Джайв с манекеном - Георгий Ланской

– Какими?

– Такими, – многозначительно сказала Лилька. – По-моему, между ними давно что-то есть.

Все повторялось снова и снова, вращаясь бешеной спиралью. Насаженные на нее эпизоды были разными: новыми, старыми, и одинаково пугающими, даже если прежде прокручивались в этом мелькавшем каскаде картин и образов.

Нависавшая надо мной комната напоминала тюрьму. Лежа на голом полу, мокром и стылом, я корчилась от холода. Вода, стекавшая с платья, была грязной, почти черной. По ней плыли зеленоватые островки пены, похожие на жабью икру.

Хуже всего было сознание: это западня, и я вошла в нее добровольно, заперлась изнутри и выбросила ключ. А теперь не представляла, что делать дальше.

Стены давили и, казалось, сужались. Наверху они были светлее, но ни лампы, ни окна не попадалось на глаза. Сырые потеки раскрашивали поверхность черными разводами, складывающихся в причудливые узоры, шевелящиеся как крылья бабочек. Сложенные вместе карточным домиком они наверняка будут похожи на тесты Роршаха.

«Будет еще хуже».

Она стояла в дальнем углу, повернувшись лицом к стене. Я не видела ее глаз, чопорно поджатых губ, но понимала: она меня осуждает.

– Куда еще хуже? – спросила я и вздрогнула, когда мой голос отскочил от заплесневелых стен рикошетом.

«Это конец».

– Почему?

«Ты бежала по кругу и свалилась в кроличью нору. Но на этот раз спасения не будет».

Стены начали шататься, как картонные, а дверь, забитая накрест старыми досками, затряслась, словно в нее ломился кто-то большой и сильный. В щели и замочную скважину посыпалась мокрая земля, падающая на пол с неприятным влажным звуком.

«Рано или поздно он придет. Но я всегда здесь, всегда начеку. Я спасу тебя, как спасла однажды».

В ее голосе звучала жалость. Дверь, покрытая потеками сырости, начала сужаться с катастрофической скоростью, уменьшившись до размера мышиной норы. Грохот прекратился, но из глубины норы на меня уставился чей-то злобный глаз, с вращающимся зрачком.

«Я тебя спасу. Смотри, что я принесла».

Она двинулась ко мне спиной вперед, с вывернутыми вопреки анатомии руками, в которых было зажато что-то яркое. Пятна на стенах складывались в гнусные рожи с хищными оскалами.

– Агата, ведь ты умерла, – прошептала я. Ее лицо, усталое и несчастное, вдруг показалось рядом. Она скорбно кивнула.

– Я умерла. И он тоже. Но еще ничего не закончено, – сказала она и протянула мне свою ношу. – Смотри, какие они красивые…

В ее руках куклы, купленные мною в Париже, вот только у той, что изображала моего кавалера, отсутствовала голова. Из растерзанной шеи торчали клочья окровавленной ваты.

Она сунула куклы мне в руки, но я не взяла. Танцующая пара распалась и полетела на пол медленно, как пушинка, однако едва коснувшись мокрых досок, фигурки разлетелись с грохотом бильярдных шаров.

– Он пришел! Он пришел! – закричала Агата. Я обернулась, инстинктивно закрывая ее собой. Мокрые пальцы вцепились мне в плечи.

– Потанцуем джайв? – спросил Оливье.

В его обнаженном теле мало человеческого. Я держала в объятиях пластиковый манекен, старый, облупившийся, с гротескно обозначенными первичными половыми органами. И только голова отчасти жила. Ее левая половина была смята и вдавлена, с кровавыми сгустками, сочившимися на пластмассу плеч. Правая половина щерилась разбитым ртом и зло сверкала единственным глазом.

Я проснулась, чувствуя где-то в груди тяжелый, неприятно шевелящийся ком беспокойства и страха, первобытного и дикого. Вереница пугающих картинок проплыла перед сознанием, туманясь и расплываясь, как круги на воде.

Часы показывали четыре тридцать утра. Перевернув подушку, я взбила ее и улеглась на спину, уставившись в потолок. После увиденного мне еще долго не захочется спать. В соседней комнате похрапывала Лилька, и если прежде храп наверняка стал бы раздражать, сейчас я была рада слышать рядом что-то живое.

Я проворочалась еще час, потом встала и пошла в ванную, встала под горячие струи воды, смывшие с усталого лица все следы тревожной ночи. От пара зеркало запотело, по телу прошла приятная теплая волна, глаза тут же стали слипаться. Я подумала, что могу подремать еще часок-другой. В конце концов, начальница спит рядом, вряд ли она отругает за опоздание. На дворе – двадцать девятое декабря, суббота, и вряд ли кто-то прибежит заказывать тур в Египет. Самолеты набиты до отказа теми, кто побеспокоился о своем отпуске заранее, так что можно расслабиться и получать удовольствие. Именно эту мысль я решила донести до Лильки, если та станет возмущаться, что мы не поднялись заблаговременно. Да и до работы на машине я домчусь за десять минут.

