвычайно оригинальный, написал „Заклятие смехом“:

О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!Что смеются смехами,Что смеянствуют смеяльно…Смеюнчики, смеюнчики…

Как известно, смеюнчики бывают разные: острые и тупые, злобные и утробные. На этот счёт у того же Хлебникова в поэме „Зангези“ есть реплика: „Мыслитель, скажи что-нибудь весёленькое. Толпа хочет весёлого. Что поделаешь — время послеобеденное“.

Должен предупредить: утробного смеха, то ли помогающего пищеварению, то ли отвлекающего от столь важного процесса, в нашем случае не будет. Нас будет интересовать юмор серьёзный и даже отчасти сатира.

Для предмета одушевлённого смехачество может обернуться обидой. Кому приятно, чтобы над ним смеянствовали смехачи? Хотя некоторые персонажи, в которые всадили немало сатирических стрел, только по этой причине сохранились в памяти потомков.

Тема смехачей и смехотворцев огромна, и мы затронем её вскользь. Нас будут интересовать из них наиболее оригинальные и чудаковатые, да и то — далеко не все.

* * *

Говорят, смех убивает. Но, увы, люди предпочитают убивать друг друга иными способами. Тому, кто выходит на бой со злом, вооружённый одним остроумием, приходится с этим считаться.

Припев „Ей-ей, умру от смеха“ в песенке Беранже вполне добродушен. От смеха ещё никто не умирал. Всегда находятся какие-нибудь другие причины. Но были и есть чудаки, умирающие со смехом!

Один преступник, которому палач медлил накинуть петлю на шею, попросил: „Давай скорей, а то я боюсь щекотки“. Другого висельника причащал перед смертью священник, закончивший свою проповедь: „Скоро вы будете там, в лучшем мире, вкушать небесную пищу“. Преступник деликатно ответил: „Я не голоден, святой отец. Если желаете, идите вкушать вместо меня“.

Симонид

С древних пор о смерти говорили не только всерьёз, но и в шутку. Трудно сказать, кто тут был первым. Возможно — греческий поэт Симонид (556–468 гг. до н. э.). Родившись на острове Кеос, он находил приют и у вождя афинской демократии Фемистокла, и при дворе тирана Сиракуз Гиерона. По-видимому, его талант писать кратко и проникновенно был, как говорится, востребован.

Немало надгробных надписей — эпитафий — сочинил он, героических или лирических. Но в некоторых порой присутствовала ирония:

Эпитафия купцу критянину

Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь лежу я.Прибыл сюда не за тем, а по торговым делам.

Когда Симонид посмеялся над гимнопевцем Тимокреонтом, тот в ответ съязвил в адрес Симонида, и за это получил от него — при жизни — такую надгробную надпись:

Много я пил, много ел, и на многих хулу возводил я;Нынче в земле я лежу, родянин Тимокреонт.

Более остроумной была его эпитафия некоему Мегаклу с обращением к его вдове:

Лишь погляжу на надгробье Мегакла, становится сразу,Каллия, жалко тебя: как ты терпела его?

С тех пор, а возможно и ещё раньше, насмешки над смертью и над почившими (или, как все мы, обречёнными на вечный покой) стали появляться всё чаще. Их использовали, конечно же, в назидание живущим.

Марциал

Марциал (ок. 40 — ок. 104) — римский поэт, один из наиболее прославленных остроумцев прошлого. Родился в Испании, переехал в Рим. Полвека назад наши литературоведы подчёркивали, что в его эпиграммах слышатся „жалобы талантливого, но задавленного нуждой поэта“. Однако у Марциала стон страдающего от голода бедняка, пожалуй, был литературным приёмом.

В столицу империи он приехал в возрасте 25 лет и поначалу действительно вынужден был обеспечивать себе „место под солнцем“; был клиентом влиятельных патронов, приветствуя их (порой стихами) и сопровождая до форума. Со временем он обзавёлся небольшой усадьбой под Римом, а потом и домом в столице.

В молодые годы он написал большие циклы „Гостинцы“ и „Подарки“, в которых перечислил множество пищевых продуктов и блюд, вин, предметов обихода… Возможно, был он гурманом. Во всяком случае, в I книге эпиграмм возмущённо воскликнул:

Спятил ты, что ли, скажи? На глазах у толпы приглашённыхТы шампиньоны один жрёшь себе, Цецилиан…

Если когда-то врачам посвящали почтительные эпиграммы, то затем о них стали отзываться язвительно. Марциал писал:

Врач был недавно Диавл, а ныне могильщиком стал он:Начал за теми ходить, сам он кого уходил.

Немало доставалось от Марциала авторам и „потребителям“ литературной продукции:

Ты мне пеняешь, Велокс, что длинны мои эпиграммы.Ты ничего не писал. Вещи короче твои.

* * *

Вслух собираясь читать, ты что ж себе кутаешь горло?Вата годится твоя больше для наших ушей.

* * *

Ты, Вацерра, дивишься только древним.Только мёртвых поэтов ты похвалишь…О, прошу извинить, Вацерра, гибнуть,Чтоб тебе угодить, совсем не стоит.

Шутить, зубоскалить, демонстрировать своё остроумие, да ещё посмеиваясь над смертью хорошо, если ты сыт и здоров, имеешь более или менее основательное положение в обществе. Но были люди, не терявшие присутствия духа и чувства юмора даже в тяжёлой жизненной ситуации.

Себастьян Брант

Среди вечных тем наиболее популярны возвышенные: о бренности или вечности жизни, пределах Вселенной и познания, бессмертии души, борениях добра и зла… Но, как свидетельствует жизненный опыт, не менее неизбывны темы, связанные с человеческими пороками и глупостями.

Об этом можно судить по книге, изданной в Германии в 1494 году, более 500 лет назад: „Корабль дураков“. В предисловии к ней говорилось:

Ради пользы и благого поучения,для увещевания и поощрения мудрости,здравомыслия и добрых нравов,а также ради искоренения глупости,слепоты и дурацких предрассудкови во имя исправления рода человеческого —с исключительным тщанием,серьёзностью и рачительностьюсоставлено в Базеле Себастианом Брантом,доктором обоих прав.

Полезно обратиться к этой книге, написанной стихами (в переводе Л. Пеньковского) и иллюстрированной Альбрехтом Дюрером (что само по себе заслуживает внимания), с тем, чтобы выяснить, насколько изменились к лучшему люди за полторы тысячи лет.