Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина

первое пришедшее на ум.

— А что ты еще умеешь? А может, играешь на ули или тари?

— Нет, никогда не видел ни одного, — признался Огонек, — А петь… Я могу.

С удивлением понял, что память его пощадила не одну песню. А ведь на прииске и не пытался… Затянул первое, что пришло на ум, только оно и могло вспомниться при виде Киаль:

Луна идет за горы Нима,

Когда девушки с медными браслетами

Танцуют в лунном круге..

Если бы весенний ветер

Подарил им крылья,

В небе стало бы больше птиц…

Серебристый и легкий голос неожиданно отразился от стен, и казалось — поют самое меньшее два Огонька.

— Это Север, — сказала Киаль. — Нима — горная цепь. Откуда ты знаешь?

— Так пела моя мать, — ответил мальчишка прежде, чем сообразил.

Девушка рассмеялась. Попросила еще, и еще, а он все пел и пел, не зная, откуда что берется. О нежно-розовых рассветных вершинах, белоснежных волосах Владычицы водопадов, и языке самоцветов, которые хорошо держать полной горстью или разглядывать по одному.

Киаль слушала молча, внимательно. Когда мальчик перевел дух, сказала задумчиво:

— Как всё это странно… Ты хорошо пел, и зла я тебе не желаю, но вот откуда ты знаешь песни севера?

— Я полукровка…

— Но чтобы их выучить, недостаточно одного лишь рождения! И твое прошлое не сумели раскрыть, но столько песен ты помнишь…

Словно под ледяной дождь с градом вытолкнули Огонька из теплого дома.

— Ала… я случайно, я же не знал… — начал он, и замолк.

— Что с тобой? — спросила Киаль, и вздохнула: — Не беспокойся. Я ценю талант. Меня ты порадовал, и вообще, пока он тебя защищает… — она вновь задумалась и сказала уже невпопад, отвечая собственным мыслям: — С ним можно ладить, по правде сказать…

Пора было отправляться восвояси. Киаль его не гнала, но по всему было ясно — время песен закончилось.

Ощутив себя очень одиноким, Огонек поднялся с коротким поклоном и пошел к двери — высокой арке, прикрытой чем-то вроде занавеси из нанизанных на нити маленьких деревянных бусин. Они зашуршали, как ливень, когда отодвинул, и градинками стукнули по плечам.

Но, оказавшись снаружи, он снова повеселел. Кажется, у него в этом доме появился еще один союзник. Если Киаль хоть немножечко на его стороне… и какая она красивая!

**

Меж листьев ветки, протянутой вдоль дороги, возникла серебристо-черная мордочка зверька — вроде того, что Огонек видел, выбравшись из реки.

Мальчишка невольно рассмеялся, вспомнив того, возле реки — такой же забавный и любопытный. А ведь сейчас они не в лесу, лишь в предместьях.

— Хочешь такого?

Огонек не успел ответить. Кайе выпрыгнул из седла, почти подлетел к дереву, ухватился за ветку — и стащил зверька вниз за полосатый черно-белый хвост под отчаянные вопли.

— На! Крепче держи, а то вырвется. Смотри, они проказники страшные! — С этими словами Кайе впихнул пленника в руки Огонька, вскочил в седло и снова направил грис вперед по тропке меж деревьев рощицы.

Подросток с трудом закрыл рот.

— А… это…

Зверек тяпнул мальчишку за палец. Сильно, до крови. Вскрикнув, Огонек выпустил пленника — а грис рванулась вслед за скакуном Кайе.

Огонек одной рукой держался за шею грис, а другую поднес ко рту, пытаясь остановить кровь.

Зря. Потому что на следующем повороте он вылетел из седла. Успел увидеть огромный пень, увенчанный острыми зубьями — ощерившись, пень изготовился впиться в грудь и горло.

“Мама”…— успел подумать — и вспышка темного огня на миг лишила сознания. Пошевелился — что-то пыльное…теплое… нет, горячее! Он лежал в середине кострища, недавно прогоревшего — так показалось вначале. Потом сообразил, что нет пня.

— Поднимайся! Ты цел? — Кайе протягивал ему руку.

— Оййее… — Огонек попытался вскочить, но скачка и новый ушиб дали о себе знать, и он поднялся лишь на четвереньки. — Что это было? — спросил растерянно, — Мне почудилось, такой пень…

— Не почудилось.

— А… — тошнота подкатила к горлу. Огонек видел пепел на самом себе, на одежде, дышал этим пеплом — но тот не обжигал, будто костер прогорел с час назад, оставив о себе только память. Кайе смотрит с досадой, хоть и немного встревожено. А значит, значит…

— Я же защиту тебе обещал! — сказал он, словно всё объясняя.

— Оххх…— Огонек сглотнул колючий сухой комок. — Ты… Ты сам…

— Я.

Первый порыв был прямо так, на четвереньках, рвануться в лес, затаиться где-нибудь под корягой, и никогда, никогда…

— Прости, я не умею ездить верхом, — прошептал Огонек еле слышно, стараясь скрыть дрожь.

— Научишься. На сегодня хватит, — спутник его улыбался, помогая встать, отряхивая, хоть это бесполезно было, лишь сам перемазался. Кожа юноши была горячей. Огонек вспомнил — а ведь так было все время, но думал — то от солнца, то от быстрых движений. Отвел взгляд от выжженного круга; его трясло. Всего-то выжженный круг, но… так близко.

Кайе взял его за руку:

— А ну-ка, посмотри на меня.

Произнес почти жалобно:

— Хоть бы спасибо сказал, а не трясся! Разве я что сделал тебе?! — со вздохом оттолкнул его ладонь и повернулся к Буре.

— Я… боюсь… огня, — выдавил полукровка.

Кайе смерил Огонька взглядом. Внезапно криво усмехнулся, снова сжал его пальцы, вскинул другую руку и сжег стрекозу на лету.

Огонек только охнул. Хотелось бежать, но он заставил себя стоять смирно — на расстоянии вытянутой ладони, рядом совсем, сгорела… Нельзя бежать. Вспомнил погибшего на переправе человека — ему не помогло расстояние. Но у того, брата Кайе, что-то было в руке… у этого пусты ладони.

— Что же ты замолчал?

Но сил не было отвечать. “Зверь почует страх и ударит”, — вспомнилось некстати.

А Кайе тронул пальцами его щеку, хмыкнул и продолжал уже задумчиво и как-то нехорошо:

— Значит, огонь тебе не по нраву. Вода нравилась больше… ты так упоенно бултыхался в реке!

— Мне…

— Значит, и твое прозвище тоже не нравится?

Я чем-то очень сильно обидел его, подумал полукровка. Иначе с чего бы так… Да, наверное — он ведь всегда меня защищал, а я…

— Зато ты никогда не замерзнешь, — сказал он первое, что пришло в голову, неважно, что глупость.

Кайе встряхнул короткими волосами, замер — и расхохотался. Огонек вздохнул