Газета Завтра 516 (41 2003) - Газета Завтра Газета

Твои романы были об адских полчищах, нетопырях, вурдалаках, отвратительных ведьмах, гадких кровососах. Круг за кругом ты шел этим адом, выписывая его жуткую архитектуру, гибнущих в нем грешников, толпы ликующих исчадий. И ты всегда рисовал Героя. Всегда зачитывал приговор аду. Ты заколдовывал его. Посылал навстречу адским духам Зла богоносных духов Добра. Ты боролся с адом мистикой своей любви и веры, поворачивая вспять летящие на Родину полчища. Ты и был Георгием Победоносцем, не слезающим с седла, без устали вонзающим копье своего таланта в черный зев змея. У ворот Града неизменно стояла Царевна, которую ты защищал. Твоя Дама Сердца. Твоя Невеста Неневестная. Любимая тобой, ненаглядная Россия.

Ты погиб, искусанный и истерзанный змеем. Ты пал в борьбе с адом. Ты из тех, кто ценою жизни отодвинул ад от родного порога. Ты умер как мученик за веру, за красоту, за Родину.

"Такой любви и ненависти люди не выносят, какую я в себе ношу..." — написал любимый тобою Блок. "И ты опять пройдешь передо мною в девятый день и в день сороковой..." -— вспоминал я, стоя над твоим гробом в тесном московском храме. "Та, кого любил ты много, поведет рукой любимой в Елисейские поля..." — повторял я, сидя на твоих поминках, не пьянея, глядя на твою фотографию с черной перевязью, на твое прекрасное, дорогое лицо.

Когда-то, на один счастливый мой юбилей, ты подарил мне фарфоровую вазу с фарфоровой, трогательной и милой птицей, что присела на выступ сосуда. Придя домой после печальных похорон, я потянулся к вазе, повернул к себе птицу. Теперь стану глядеть на нее. Покуда мне попущено жить на земле, все буду любоваться твоим подарком. Буду думать, что это ты, мой друг, поселился в фарфоровом теле милой молчаливой птицы и смотришь на меня с тихой любовью.

Александр Проханов

ОН ШЕЛ НАВСТРЕЧУ СМЕРТИ Анатолий Афанасьев был одним из самых тонких лириков в нашем поколении "сорокалетних" прозаиков. Его талантливые романтичные младшие научные сотрудники влюблялись, творили, и вокруг них порхали воздушные создания, полные любви и надежды...

И вдруг всё оборвалось. Перестройка оборвала все планы и самих молодых инженеров, и ученых, и их возлюбленных. Одни пошли на панель, другие или нищенствовали, или ушли в разбой. Оборвались планы и самой науки и инженерии. Все кончилось.

Кончилось и Толино восхищение свободами, цивилизацией, правами человека. Ведь в своем первом воплощении прозаика Анатолий Афанасьев был, как никто другой из нас, близок Руслану Кирееву, Анатолию Курчаткину, Владимиру Маканину — нашим восторженным демократам.

Новый Анатолий Афанасьев возник как-то сразу. Ему настолько чуждо по духу было потребительство, чужд весь этот новый уклад безудержного воровства, предательства, отмены вечных человеческих ценностей, что он просто не мог спокойно вписывать своих былых лирических героев в новую реальность, как , к примеру, это делал его друг Юрий Поляков. Из тонкого лирика вырос беспощадный разгребатель грязи, социальный сатирик, мастер антиутопий.

То, что, к примеру, Татьяна Толстая писала десять лет — свою "Кысь", Анатолий Афанасьев с неистовством народного мстителя писал за полгода. И художественно его антиутопии были гораздо более убедительными. Но не те антиутопии он писал, чтобы быть замеченным прессой, и тем более телевидением.

Пока писатели его поколения на своих пленумах спорили: надо ли писателю идти в политику, Анатолий Афанасьев росчерком пера уже давно расстреливал всех чубайсов и гайдаров, всех ельциных и черномырдиных. Думаю, по накалу ненависти к зарождающемуся у нас в стране криминально -феодальному строю с ним не может сравниться никто из ныне живущих писателей. Его побаивались и сторонились даже патриоты. С трудом, пригрозив выходом из редколлегии, мы — трое (Проханов, Личутин и Бондаренко) вынудили "Наш современник" опубликовать один из лучших его гротескно-сатирических романов. И хотя на этот роман положительной почты в адрес журнала пришло больше, чем на все остальные вместе взятые, хотя те же самые старики-пенсионеры, потенциальные подписчики журнала, явно одобрили бичующую прозу Анатолия Афанасьева, повторить эксперимент с прозой Афанасьева этот журнал не решился, даже в отсутствие сильной журнальной прозы. Не получилось долгого сотрудничества и с журналом "Москва".

