Нечаянная для волка-одиночки - Ирина Александровна Зайцева

Когда он успел отключиться? Ему привиделось в бреду или девчонка на какое-то время перестала быть забитым испуганным зверьком? Ее голос местами был уверенным и беззаботным, а местами взволнованным. В какой-то момент, он почувствовал, что нет больше ауры страха, что раньше душной волной исходила от девушки. Потом все окончательно поглотила мгла. А сквозь нее уже иногда чувствовал чужую тревогу и заботу. Чьи-то руки выдергивали из кошмаров, чей-то успокаивающий шепот придавал уверенности в спорах с правителем. Кто-то снова и снова заставлял его сердце стучать, охлаждая огонь, в котором сгорал его волк.

И сейчас ему было стыдно за ту злость, которую он так незаслуженно выплеснул на девушку. Вот и сейчас опять разговор идет как-то мимо… Но последняя фраза… «Здесь в окрестностях есть хоть что-то съедобное?» Таким тоном может спросить человек, голодавший едва ли два дня, как она утверждала. Сколько же на самом деле прошло времени?

Впервые Элройд был рад собственной запасливости. И одновременно проклинал себя, что не вытащил продукты из подпространства заранее. До того, как свалился в беспамятстве. Попытка приподнять руку отдалась по всему телу болью, но удалась. Прислушался к ощущениям. Резерв почти восстановился, значит, подпространство доступно. Теперь нужно немного разработать пальцы. Когда почувствовал, что удержит рукой хоть что-то тяжелее кружки с водой, решился попросить девушку подойти. И понял, что не знает о ней ничего, даже имени. Да что уж там, он и своего-то не помнил пару сезонов дождя так точно.

—У меня ведь тоже нет ничего, кроме имени. — Девушка отвлеклась от разглядывания пейзажа за окном. Элройд был готов поклясться, что это окно было наглухо затянуто специально промасленной тряпкой, когда принес в этот домик бессознательную девушку. Избушку эту возможно использовал кто-то из простых людей, да и строилась она именно, как охотничий домик. Но вот уже два сезона дождей его волк скрывался именно здесь. Пока его гостья была без сознания, он слегка подремонтировал дверь, чтобы ту можно было закрыть, проверил дымоход и наскоро заготовил дров на первое время.

— Элройд. Друзья звали Ройдом. Жена — Элом. Жена погибла. Друг… Считает меня ее убийцей. — Он и сам не понимал, зачем выдал такие подробности. Но где-то внутри осело желание, чтобы она… придумала для него другое сокращение, если захочет, а не использовала те, которые бы напоминали ему о прошлом.

— Отец назвал меня Милорадой. Имя для нашего мира не очень привычное. Друзья звали Радой, я и сама так представлялась при знакомстве. — Он хотел бы использовать как сокращенное имя первую часть, но девушка словно дала понять, что так делать не стоит. И оговорка про отца прозвучала как-то щемяще-трогательно.

И в том, что ему нечего сейчас предложить, Элройд имел в  виду не продукты, уж точно. Он, наконец, добрался до запасов в подпространстве. Мешочки с крупой, пряностями, солью, сахаром были небольшими и легко прихватывались. А вот овощи пришлось доставать поштучно. Сыр, масло и даже кусок вяленого мяса. В подпространстве ничего не портилось. Не остывало, если было определено туда горячим. От вида всего этого богатства глаза девушки постепенно распахивались все шире.

Разговор и, пусть и простые, но проделанные через боль, движения забрали остаток сил. Элройд прикрыл глаза и погрузился в некое подобие полусна.

Глава 20.

Через марево сна Элройд слышал ее шаги. Легкое прикосновение. Еще какой-то шум. Потом до него дошел запах горячей еды. Этот аромат показался сказочно заманчивым, но сон был сильнее. И даже слабые попытки девушки разбудить спящего увенчались успехом не с первого раза.

На этот раз тело ему уже почти подчинилось. С трудом, но он сполз с лежанки и сел, прислонившись к стене спиной. Перед глазами все плыло, дергалось, вставало на место и снова плыло. Острая необходимость гнала его до ближайших кустов, но сейчас он был в состоянии только ползти на четвереньках. Рада напряженно следила за его потугами, но он был рад, что она не сделала попытки предложить помощь. Ему было стыдно. Непривычно. Таким беспомощным он себя не помнил.

Наконец, комната перед глазами перестала плавать и дергаться, а очертания предметов обрели четкость. Скорее усилием воли, чем собственного тела, он поднялся на непослушных ногах, которые норовили уронить его обратно. До двери было шагов десять. Еще недавно он преодолел бы это расстояние за пять. Но дрожащие ноги не могут шагать так широко. Самое сложное — оторваться от опоры. Поверить, что он сделает эти десять шагов. Дальше — есть косяк, потом стена за дверью. Желание сползти по ступеням крыльца гусеницей Элройд задавил в корне. Свежий воздух придал сил. Обратно возвращался уже более уверенно. Прошел к столу и опустился на скамью. Сидеть без опоры мешала все та же проклятая слабость. Чтобы просто не сползти убежавшим из квашни тестом на пол, положил руки на стол. Прикрыл глаза, прогоняя противное дрожание очертаний предметов.

Запахи и звуки заполнили пространство, заменив освободившееся от зрительных образов место. Обоняние раньше всех подсказало ему, что Рада стоит по другую сторону стола. Ее запах был восхитительнее запаха еды. Желание посмотреть на девушку было нестерпимым, но помня о ее пугливости из-за… забыл, каким словом она назвала эту свою особенность… Он подождал пока о стол брякнет посуда. Прислушался. И только, поняв, что она немного отошла от стола, решился открыть глаза.

Девушка наливала из котелка у огня что-то в чашку.

— Ты меня уже не боишься? — Глупый язык выдал его с головой. Но это была почти единственная мысль, которая сверлила мозг. Он уже задавал этот вопрос, но желание получить уверенное «да» в ответ было сильнее здравого смысла.

— Я очень стараюсь привыкнуть. Пока плохо получается. Ты поешь. Горячка вытянула все силы. Надо поесть. И чай… вот. Сейчас принесу.

Это было не то «да», на которое он рассчитывал, но не могло не радовать то, что она хочет прогнать свой страх. Понимание, что девушка не сможет сделать и шага под его пристальным взглядом, заставило отвести глаза. Даже блюда, подаваемые к столу во дворце, не выглядели так изысканно. И дело тут было не в голоде. Простая похлебка не только пахла изумительно, но