Генерал-адмирал. Тетралогия - Роман Злотников

А вот выход предназначенного для Североморской эскадры дивизиона подводных лодок из Либавы, являвшейся основной их базой на Балтийском море, надо было всемерно ускорять. Как, кстати, и вывод нашего коммерческого флота с Балтики на Северное море.

Подводные лодки у нас тут строились двух типов: «Салака» водоизмещением где-то двести-двести пятьдесят тонн с двумя носовыми торпедными аппаратами и суммарным боезапасом в четыре торпеды старого четырехсотшестидесятимиллиметрового калибра, и «Щука» водоизмещением пятьсот-шестьсот сорок тонн с четырьмя носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами под новые торпеды калибра пятьсот шестьдесят миллиметров. «Салаки» предполагалось использовать в шхерах, а перед «щуками» ставились более общие задачи. Дивизион «щук» в сопровождении двух легких крейсеров-пятитысячников, призванных усилить дивизионы эсминцев Северной эскадры, и одного танкера (он понадобился, потому что радиус действия лодок составлял всего тысячу с небольшим миль надводного хода, а до Ваенги им было идти около двух тысяч) 5 июля покинул базу подводных лодок в Либаве и двинулся в путь.

Скорость надводного хода у лодок составляла одиннадцать узлов, пройти Скагеррак и повернуть на север они должны были не позднее 8 июля — я был уверен, что немцы их остановить не успеют. Да и с чего бы им останавливать? Чем меньше русских сил окажется в Балтийском море, тем лучше для немцев. Потопить — другое дело. Но пока войну еще никто никому не объявлял, даже Австро-Венгрия — Сербии, хотя ультиматум она уже предъявила. Правда, сразу же после выхода кораблей последовало раздраженное обращение Великобритании, которой как раз ослабление русского Балтийского флота было что нож острый. Но мы успокоили англичан, напомнив, что в Либаве все еще базируются четыре дивизиона подводных лодок — два «щук», общим числом восемь единиц, и два подводных минных заградителей типа «Краб», а кроме того, в составе Балтийского флота остаются еще четыре легких крейсера-пятитысячника той же серии, что мы отправляем на север, да и шесть дредноутов из восьми кораблей английской постройки также базируются на Кронштадт и Гельсингфорс. В последнем, кстати, помимо прочего, есть и два дивизиона «салак». И все это не говоря о нескольких дивизионах броненосцев, броненосных крейсеров и эсминцев более старой постройки. Ну и на стапелях и у достроечных стенок в разной степени готовности находится почти три десятка кораблей разных классов. Короче, русских сил на Балтике достаточно для того, чтобы создать угрозу германскому флоту и заставить его выделить часть кораблей на противодействие российскому Балтийскому флоту. Впрочем, у англичан все равно осталось некое ощущение того, что они чего-то пока недопонимают. И это им очень, ну просто жутко не нравилось.

Похоже, такое же ощущение возникло и у немцев, вследствие чего 15 июля в Санкт-Петербург на переговоры снова прибыл Теобальд фон Бетман-Гольвег.

Переговоры с рейхсканцлером у нас шли трудно. Теобальд то пытался купить меня, обещая, что немецкое правительство возьмет на себя все мои долги немецким банкам, то шантажировал раскрытием информации о том, почему русский премьер-министр пошел на резкое сокращение вооруженных сил во время прошлых переговоров. Я же с милой улыбкой отбивал все его наезды. У меня не было никакой необходимости в том, чтобы немцы отдавали за меня мои же кредиты. Наоборот, согласие на это было бы моей крупнейшей ошибкой, ибо в данный момент немцам просто нечем было меня шантажировать. Единственное, что они могли бы мне предъявить, — это странное совпадение сроков заключения прошлого соглашения и выдачи мне кредита. Но это был далеко не первый кредит, который я получал в иностранных банках. Что же касается сокращений, предусмотренных соглашением, то, как бы этого ни хотелось господину фон Бетман-Гольвегу, все они были проведены в полном соответствии с планами, разработанными Генеральным штабом задолго до того, как мы с господином рейхсканцлером пришли к неким соглашениям.

Да-да, планы были подготовлены заранее. От меня тогда потребовалось только продержаться подольше и затянуть переговоры настолько, чтобы мы закончили все задуманное. Содержать почти целый год лишние несколько сотен тысяч человек, поставленных под ружье, никто и так не собирался — деньги нам еще очень понадобятся на долгую войну, да и эти несколько сотен тысяч пар рабочих рук за год успели сделать много полезного. Так что даже если немцы вбросят в нашу прессу некую информацию, мне было чем ее опровергнуть.

