План D накануне - Ноам Веневетинов

на руку пулемётным расчётам, уже много изломанных фигур по обеим сторонам стен, выставка безголовых портретов. Вдруг он сорвался с места и побежал в гущу этого странного дела. Уже шагах в ста от края колонн, направленных на крепость, на него вынесло скакуна с болтавшимся в седле мальчишкой, без сознания, не понятно, как он держался, хотя мог и притворяться.

Лица, находящиеся в отношениях родства, называются родственниками. Отец Венанций и основатель рода Готфрид для него были сейчас словно один человек, их семья глубоко едина и одновременна. Ныне он шагает здесь, на краю Российской империи, одном из самых комфортных по своей природе, и все Новые замки знают это, знали и будут помнить.

План боевых действий на первый уик-энд ссоры, взвинченное состояние перед поездкой к детям, стремление к социализации, чтоб не кончался пятновыводитель, разворот за разворотом второй части метрической книги мелькают в свете оплывших свечей, переходящий прихотливыми путями тигль, результаты генетической экспертизы доведены повторно, ни один богоданный отец не знаком с тем, кому он дан. Братья по разуму и по рабству. Сотрудники храмов. Отсутствие дисциплины — дисциплина. Одна спаржеварка за всю историю рода. Ловко обойдено то, чему учит христианство. Ежедневный выбор между родителями. Прекрасная молодая пара Малгоржата и Имярек. Если дело не связано с бомбой, то «предательство» слишком громко сказано. Отречение от престола во время раздора между сыновьями, ревность для дочерей — деструктивное чувство, для сыновей — сердечная сила души. Слепая любовь, порождённая взаимодействием людей в первоначальном смысле, при всём при том отсутствие мании сожительства. Груды пепла от сожжённых переписок, бьёт значит любит, травит значит боготворит; их пути сойдутся на Рождество, ничем хорошим это не кончится. Один из моментов великого воссоединения.

ЭПИЛОГ

В руинах что-то кроется, они наша жизнь на много лет, нужно чаще осматривать их сверху и зарисовывать распространение, которое всегда будет иным. Это не промежуточное состояние, на одном конце план застройки, на другом — что посеешь, то и пожнёшь: жизнь в центре мира со всеми недостатками и преимуществами. Дом офицеров на горе, а в церкви, что его выше, кинотеатр, где не поймёшь, фигуры транслирует плёнка или они там за пологом и вправду так компактно и насыщенно живут, разрешая смотреть на себя по табелю и календарю? Под обломками нечто есть, живёт, какой-то орден. Наблюдают, как эксплуатируются пленные фашисты, нельзя знать, на чьей стороне их симпатии. В снегу на проезжей части следы, тонкие колеи образуют словно винт генетической программы, правила движения, диктуемые чем-то большим, нежели конвенция единообразия сигнализаций. На метеорологической станции крутится флюгер, все фасады на просвет, здание Поземельного банка на Ленина — больше не его актив. Все архитекторы ходят, если вообще ходят, по улицам надутые, осознают свой вклад в построение мира. Стоянка, фабрика и продмаг объединены толком, тенденционизмом самого начала процесса поднятия головы. Пленённый земной шар уже привык так, а тут снова толкают в бок, в абсолютной тишине. Действие властвует над собственным смыслом.

Только что я стоял на хорах и смотрел вниз, на капеллу, светильник на цепях и ряды стульев, их, насколько я понимаю, должно быть больше. Мозаичный пол, арки, латинский алфавит по периметру, я же тогда первым там оказался, не считая очевидца, который позвонил в милицию. Происшествие в Краеведческом музее, вроде, на Красной площади, однако уже и не на ней, пристроенном к кинотеатру «Октябрь», раньше он почему-то считался архиерейским домом. Одно из первых учреждений, открытых после того, как в 43-м прогнали фашистов, в чём и есть сила его смотрителей для меня лично, а я-то сейчас в Ахене, это ж надо.

Следователя БХСС звали Иерусалим Петрович Кронштадт. Суровый мужчина, то буравил взглядом, то показывал, что у него есть фантазия. Пятнадцатилетним он записался на фронт, дважды был ранен, дошёл с боями до Берлина, участвовал в штурме, как и я двумя неделями ранее. Он принимал меня в задумчивости, но без гонора, что я участковый. Не выходя из облика, задал много вопросов, которые я всегда именовал казёнными, на дореволюционный манер, а сам сотрудник органов, и вот я здесь. Закончив, он погрузился в ещё более глубокое раздумье, не связанное, однако же, с тем, что я ему рассказал. Тогда я позволил себе высказать два или три собственных соображения, на что Кронштадт отозвался охотой их выслушать и вообще не чурался обсудить со мною это дело, тогда-то я и стал подумывать попроситься в его группу, но упустил момент. Помимо порчи письма, разбитых стёкол и царапин на экспонатах музей не выявил никакого ущерба социалистической собственности, однако пропал смотритель, и Кронштадт беседовал со мной лишь из необходимости соблюдения формы, поскольку дело собирались передать в иное ведомство, хотя оно и весьма задело его, я сразу это понял.

Есть остовы трёх зданий, в том числе школы, их объединяют в одно. Пленных кидают на этот фронт, к сему дню много знающих по-русски, солькуряне их уже даже не ненавидят, точно бóльшая часть, зависит, у кого кто вернулся и с каким размером сердца он подошёл ко Дню Победы.

Немцев вели спуском, а потом в горку колонной по четверо, обряженных в форму, которая когда-то здесь гремела, и здесь тоже, в каких только городах и землях они не напаскудили, создав тотем серой шинели с орлами и черепами. Думают, что их пронесло, взяли не в том периметре от Балтики до Карпатских гор на востоке и границы Франции и Швейцарии на западе. Кто в последнем рейхе был проще, чем они? кто знал меньше? кто меньше ответственен? Кого ни спроси, с пеной у рта подтверждали, что жизнь положат, но детям в германских школах донесут всё честно и привьют чувство ручательства напополам с рефлексом отдёргивать руку от любого, что только может иметь отголосок букета увеличения военного сектора в общей структуре национального хозяйства; веков на пять должно хватить. Сейчас отмучиться, построить им, расплатиться за тех, кого уже нет, и всё, по-русски — гуляй, Вася. Те-то гуляют, и хорошо, что не именно на их костях. В объект планировали вселить управление полиции, некоторых пленных это настораживало, в глазах явственно читалась паника, ведь скелеты в стены таких зданий так и просятся ещё со времён Тевтонского ордена.

Когда я прибыл на место, из крайнего окна музея торчал флаг со знаменем СССР, сверху был нацеплен рыцарский шлем, далее шло дуло пушки XIX-го века со вставленным в жерло, свёрнутым в рулон журналом «Нива», пулемёт «Максим», на жерле польская шапка, отороченная мехом, панов,