Живущий в последний раз - Генри Олди

— Вот я и говорю, — затарахтела успокоившаяся Нола, — городские на пустырь и собираются, сама слышала, тут дороют и пойдут, а место там недоброе, гнилое место, и ты, Анг…

— Идет, Нола, уговорила! — рассмеялся Ангмар, и невесело прозвучал смех его в тишине замершей рощи. — Уговорила, лапа, не стану я ждать, пока на пустырь полезут. Завтра, лапа, завтра — завтра знакомиться будем!..

Тихо в лесу, совсем тихо. Свежо. И завтра — это так нескоро…

По-прежнему тих одинокий дворец,В нем трое, в нем трое всего:Печальный король, и убитый певец,И дикая песня его.

Взъерошенный Слюнь елозил задом по песку, отпихиваясь ногами и стараясь выбраться из страшной тени нависающего над ним Гро.

— Ну чего ты, чего ты, — бормотал Слюнь, — брось, Гро, миленький, это ж я, друг твой, брат твой, чего ты взбеленился-то… Отлезь, Гро, отлезь, я ж не со зла, ты не подумай — Удавчик, отец, скажи ему, ну нельзя ж из-за струны лопнутой зверем скалиться… Я ж нечаянно, ну спеть захотелось, я умею, честно, только лей у тебя дубовый, не тянет…

Внезапно остывший Гро отвернулся от трясущегося парня и побрел к сложенным камням, ослабляя на ходу крепления и доставая запасную струну. Слюнь моментально отполз под ненадежную защиту Вяленого, увлеченно ковырявшегося в зубах, и привалился к груде щебенки, натасканной по приказу Арельо для совершенно неясных целей.

Удав искоса поглядел на бледного Слюня и сплюнул между его разбросанными ногами.

— Сдурел совсем, — пожаловался Слюнь, начавший привыкать к своеобразным манерам Вяленого, — жара, наверное… Тоже мне, Льняной голос, небось, такие же дубины и прозвали, не иначе — нельзя уже и сбацать на доске его… Я Ноле хотел показать, чтоб не дразнилась, кто ж мог знать, что там колок перетянут? Убил бы ведь из-за дерьма своего раздерьмового, словно мне лишний раз помереть, как ему на Луну выть; тихий-тихий, стерва, так в тихом доме-то варки водятся, хорошо хоть, Вером в дыре сидит, а то б добавил, не иначе…

— И правильно бы сделал, — Удав поскреб зудящий бок. — Ты, бабник, умом поскрипи — это ж Грольн Льняной голос, он проклятый, на его лее не то что тебе, рукосую, — никому играть нельзя, на себя проклятье переймет, понял?!.

— Какой еще проклятый? — не понял Слюнь. — Варком кусаный, что ли?..

— Сам ты кусаный, — присвистнул Удав, — да не за то место… Был Гро мужик как мужик, ты еще пеленки мочил, а он песни пел да на дело бегал, а то, бывало, чего новенького склепает и продает в кабаке — по монете за строчку… Мы со смеху дохли, да и он тогда еще губы растягивать не разучился. А потом его на турнир словотрепов затащили, в замок, что ли… Ну, и он им там выдал — про пророка какого-то замшелого, как в ученики к нему варк влез и все добру учился. Днем, значит, в гробу квасится, а ночью добру учится. Полежит-полежит — и на проповедь, отощал совсем, а как панцирники взяли пророка за седалище, чтоб знал, где и чего — так варк к учителю кинулся, чтоб поцелуем к Вечности приобщить и от мук избавить. Только не потянул он, чтоб за раз все браслеты надеть, да и стража оттащила… Как там Гро пел, сейчас… "и достался, как шакал, в добычу набежавшим яростным собакам." Или бешеным собакам, забыл уже. В общем, вставили пророку, ученички деру дали, а варк разнесчастный в Бездну их, Голодные глаза где, кинулся.

Все так слезой и умылись, а Гро встал и ушел, и приза не взял, а после пропал у него голос. Мыкался, бедняга, и по скитам ходил, и ночами в места темные лазил, вернуть голос, а там хоть дождь не иди… И вернул, только молчит все больше, когда не поет. Знающие люди говорили — проклятый он, и нет ему смерти, ни первой, ни последней, пока петь может. Вот тогда-то они с Веромом и сошлись…

А ты лей его хватаешь, Слюнь обсосанный…

— Сам ты, — начал было вспухать притихший Слюнь, но осекся, глядя на приближающегося незнакомца в широкой накидке с капюшоном. Удав, не оборачиваясь, пододвинул ногой увесистую кирку и огляделся вокруг.

— Острой лопаты, — кинул незнакомец. — Где хозяин, мужики?

— Который? — заикнулся было Слюнь, глянул на одобрительно кивнувшего Удава и уже уверенно закончил: — Мы сами себе хозяева.

— Который? — протянул незнакомец. — Как его, Вером, что ли?..

— Занят, — бросил Удав.

— Занят, значит, — улыбнулся гость. — Ну ничего, подождем, разговор есть к Его Занятости…

Удав поглядел на провал, где часом ранее скрылся Арельо, и ничего не ответил.

ЛИСТ ДЕВЯТЫЙ

Он был героем, я — бродягой,Он — полубог, я — полузверь,Но с одинаковой отвагойСтучим мы в замкнутую дверь.

…Когда я очнулся, было два часа ночи. Я лежал на диване в крайне неудобной позе; шея затекла и болела. Голова немного кружилась, и во всем теле была ленивая гулкая слабость, как после высокой температуры. И это еще называется "с меньшей затратой энергии"! Экстрасенс чертов, знахарь доморощенный!..

Я с усилием сел. Генриха Константиновича в комнате не было, а на столе у дивана лежала записка, в отличие от меня, устроившаяся вполне комфортабельно и явно гордящаяся аккуратным, почти каллиграфическим почерком:

"Молодой человек, после сеанса вы соблаговолили уснуть, и я не стал вмешиваться в ваши отношения с Морфеем. Дверь я запер, спите спокойно, дорогой товарищ. После сеанса вы можете себя неважно чувствовать поначалу такое бывает, потом организм адаптируется и привыкнет. Зайду завтра вечером, если вы захотите — проведем еще один сеанс.

Ваш Г.К."

Ночь я проспал, как убитый — и наутро самочувствие действительно улучшилось. Я пошел бриться, проклиная свою нежную, как у мамы, кожу стоит на тренировке почесать вспотевшее тело, как потом три дня все интересуются девочкой с кошачьим характером или наоборот. Вот и сейчас, вся шея исцарапана, и воистину "мучение адово", да еще «Спутником» недельной давности!..

На работе все время клонило в сон, и я чуть не перепутал кассеты во время выдачи, но вовремя заметил. Раньше со мной такого не случалось. Надо будет сегодня воздержаться от сеанса. Хотя в этих "выходах в астрал" есть нечто такое… притягательное, что ли? Как наркотик. Попробовал — и тянет продолжать. Ладно, посмотрим…

15 мая. Только что звонил Серый. Нашу бывшую одноклассницу Таню Пилипчук нашли мертвой возле дома. Как раз после того дня рождения. Говорят, сердечный приступ. Это в двадцать семь лет… А у нее дочка, муж-кандидат… Надо будет на похороны съездить, неудобно. Куплю гвоздик каких и…

* * *

И надо мною одиночествоВозносит огненную плеть,За то, что древнее пророчествоМне суждено преодолеть.

…За дверью была Бездна, и Бездна была — живая!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});