В принципе я немцев просто развел. Но сообщать об этом господину рейхсканцлеру, разумеется, не стал. Самоутверждаться путем унижения кого бы то ни было и выпячивания своих достоинств я прекратил еще в покинутом мною будущем, когда дал себе труд проанализировать мотивы тех, кто так поступает. Ибо так, как правило, поступают те, кто страдает от комплекса неполноценности, от ощущения собственной недооцененности, незначительности и неуспешности. Вот такие фрукты и пытаются, вместо того чтобы создать нечто значимое, обругать и принизить созданное другими. В XXI веке Интернет был просто переполнен подобными типами… У меня же поступать так не было необходимости. После всего, чего мне удалось добиться и здесь, и в покинутом будущем, я и так знал, что я куда круче вареных яиц. Как, впрочем, и то, что каким бы крутым я ни был, в мире всегда найдется некоторое количество людей не менее, а может, и более крутых, чем я. Ну жизнь так устроена, что даже когда ты становишься самым-самым — это ненадолго. Пройдет день, год или чуть больше — и на самую крутую вершину вскарабкается кто-то еще. Ну и что? Жизнь-то на этом не заканчивается. А если ты сделал что-то значимое, это сделанное останется даже после того, как твоя душа вознесется в рай. Либо рухнет в ад. Ну и, кроме того, все, что я делал, имело под собой вполне понятные и в большой степени прагматичные основания, а вовсе не было продиктовано желанием продемонстрировать окружающим мою непомерную крутость…

Так что наши переговоры с рейхсканцлером, вопреки его периодическим наездам, закончились вполне мирно. Однако результаты немцев совсем не обрадовали. Более того, я понял, что ситуацию, несмотря на нашу неполную готовность, стоит даже форсировать. Ибо если раньше я боялся того, что новую коалицию государств, направленную против России и включающую в себя и Великобританию, и Германию, создадут англичане, то теперь у меня появилось опасение, что инициаторами ее создания могут выступить немцы. Сложилось впечатление, что немцы хоть и пытались слегка запугать меня неготовностью России к войне — мол, обученных резервов у вас кот наплакал, с вооружением по штату тоже до сих пор проблемы, с мобильностью войск и скоростью развертывания опять же не всё слава богу, — на самом деле они нас уже боялись. И чуть ли не больше, чем французов и англичан. Все-таки, невзирая на всю нашу секретность и широкомасштабные программы дезинформации, кое-что, а то и довольно многое нам так и не удалось скрыть. В связи с этим я уведомил Теобальда фон Бетман-Гольвега, что более не способен удерживать российского императора, который желает существенно расширить сеть железных дорог в европейской части страны…

В общем, я провожал немецкую делегацию с надеждой на то, что Германия на нас непременно нападет, и скоро, просто побоявшись дальше тянуть время. Ибо как там оно сложится с англичанами — один Бог знает, а все те наши недостатки, о которых немцы говорили, через год-два сами по себе исчезнут. Сейчас же они еще думают, что у Германии пока есть шанс. Маленький, рискованный, но есть.

Короче, все вроде бы шло своим чередом. Но я решил немцев еще и подтолкнуть, поэтому не ограничился конфиденциальной информацией, и на следующий день после отбытия немецкой делегации Министерство путей сообщения объявило о том, что предпринимает строительство еще трех железных дорог в европейской части России. Причем строиться они должны были не частными подрядами, а специальными железнодорожно-строительными частями, набор в которые начался спустя два дня после сего объявления. Немцы не могли не отреагировать на наш шаг. В конце концов, как только мы введем в строй эти дороги, весь их план Шлиффена пойдет псу под хвост. Для нас же это было не чем иным, как скрытой мобилизацией, ибо места развертывания железнодорожно-строительных частей определили аккурат неподалеку от складов, где хранилось вооружение для второочередных полков. Наряду с этим призывные пункты предприняли скрытую рассылку повесток расчетам коллективного оружия и специалистам технических специальностей — артиллеристам, пулеметчикам, телефонистам, дальномерщикам и так далее. Гонка началась.

Еще через три дня, 28 июля, Австро-Венгрия под предлогом, что требования ультиматума не выполнены, объявила Сербии войну. И австрийская тяжелая артиллерия немедленно приступила к обстрелу Белграда, расположенного практически на границе с Австро-Венгрией, а регулярные войска Австро-Венгрии пересекли сербскую границу. В этот же день Николай II заявил, что Российская империя не допустит оккупации Сербии.