Археоскрипт - Василий Бережной

Аните почему-то становится грустно, и она прижимается к Туо. Он обнимает ее за плечи. Тепло его рук успокаивает Аниту. И так они долго стоят и молчат, глядя в морскую даль.

Что их ожидает в Сахаре? Анита не колебалась ни минуты, ехать или не ехать. Ехать! Ведь Туо бредил этими раскопками, и в конце концов лед недоверия растаял и есть все возможности сделать такое большое дело! И главное — Туо признали, за ним не охотятся, ему не нужно прятаться. И даже ее оставили в покое — больше не вызывают к этому бульдогу. Ах, как она была рада, когда Туо согласился и подписал контракт! Правда, формальности его удивили. Хотя из литературы, из газет он уже знал, что отношения между землянами, даже интимные, скрепляются бумажками, но одно дело — знать теоретически и совсем другое — самому столкнуться с этим на практике. Особенно его поразило, что нужно подписывать чеки, — без его подписи банк не выдаст денег, а без денег люди не могут жить: продовольствие — за деньги, одежда — за деньги, жилье — за деньги. «Радость и печаль, удовлетворение жизненных потребностей — все зависит от росчерка пера? Какая дикость!» Фаусто Лабан, отныне ставший его помощником по экспедиции, на все это отвечал: «Так нужно. Так принято».

Анита облегченно вздохнула. Сборы и приготовления закончены, и вот они в море. Она курирует медицинскую часть, Марта — секретарь-летописец (сейчас в каюте грустит о своих).

Анита время от времени заглядывает в трюм: не залило ли там клетки с птицами. Нет, как будто все в порядке.

Солнце клонится к закату — огромный красноватый шар прячется за тучу, притаившуюся на самом горизонте. Потом выглядывает в узкую щель — и уже не круглое оно, а продолговатое. Между двумя темными полосами — брусок раскаленного металла.

Анита легонько толкнула Туо и показала на солнце. Он посмотрел и сказал ей на ухо:

— У нас солнце почти такое же. Только еще немножко фиолета…

«Как это удивительно, как необычайно, — подумала Анита, жить под одним солнцем, потом под другим… А я — увижу ли я солнце Филии? Будет ли оно для меня таким же прекрасным, как наше? Родное солнце, солнышко… Ты дало человеку жизнь, из твоих лучей соткана наша колыбель…»

И неожиданно ее охватил страх. Как же так — отказаться от своего солнца и переселиться под другое, чужое? Свое солнце… Вон оно, ныряет, выныривает, скрылось за тучами. Но тучи еще горят его огнем, искрятся, тлеют, и еще отбрасывает оно блики на волнующееся море, на его водяные горы, и кажется, даже ветер насквозь пропитан им и напоен. Нет солнца и ОНО есть! И неужели она, Анита, сможет уйти навсегда-навсегда от своего солнца?! Туо еще не смонтировал аппарат с бриллиантом, взял чертежи с собою, но разве там, в пустыне, будет у него мало дел, кроме этого! А может быть, он останется на Земле? Найдет Археоскрипт, станет известным во всем мире… А она тогда сможет спокойно окончить институт и получить диплом врача.

Анита вздохнула.

— Пойдем, Туо!

Хватаясь за перила, двигались вдоль палубы. Ветер яростно бросался на них, рвал одежду, перехватывал дыхание. Палуба то поднималась, то опускалась — подвижная и скользкая. Их отшвырнуло в коридор, ведущий к каютам, и они захлопнули дверь. Гул остался снаружи, а здесь было тихо и тепло. Анита встала на цыпочки, обняла Туо за шею и поцеловала в соленую от брызг щеку.

— Скажи, ты любишь Землю? Полюбил?

— Очень!

Туо подхватил ее на руки и понес по коридору, ступая осторожно — его качало от стены к стене.

— Пусти, упадешь! — звонко смеялась Анита и все крепче обнимала его плечи.

Только у самой двери каюты он опустил ее на пол.

— Неси дальше! — Анита игриво прыгнула ему на руки. — О Марте забыли? К ней, к ней!

Играя, как дети, дошли до Мартиной каюты.

Марта лежала с книжкой в руке. Мягкий свет плафона падал на ее лицо, большие глаза оставались в тени и от этого казались еще большими.

— Куда вы исчезли? — и в голосе ее прозвучала и радость, и дружеский укор.

— Смотрели морю в глаза! — сказала Анита.

— Ну и какие они?

— Такие, как у тебя.

