Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Максим Горький

ИЗ СБОРНИКА «COR ARDENS»[90]

(1911–1912)

Из цикла «Солнце — сердце»

Хвала Солнцу

О Солнце! вожатый ангел божийС расплавленным сердцем в разверстой груди!Куда нас влечешь ты, на нас непохожий,Пути не видящий пред собой впереди?

Предвечный солнца сотворил и планеты.Ты — средь ангелов-солнц! Мы — средь темных планет…Первозданным светом вы, как схимой, одеты:Вам не светят светы, — вам солнца нет!

Слепцы Любви, вы однажды воззрели,И влечет вас, приливом напухая в груди,Притяженный пламень к первоизбранной цели, —И пути вам незримы в небесах впереди.

И в расплавленном лоне пока не иссяклаВихревой пучины круговратная печь, —Нас, зрящих и темных, к созвездью Геракла,Вожатый слепец, ты будешь влечь!

Любовью ты будешь истекать неисчерпнойК созвездью родному, — и влечь, — и влечь!В веках ты поволил венец страстотерпныйХриста-Геракла[91] своим наречь!

Завет Солнца

Солнце ясное восходит,Солнце красное заходит,Солнце белое горитВо свершительном притине —И о жертвенной судьбинеСолнцу-сердцу говорит:

«Ты, сжимаясь, разжимаясь,Замирая, занимаясьПылом пламенным, горишь,Сердце, брат мой неутомный,И в своей неволе темнойСветлый подвиг мой творишь!

Истекаешь неисчерпно,Поникаешь страстотерпноВо притине роковом;Весь ты — радость, ранним-рано,Брат мой, — весь ты кровь и ранаНа краю вечеровом!

Будь же мне во всем подобен:Бескорыстен и незлобен,И целительно-могуч,Сердце, — милостный губитель,Расточитель, воскреситель,Из себя воскресший луч!

От себя я возгораюсь,Из себя я простираюсь,Отдаюсь во все концы,И собою твердь и землю,Пышно-распятый, объемлю:Раздели мои венцы, —

Острия и лалы терна,Как венчаемый покорно,Помазуемый в цари!Уподобься мне в распятье,Распростри свое объятье —И гори, гори, гори!»

Сердце Диониса

Осияв алмазной славой,Снеговерхий, двоеглавый, —В день избранный, — ясногранный, за лазурной пеленойУзкобрежной Амфитриты[92],Где купаются Хариты, —Весь прозрачностью повитыйИ священной тишиной, —Ты предстал, Парнас венчанный, в день избранный, предо мной!

Сердце, сердце Диониса под своим святым курганом,Сердце отрока Загрея, обреченного Титанам,[93]Что, исторгнутое, рдея, трепетало в их деснице,Действо жертвенное дея, скрыл ты в солнечной гробнице, —

Сердце древнего Загрея, о таинственный Парнас!И до дня, в который Гея[94], — мать Земля сырая, Гея, —Как божественная Ниса[95], просветится заленея, —Сердце Солнца-Диониса утаил от буйных нас.

Из цикла «Година гнева»

Озимь

Как осенью ненастной тлеетСвятая озимь, — тайно духНад черною могилой реет,И только душ легчайших слух

Незадрожавший трепет ловитМеж косных глыб, — так Русь мояНемотной смерти прекословитГлухим зачатьем бытия…

1904

Из цикла «Сивилла»

На башне

Л. Д. Зиновьевой-Аннибал[96]

Пришелец, на башне[97] притон я обрелС моею царицей — Сивиллой[98],Над городом-мороком, — смурый орелС орлицей ширококрылой.

Стучится, вскрутя золотой листопад,К товарищам ветер в оконца:«Зачем променяли свой дикий сад,Вы, дети-отступники Солнца,

Зачем променяли вы ребра скал,И шепоты вещей пещеры,И ропоты моря у гордых скал,И пламенноликие сферы —

На тесную башню над городом мглы?Со мной, — на родные уступы!..»И клекчет Сивилла: «Зачем орлыСадятся, где будут трупы?»

Медный всадник

В этой призрачной Пальмире[99],В этом мареве полярном,О, пребудь с поэтом в мире,Ты, над взморьем светозарным

Мне являвшаяся дивнойАриадной, с кубком рьяным,[100]С флейтой буйно-заунывнойИль с узывчивым тимпаном, —

Там, где в гроздьях, там, где в гимнахРдеют Вакховы экстазы…В тусклый час, как в тучах дымныхТлеют мутные топазы.

Закружись стихийной пляскойС предзакатным листопадомИ под сумеречной маскойПой, подобная менадам!

В желто-серой рысьей шкуре,Увенчавшись хвоей ельной,Вихревейной взвейся бурей,Взвейся вьюгой огнехмельной!..

Ты стоишь, на грудь склоняяЛик духовный, лик страдальный,Обрывая и роняяВ тень и мглу рукой печальной

Лепестки прощальной розы, —И в туманные волокна,Как сквозь ангельские слезы,Просквозили розой окна —

И потухли… Все смесилось,Погасилось в волнах сизых…[101]Вот — и ты преобразиласьМедленно… В убогих ризах

Мнишься ты в ночи Сивиллой…Что, седая, ты бормочешь?Ты грозишь ли мне могилой?Или миру смерть пророчишь?

Приложила перст молчаньяТы к устам, — и я, сквозь шепот,Слышу медного скаканьяЗаглушенный тяжкий топот…[102]

Замирая, кликом бледнымКличу я: «Мне страшно, дева,В этом мороке победномМедно-скачущего Гнева…»

А Сивилла: «Чу, как тупоУдаряет медь о плиты…То о трупы, трупы, трупыСпотыкаются копыта…»

Песни из лабиринта

1

Знаки

То пело ль младенцу мечтанье?Но все я той песни полн…Мне снится лучей трепетанье,Шептанье угаданных волн.

Я видел ли в грезе сонной,Младенцем, живой узор, —Сень тающей сети зеленой,С ней жидкого золота спор?

Как будто вечерние водыНабросили зыбкий пленНа бледно-отсветные своды,На мрамор обветренный стен.

И там, в незримом просторе,За мшистой оградой плит, —Я чую, — на плиты мореВолной золотой пылит…

Чуть шепчет, — не шепчет, дышит,И вспомнить, вспомнить велит, —И знаки светом пишет,И тайну родную сулит.

2

Тишина

С отцом родная сидела;Молчали она и он.И в окна ночь глядела…«Чу, — молвили оба, — звон…»

И мать, наклонясь, мне шепнула:«Далече — звон… Не дыши!..»Душа к тишине прильнула,Душа потонула в тиши…

И слышать я начал безмолвье(Мне было три весны), —И сердцу доносит безмолвьеЗаветных звонов сны.

3

Память

И видел, младенцем, я море(Я рос от морей вдали):Белели на тусклом мореВ мерцающей мгле корабли.

И кто-то гладь голубуюПоказывал мне из окна;И вещей душой я тоскуюПо чарам живого сна…

И видел я робких оленейУ черной воды ложбин.О, темный рост поколений!О, тайный сев судьбин!

4