Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников

особист не был почему-то рад, что боевое задание выполнено. Он с недовольным прищуром рассматривал пленного, а при виде радостного Зинчука вовсе скривился.

Парень же не обращал на энкавэдэшника никакого внимания, он пропустил вперед своего командира, чтобы тот начал допрос. Шубин попросил остальных:

— Товарищи офицеры, освободите помещение. Я буду допрашивать пленного.

Командир батальона, круглоголовый, с длинными обвисшими усами, майор Краснов кивнул остальным:

— Разойдитесь по своим постам, товарищи офицеры. Разведотделение молодцы, добыли «языка», но и вашу службу исполнять надо. По местам!

Взбудораженные офицеры пошли по окопной паутине, возвращаясь к привычному терпеливому наблюдению за разъяренным врагом. С ними по пункту советской обороны пошла гулять информация о дерзком молодом разведчике, который протащил «языка» прямо на глазах у немцев через границу фронтов. Поэтому теперь так ярится подразделение вермахта, что засело на Соленых холмах.

Глеб Шубин отчеканил на немецком языке:

— Вы находитесь на советской территории, вы — военнопленный и подлежите немедленному расстрелу.

Он на секунду замолчал, наблюдая за реакцией немца. Тот застыл с округлившимися от ужаса глазами и затрясся так, что зубы принялись выстукивать дробь.

— Ваше имя, звание, номер части.

— Фельдфебель Таубе, вторая стрелковая дивизия. — Пленный вдруг упал на колени и завизжал тонким женским голосом: — Умоляю, не расстреливайте. Прошу! Я… я сделаю все, что вы скажете.

Он подполз поближе к разведчику, попытался поцеловать кончик сапога. Шубин сделал шаг назад и сказал:

— Мы оставим вам жизнь, если вы будете с нами сотрудничать. Расскажете о количестве вооружения, личном составе, нарисуете план расположения ваших войск на холмах, а также на ветке железной дороги.

— Я все сделаю, все! — закивал в знак согласия перепуганный перепуганный пленный.

— Нужны бумага и карандаш, а еще карта местности, — повернулся Глеб к майору Краснову. — Он согласен рассказать все, что знает.

Майор Тарасов не удержался от язвительного замечания:

— Если он вообще что-то знает, притащили непонятно кого. Какое у него звание, он хотя бы офицер, Шубин?

— Товарищ майор, он — фельдфебель. Это как у нас старшина, — объяснил разведчик.

Тем временем Краснов достал из своего планшета химический карандаш, обрывок бумаги и карту. Разведчик продолжил допрос, он задавал вопросы, записывал сведения уже по-русски на клочке бумаги. Потом вместе с пленным завис над картой, помечая места расположения стрелкового оружия, постов наблюдения. Пока фельдфебель трясущимися руками ставил крошечные точки на карте вдоль холмов, Краснов полголоса поинтересовался:

— Ну что, толк есть? Чего он только в одном месте малюет? За холмами-то что? Есть там оружие? Воздушная разведка там месяц назад засекла площадку не то под стройку, не то под укрепление с артиллерией.

Шубин, и сам огорченный результатами допроса, покачал головой:

— Он как наш сержант, старший над рядовыми. Он уже месяц сидит на холмах, а что происходит на железке — не в курсе. Им оттуда поставляют провиант и боеприпасы. Это все, что он может рассказать. Толк, конечно, есть, теперь мы знаем, куда направить силы при атаке. Он указал все огневые точки, где находятся снайперы, где пулеметы, где минометы, где организовали ячейки для автоматчиков.

Комбат Краснов нахмурился:

— И что нам это дает? Атаковать в лоб холмы — верная смерть, там ляжет весь батальон, им же сверху поле видно как на ладони. Я понимаю если бы вперед шла бронетехника, а так… — Он махнул рукой. — Видел я уже такое, когда фрицы батальон за четверть часа превращают в роту.

— Понимаю, товарищ майор. Пытаюсь узнать все, что ему известно.

Капитан как никто другой сейчас поддерживал командира батальона, который не хотел рисковать своими бойцами и бросать их на штурм смертельной высоты. Он сам точно так же прикипел душой к молодым разведчикам, хотя и не показывал никому своего теплого отношения к ним. Но мысль о том, чтобы отправить бойцов на верную гибель, переворачивала у него все внутри.

Когда разведчик заметил, что немец смирился со своим положением и старается изо всех сил хоть чем-то помочь капитану, он попросил командира части:

— Товарищ майор, давайте ему чаю дадим глотнуть, и пусть накинет ватник. Согреется — лучше будет соображать.

— Мигом сообразим, — согласился Краснов. — Лишь бы все, что знает и не знает, рассказал.

Согревшись в старой куртке и попив горячего чая, пленный немного успокоился. Он рассказывал подробно, старательно отвечая на каждый вопрос капитана. Глеб уже понял, что перед ним обычный деревенский парень, который оказался на войне не по своей воле. Призвали, вот он и воюет, а сейчас, попав в плен к русским, готов сотрудничать. Потому что жизнь свою любит больше, чем фюрера, его генералов и войну, что они развязали, втянув в кровавую бойню миллионы невинных людей. Почти два часа капитан спрашивал и спрашивал, записывая каждый ответ. Даже задал странные вопросы, когда и как они готовят обед, отчего фельдфебель округлил глаза, но подробно описал поход дежурных к колодцу за водой. Довольный его ответами, разведчик кивал: никаких особо ценных сведений, конечно, фельдфебель не сообщил, но все же теперь Шубин знал, почему происходит перерыв в перекрестном огне, и придумал, как же ему проникнуть на территорию врага и взять в плен именно офицера.

Внезапно его внимание привлекли крики, которые разнеслись по соседним окопам. Он сразу узнал голоса и кинулся к спорящим. В узком земляном коридоре Глеб застал взбешенного Зинчука, который со сжатыми кулаками, набычившись, застыл напротив Тарасова. Майор с раздражением, будто на надоедливое насекомое, смотрел на парня и цедил слова сквозь сжатые зубы:

— Ты идиот, Зинчук, я тебе второй раз повторяю. Притащил ты сюда непонятно кого, а не «языка». Я тебе таких информаторов, обычных солдат, десять штук приведу за день. Овчарку еще сюда притащи, герой. Тебе не разведка, а штрафная рота светит. Скажи спасибо, что я на тебя донесение не написал. Ты неблагонадежен, Зинчук, а главное в советском разведчике — его преданность Родине. Ты только и мечтаешь побыстрее к немцам сбежать и шпионить на них.

— Неправда, вы обещали. Вы сказали, что после проверки на фронте я смогу участвовать в диверсии и буду действовать на оккупационной территории. — Голос у Пашки звучал тихо, но был каким-то металлическим, жестким. Он не сводил взгляда с особиста, будто прожигая его темным огнем, что полыхал в его глазах.

Пронзительный взгляд молодого разведчика, казалось, только еще сильнее злил офицера НКВД. Особист прошипел ему в лицо:

— Я обещал это, потому что верил, что ты докажешь свою верность партии, Красной армии, товарищу Сталину. Ты ведешь себя подозрительно, пропадаешь надолго. Откуда мне знать, что ты не диверсант, не двойной агент, а?!