Впрочем, если Лилька и начнет ругаться, мне наплевать.

Я высушила волосы, и пошла было обратно в спальню, на свой надувной матрасик, но по дороге вдруг смертельно захотела чаю. Включив чайник, заглянула в холодильник, вытащила из него банку шоколадной пасты, намазала ее на черствеющую булку, и, пока закипала вода, съела нехитрый бутерброд. Чайник зафыркал, начал плеваться водой и, прощально мигнув красным глазом, щелкнул кнопкой. Я налила чаю, уселась за стол, подогнув одну ногу под себя, и, мрачно уставившись в окно, потянулась за сахарницей. Когда подносила ложку к чашке, заметила, что рука дрожит.

Лилька проснулась около девяти, явилась на кухню помятая, лохматая, с отекшим лицом, зажав в руке первую утреннюю сигарету.

– Привет, – буркнула она. Ее грузное тело, в дорогом белье вызывающего красного цвета, казалось, сразу заполонило все свободное пространство. Лилька поискала пепельницу, не нашла и вынула из мойки блюдечко. Я, глядя на ее яркий бюстгальтер, с колючими кружевами, такой неудобный и непрактичный, если не собираешься продемонстрировать его вожделеющему самцу, подумала: кто-то наверняка строил планы на прошлый вечер.

– Ты давно встала? – хриплым со сна голосом спросила она.

– В шесть.

– Чего не разбудила?

Я пожала плечами. Объясняться не хотелось, а еще больше не хотелось терпеть начальницу у себя дома. Мысль о том, что мне надо работать, чтобы не одичать, давно улетучилась. Сейчас я злилась, что дала Лильке уговорить себя поработать в «Каравелле», на нее – за навязчивость и эгоизм. Надо было ехать на курорт и не мучиться в ее компании.

– Чаю налей, – распорядилась Лилька и выпустила в воздух клуб дыма. – Господи, как же на работу неохота.

– Не езди, – апатично посоветовала я, наливая ей чай. – Все равно никто не придет.

– А вдруг?

– Ну, упустишь одного-двух клиентов, делов-то… Вон сколько народу перед праздниками было, не продохнуть.

– Тебе-то что? – разозлилась Лилька. – Ты можешь и не ходить. А у меня долгов полно, кредиты висят… Каждая сотня на счету.

Она раздраженно ткнула сигаретой в мокрое блюдце, отчего сигарета зашипела и погасла. В воздухе противно завоняло мокрым сигаретным пеплом. Лилька схватила чашку и дернула к себе, расплескав чай на стол. Чертыхнувшись, она схватила полотенце и промокнула коричневую лужицу. Я наблюдала за происходящим молча, сдерживая закипающее раздражение.

– Блин, с утра я вообще никакая, – пожаловалась Лилька, покосившись на меня. Видимо, это следовало принять за извинение. Я промолчала, глядя, как она возит полотенцем по столу. Ткань плохо впитывала влагу. Коричневые бисеринки капель оставались на глянцевой поверхности абстрактным узором. Заметив, что я смотрю на стол, Лилька покраснела и бросила полотенце.

– Значит так, – деловито, сухим, как палка, тоном, сказала она, – собирайся, поедем на работу, хоть до обеда посидим. Авось еще пару туров продать получится.

В сочетании с ее нижним бельем, строгий тон был нелеп. Я подавила смешок, радуясь, что сижу против света, а подслеповатая Лилька не видит ухмылки. Кивнув, я пошла одеваться, решив про себя, что больше никогда не приглашу ее ночевать. Оставшаяся на кухне Лилька закурила и еще минуты три пускала кольца в потолок.

Клиенты в этот день так и не пожелали заказать романтическое путешествие на Гавайи. Лично меня это вполне устраивало. До двух часов я неспешно доделывала текущие дела, запустила игру, в которой каменная лягушка плевалась в цветную ленту из шариков снарядами, выпила три чашки кофе и прочитала глупую статью в не менее глупом журнале. В материале, трогательно подписанном некоей Марией Клубничкиной, давались ценные советы, как удержать рядом с собой мужчину. В качестве средств предлагались романтические свидания, ванны с лепестками роз, ароматические свечи и массаж в духе тайских куртизанок. Моменту, что мужика надо кормить, мадемуазель Клубничкина не уделила внимания не на йоту. Я с мрачным удовольствием представила себе вернувшегося с работы мужика: издерганного и злого, мечтающего о миске борща, и увидевшего романтическую дуру с ароматической свечкой, и фыркнула. Представляю, в какое место ей эту свечку воткнут…