Подруги засмеялись.

Туо спросил Марту, как она себя чувствует. За нее ответила Анита:

— Вот если бы зверята здесь были…

— А вы знаете, я таки хотела умыкнуть хотя бы тигренка, зоопарк не очень-то обеднел бы. Но потом подумала: убежит в Сахаре.

— Ничего, хватит с тебя птиц. Утром будем в Алжире, отдохнем там, правда? А оттуда как — на авто или самолетом?

— Это зависит от Фаусто Лабана, — сказал Туо.

— Скорее бы Алжир! — воскликнула Марта. — Надо письмо родителям отправить.

— Я уже маме приготовила. Получились каракули — разве здесь можно писать! Но мама — это мама, она поймет.

— А я своей маме… — вздохнул Туо, — посылаю мысли…

25

«Дорогая мамусенька!

О том, как мы переплыли Средиземное море, я уже писала. Теперь об Алжире. Чудесный, очень красивый город. Занимаем небольшой модерновый особнячок (есть садик) чуть выше верхней дороги, опоясывающей город. Он внизу, под нашим окном, виден как на ладони. На солнце весь город белый, яркий, веселый. С одной стороны — горы, с другой — море. С одной стороны — значит с юга, с другой — с севера. Море красивое-красивое, синее вдали. Смотрю и думаю: за морем, далеко-далеко мама читает гороскопы. Интересно, какой там гороскоп на эти дни? Да ладно, что бы там ни выпадало, пусть мама не волнуется. Все у нас идет хорошо. Туо передает маме привет. Он сейчас очень занят — конструирует чувствительный прибор, который поможет найти Археоскрипт.

В том бункере должен быть какой-то маяк — все время сигнализирует, вот уже пятьдесят тысяч лет. Не подумай, что радио, — что-то совсем другое. Туо знает. О, как же он много знает! Рядом с ним я чувствую себя такой глупенькой. И за что он полюбил меня? На что уж археолог Фаусто Лабан образованный человек, а ведь и он только глазами хлопает, когда Туо начинает говорить на какую-нибудь научную тему. Этот Лабан — деловой человек, все заботы на нем. Туо занимается только своей аппаратурой. А мы с Мартой ходили в старый арабский квартал. Кривые и очень узкие улочки (автомобиль, даже самый маленький, не пройдет) сбегают вниз. Каменный желоб, солнца не видно. Но чисто, подметено, прибрано. Калитки, ворота, за ними можно увидеть маленькие дворики. Дети выглядывают. Не видела, чтоб хоть ктонибудь из них улыбался, мне даже кажется, что они вообще не умеют смеяться. Предложила одной девчушке конфету — не взяла. Поднялась, отвернулась и молча ушла. В одном дворике нам с Мартой показали две аккуратно ухоженные могилки у стены. Романтическая история средневековья. Там похоронены две сестры-принцессы, полюбившие красавца. А двоим любить одного мусульманская религия запрещает. Их посадили в тюрьму. Там они умерли, там и похоронены. Внизу на широкой улице — их дворец, великолепное сооружение в арабском стиле, перед фасадом — фонтан. Мы были вдвоем, я посмотрела на Марту и спрашиваю: а мы с тобой разве не похожи на этих принцесс? И скажу тебе правду, мама, в этом была не только шутка. Марта иногда так смотрит на Туо, что у меня сердце останавливается. Она теперь такая красивая стала, кто не знает, тот не поверит, что столько лет не могла ходить. Ну, она молодец. Посмотрела на меня и говорит: «Ты что, с ума сошла, Анита, или угорела? Разве я не твоя подруга? Да и Туо не такой, как тебе не стыдно что-то такое думать?» Обняла я ее, постояли мы так, легче стало на сердце. Мама ведь сама была молодая и знает. Потом, в особняке. Марта показала мне несколько эскизов, и с каждого смотрят ее огромные глаза: «Это меня художник рисует!» А я и не знала, что наш косматый художник ходит за нею тенью. Пока идут раскопки и ему делать нечего, он ее рисует. Она такая красивая, что я не удивлюсь, если наш кинооператор начнет снимать о ней фильм. Пока снимает он Туо, старается, чтобы Туо не заметил. «Это, говорит, будет бесценная лента: человек с другой планеты!» Он и Марте советует: «Записывай все, каждую мелочь — все будет интересно!» Не знаю, записывает ли она, бумаги у нее достаточно, а мне все на сердце ложится. Чем я заслужила у бога такое счастье?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});