Соединение афанасьевской лютой ненависти к существующему режиму с литературной формой социальной антиутопии или с фантастическим триллером, со сказовой формой письма, где один благородный рыцарь или же богатырь сражается со всем кощеевым войском, спасая свою возлюбленную и своих друзей, — оказалось не по зубам современному литературному процессу.

Коллеги-реалисты от Афанасьева отвернулись, не признавая его погружения в атмосферу зла, его горьких откровений о сегодняшней повседневной реальности, его неприкрытой чувственности. Коллеги-фантасты не приняли в свой круг Анатолия Афанасьева из-за явной социальности книг, из-за погружения в сегодняшнюю политику, когда за злодеями легко угадывались сегодняшние политические прототипы. В роль традиционного мастера триллеров он тоже явно не вписывался.

Ему на самом деле был в чем-то близок тот же Григорий Климов, которого он знал и ценил за его лучшие работы, был близок его ближайший друг Александр Проханов и его яркие политические романы, была близка сатира Платонова и Булгакова. Думаю, какие-то приемы поздний Проханов в своих романах "Господин Гексоген" или же "Крейсерова соната", не стесняясь, позаимствовал у Анатолия Афанасьева. Думаю, даже Владимир Личутин, постоянно споря и спотыкаясь об обнаженную эротику Афанасьева, тоже испытал некое влияние своего друга в том же романе "Миледи Ротман"...

Поразительно, об Афанасьеве, кроме газет "Завтра" и "День литературы", никто и никогда за эти годы не писал, а тиражи его сатирических антиутопий росли, издатели начинали бороться за право на издание его собрания сочинений.

Помню, в "Новом мире" какой-то изощренный эрудит и эстет, академик, уставший от окружающей его ненавистной ему действительности, написал, мол, в современной прозе я ничего не читаю, кроме романов Анатолия Афанасьева и Сергея Алексеева (кстати, на самом деле близкого ему и по позициям и по жанру русского писателя, тоже резко ушедшего от психологического реализма в мир фантастических сказок на современную тему). И он был прав, этот утомленный жизнью читатель, не случайно сегодня культовыми писателями стали Александр Проханов и Эдуард Лимонов, не случайно такой шум идет вокруг романов Михаила Елизарова "Раsnernak" и Дмитрия Нестерова "Скины". Читателя уже достало до печенок, и он уже не меньше Анатолия Афанасьева ненавидит всю окружающую его действительность. Если даже Валентин Распутин взялся за оружие и сделал расчетливым убийцей кавказского злодея свою положительную героиню в последней повести " Дочь Ивана, мать Ивана", значит, на самом деле, иначе уже жить нельзя…

В нашем достаточно узком кругу друзей (Проханов, Личутин, Афанасьев, Бондаренко...) Анатолий, пожалуй, наиболее непримиримо относился ко всему новому мироустройству в России. Нельзя сказать, чтобы он был шибко красным или настроенным чересчур просоветски. Очевидно, какие-то спокойные пластичные перемены в обществе он бы принял со всей душой. Но он оказался не в Китае, где и происходят такие динамичные созидательные перемены, а в России, где после партократов к власти пришли воры и насильники. Не случайно все его злодеи, это или депутаты и олигархи, бывшие до перестройки простыми уголовниками, или же бывшие партийные чиновники, советские вельможи, превратившиеся в системе безнаказанности в мафиозных деятелей. Временами мне казалось, что Анатолий сам готов был достать какую-нибудь бомбу и взорвать какого-нибудь Гайдара или же Немцова, не пожалев и собственной жизни. Но, я думаю, заряд ненависти в его книгах по отношению к подобным личностям таков, что когда придет время , его читатели полностью исполнят его наказы...

Я уже писал, что от него отказались многие друзья-реалисты, его не приняли в свой круг друзья-фантасты. Да он ни к кому и не рвался. Ему хватало нескольких верных друзей, хватало верных читателей, хватало семьи и двух детей. Больше ему ничего не надо было.

Расширять свой мир дальше, ходить на какие-то литературные тусовки он упорно не желал. Даже всегда приходя на наши вечера газет "Завтра" и "День литературы", он никогда не рвался на сцену, в президиумы, в число выступающих. Он не желал быть публичным человеком, но цену себе и своим книгам всегда знал. И потому был неуступчив со своими издателями, отказывался отдавать права на инсценировки для кино и телевидения. Он не был скупым, скорее, наоборот, но когда киномафия сама желала писать сценарии по его книгам и запускать их в теле- и киносериалы, они нарывались на резкий отказ. Он понимал, что истина — зло нынешнего режима — будет безнадежно искажена.