Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр

выполнении которой российский пролетариат должен служить примером всему миру. До этого идея зависимости построения социализма в России от социалистических революций в других странах занимала в партийной доктрине центральное место. Теперь изменился порядок первенства. Сталин хвастливо утверждал, что «Октябрьская революция есть лишь сигнал и исходный пункт социалистической революции на Западе». Критики сталинской доктрины явно и неявно изображались как робкие, слабохарактерные люди, с подозрительностью относящиеся к русскому народу, не верящие в его способности и в силу его духа. Социализм, построенный в одной стране, был мощным рычагом национального патриотизма и однозначно выдвигал Россию на первый план.

Сталин создал такую духовную атмосферу, которую мог предельно использовать в борьбе с соперниками. Но в тот момент никто не воспринимал его сложных для понимания экскурсов в теорию всерьез. На пленуме Центрального Комитета в январе 1925 года, где был осужден Троцкий, о социализме в одной стране не упоминалось. Три месяца спустя об этом не очень уверенно сказал в своей речи Бухарин без упоминания имени Сталина и в таких словах, из которых можно было понять, что сам Бухарин является одним из авторов этой концепции. Позднее, но не сразу она была включена в основную резолюцию партийной конференции, состоявшейся в апреле 1925 года. Резолюция, подкрепленная цитатами из Ленина, провозглашала, что «в целом победа социализма (не в смысле конечной победы) безусловно возможна в одной стране». Когда несколько месяцев спустя триумвират распался, все думали, что именно эта формулировка и стала камнем преткновения в Политбюро накануне конференции. Но, судя по всему, ни Зиновьев, ни Каменев не выдвигали серьезных возражений и проявили скорее равнодушие, нежели враждебность. Сталин отметил эту свою маленькую победу в речи, которую произнес после конференции, и привел еще одну цитату из Ленина: «Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство, транспорт будет подведена техническая база современной крупной промышленности, только тогда мы победим окончательно».

До этого подразумевалось, что введение и развитие нэпа, который тоже повернулся спиной к туманной перспективе мировой революции и вел к социализму через союз с русским крестьянством, и есть социализм в одной стране. Теперь Сталин нащупывал путь к совершенно иной концепции России как самостоятельного государства, которое может обрести экономическую независимость, создав современную промышленность и сельское хозяйство. Сталин не делал на этом акцента и, возможно, полностью не отдавал себе отчета в том, к чему это может привести. Но он нарисовал ошеломляющую долгосрочную перспективу, и с нею были созвучны перемены в сфере экономики, которые начинали постепенно становиться ощутимыми.

Постепенное возвышение Сталина после смерти Ленина, сосредоточение все большей власти в его руках совпало с периодом экономического возрождения. Резолюция по кризису «ножниц», принятая в декабре 1923 года, и последующие партийные решения указывали на необходимость уделить особое внимание восстановлению тяжелой промышленности. Доктрина социализма в одной стране, каковы бы ни были намерения ее толкователей, провозглашала построение тяжелой промышленности как условие самостоятельного и независимого развития. Подразумевалось, однако, что цели можно достичь силами отсталой российской экономики. В этом и была загвоздка. Разногласия по поводу индустриализации, как и по каждому другому вопросу советской экономики, были связаны с проблемами сельского хозяйства, которые еще раз нарушили преобладавшее в то время состояние благодушия. В 1924 году, несмотря на засуху в конце лета, был собран прекрасный урожай. Никто, по-видимому, не сомневался, что крестьяне, избавившись от груза кризиса «ножниц», сдадут государству по официально установленным ценам достаточное количество хлеба, чтобы накормить город. Ничего подобного не произошло. Государству было сдано катастрофически мало зерна. Впервые на рынке появилось множество частных торговцев, и об официально установленных ценах пришлось забыть. В конце года цены начали быстро расти. С декабря 1924 года по май 1925 года цены на рожь повысились вдвое. С возрождением свободного рынка «ножницы» раскрылись вновь, на этот раз в пользу крестьянина, и города очутились в положении заложников. Более того, механизм цен сработал так, что усугубилось имущественное неравенство в деревне. Именно богатый крестьянин, всем ненавистный кулак, имел больше излишков для продажи и мог позволить себе придержать их, пока цены не достигнут пика. Появились сообщения о том, что осенью многие бедные крестьяне были вынуждены по низкой цене продавать свое зерно кулакам, которые нажились весной, продав его по высоким ценам.

С этих событий начались острые разногласия в партии. Руководители придерживались ведущего принципа нэпа — уступок крестьянству. Зиновьев в июле 1924 года выдвинул лозунг «Лицом к деревне!». Несколько дней спустя Преображенский прочитал в Коммунистической академии доклад «Основной закон социалистического накопления», который получил всеобщее признание как глубоко обоснованный вызов официальной линии. Маркс показал, что «первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства», то есть необходима экспроприация крестьянства, точно так же, доказывал Преображенский, в период «социалистического накопления государственное хозяйство не может обойтись без эксплуатации мелкого производства, без экспроприации части прибавочного продукта деревни и ремесла». Он отверг как непрактичный принцип «эквивалентного обмена между государственным хозяйством и несоциалистической средой» и выступил в защиту «политики цен, сознательно рассчитанной на эксплуатацию частного хозяйства во всех его видах». Преображенский выражался без обиняков, и его откровенность дала удобный повод высказаться защитникам партийного руководства и интересов крестьянства. Бухарин опубликовал возмущенную заметку, в которой осуждал выступление Преображенского как «экономическое обоснование троцкизма». Но Преображенский четко обнажил перед партией жесткое противоречие, заключающееся в необходимости примирить процесс индустриализации с политикой уступок крестьянству.

На протяжении 1925 года, пока Сталин коварно маневрировал между другими партийными руководителями, открытого столкновения двух политических линий удавалось избежать. Были сильны настроения в пользу дальнейших уступок крестьянству, что на деле означало потворство зажиточным крестьянам, или кулакам. На партийной конференции в апреле 1925 года рассматривались три предложения такого рода. Предлагалось снизить сельскохозяйственный налог, единственный механизм прямого налогообложения в деревне, и изменить распределение налога по категориям крестьян, чтобы снизить налоговую прогрессию. Предлагалось признать право использовать наемный труд и брать землю в аренду, что частично, хотя и не очень эффективно, запрещалось сводом аграрных законов. Именно в этот момент Бухарин произнес речь, которую потом долго цитировали, потому что в ней наиболее ярко была сформулирована суть предлагаемой политики. Он выступил в защиту верхнего зажиточного слоя крестьянства — кулака и частично середняка, которых необходимо было поощрять, чтобы они давали продукцию. «В общем и целом всему крестьянству, — восклицал он, — всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас должна быть беднота». Он не соглашался с тем, что это была «ставка на кулака»