От Батыя до Ивана Грозного. История Российская во всей ее полноте - Василий Татищев

А поскольку в Москве многие стали на поляков негодовать и неоднократно приходя к Салтыкову об учиненных неправостях представляли, января же 24 числа собрался народ на площадь, едва в бой с поляками не вступили, и легко было тогда русским всех поляков побить, поскольку все решетки по улицам рано заперли и, поставив караулы, сойтись им не допустили. Но злой враг оный Салтыков на пагубу столь многих тысяч русских принудил патриарха народ уговорить и отпустить в дома, обещая от поляков впредь лучшие поступки. Но после утишения поляки и оный вор Салтыков, опасаясь себе достойной казни, запретили сначала русским всякое оружие при себе носить, а по улицам решетки велели сломать и ночные от русских караулы отставить. Король же, получив сие от 17 января боярское письмо, объявил послам, бывшим еще при Смоленске. Но послы сказали, что они ту грамоту за правую не приемлют, потому что патриарх, как глава правительства, не подписался, а бояре Воротынский и Голицын подписались поневоле, сидя под караулом. Что королю подало причину послов жестоко утеснять.

В Москве уведали поляки, что войска собираются, послали на Рязань. Да к ним же пристал изменник Исаак Санбулов с черкасами, которые, придя неожиданно, многих рязанцев побили, села и деревни разоряли и Липунова в Пронске осадили. Но князь Дмитрий Пожарский, уведав о том, собравшись с зарайчанами, придя, Санбулова отбил и, Липунова выручив, поворотился в Зарайск. А Санбулов, ранее успев, неожиданно Зарайск сжег, где его Пожарский, догнав, совсем побил, а Санбулов сам едва бегом в Москву спасся. Потом Липунов и Пожарский, собравшись со многими городами, пошли к Москве. О чем в Москве Салтыков с товарищами уведал, придя к патриарху, стал говорить, чтоб он к воеводам писал, чтобы к Москве не ходили. Но патриарх сказал: «Ежели поляки из Москвы выступят и станут по договору за Москвою, то он писать готов. А ежели поляки договор и клятву свою хранить не хотят, то и нам содержать оную не должно». Салтыков же, ругая и понося патриарха, взяв из его дому, посадил в Чудове под караул и не велел никого к нему допускать. Сие было в великий пост, марта в первых числах. И держал патриарха две недели, не могши ничего от него вымучить. Умыслил Салтыков с поляками его и народ побить, для чего приближающийся ход с вербою явился им к тому удобным. Для этого, освободив патриарха из-под караула, велели ему идти с вербою на лобное место, а польские роты поставили в строю по площадям и приказали, чтоб учинить ссору и тут кого надобно побить, якобы нечаянным случаем. Но народ, уведав, никто за вербою не пошел. Поляки же видя, что по их намерению не исполнилось, взяли патриарха снова под караул и в Чудове, лишив его чина, заперли в темницу, а на его место возвели опять бывшего при Расстриге Игнатия грека патриархом.

Того же марта 18/29 дня во вторник на Страстной седмице Пожарский и другие воеводы пришли к Москве и стали около города. Поляки же по совету с вором Михаилом Салтыковым, собравшись с ротами на площади, начали ряды грабить. Но потом, придя в дом князя Андрея Васильевича Голицына, его убили и, дом его разграбив, пошли на Тверскую. Но в Тверских воротах, собравшись, стрельцы их не пропустили. Оттуда пошли на Стретенку и всех людей побивали. Но в Стретенских воротах князь Дмитрий Михайлович Пожарский их отбил и за город разорять их не выпустил. Они же, придя на Кулишки, встретились с Иваном Матфеевичем Бутурлиным, с уроном принуждены отступить и пошли за Москву реку, где их также Иван Колтовский не пропустил и назад в Китай прогнал. Михаил же Салтыков велел весь Белый город полякам выжечь. И хотя они во многих местах зажгли, однако ж меж Кулишек и Покровки немного, а от Пречистенки к Тверской все выгорело, только меж Покровки и Тверской стрельцы пушкари и чернь жечь не допустили. И Пожарский сделал у Введения острог. В тот же день от поляков едва не все жители Белого города порублены, разве которые в домах отсиделись или бегом к воеводам спаслись. Побитых же и сгоревших счисляли не меньше 60 000 человек. И сей день и ночь бились непрестанно. 19/30 марта пришел от Прокопия Липунова Иван Васильев сын Плещеев с малым числом людей, а к полякам из Можайска пришел полковник Струс, но воеводы его не пропустили и назад прогнали. Но тогда поляки, выйдя за Пречистенские ворота, слободы, а за Москвою рекою деревянный город сожгли. Потом пришли поляки на Стретенку и Кулишки к Введенскому острожку, жестоко напали на Пожарского, и был бой долгое время. И хотя другие Пожарскому не помогли, однако ж он их жечь не допустил, пока его не ранили столь жестоко, что в ту же ночь отвезли в Троицкий монастырь. После чего поляки весь Белый город и кругом выжгли, только что за Яузою уцелело. Сие видев, оставшиеся воеводы решили, что им с таким малым числом людей противиться невозможно, отступив в Симонов монастырь, укрепились.

Король долгое время различными отягчениями и страхами, как и обещаниями, принуждал царя Василия, чтоб ему письменно престол российский уступил. Но Шуйский, представляя, что то не в его уже воле и королю такое письмо ни на что не годится, а довольно того, что он и его братья, а также все государство хотят иметь и признать сына его царем. И в том он, как подданной, после заключения договоров подписаться готов. «А ныне, боясь суда Божия, того не учиню, хоть смерть приму». Также слыша король про такое в Москве смятение и видя послов непоколебимое стояние, затеял на них, якобы против их присяги к Шеину и Москву писали, в чем из Москвы вора Салтыкова письма, а при Смоленске Сукина изменника товарища их с клеветами представил, и по оному, взяв их под караул, апреля 23-го числа послал в Прусские земли в Мариенбург, а Шуйских в другие города, где их содержали с великим утеснением. Царь Василий же, после многих мучительских домагательств и принуждений по желанию королевскому никакого письма не дав, в Польше голодом уморен, в чем большая часть родственников ему последовали.

При Москве собравшись воеводы со всех городов и, совокупясь на Угрейше, приступили снова к Москве, которых поляки встретили за Яузою и, немного бившись, отступили в город, а воеводы стали вокруг Белого города: Прокопий Липунов с рязанцами у Яузских ворот, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой на Воронцовском поле, костромские, ярославские и романовский воеводы князь Федор Волконский, Иван Волынский, князь Федор Козловский и Петр Мансуров у Покровских ворот, Артемий Васильевич Измайлов с товарищами у Стретенских ворот, князь Василий Федорович Масальский у Тверских ворот. Но поскольку во власти общей произошла между ними распря, что всяк хотел быть старшим, того ради, съехавшись в поле, всем дворянством после малого споре выбрали главным князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да с ним Прокопия Липунова и Ивана Заруцкого, поскольку сии последние были люди, а особенно Липунов, острого ума, и в делах военных сколько храбры, столько искусны, и в войске имели великую любовь и почтение, а Заруцкого наиболее из опасения, чтоб, осердясь, не отъехал, оным почтили. Однако ж установили, что им для советов всем съезжаться. И по сему учреждению, построив каждый себе для безопасности острог, каждодневно с поляками бились и привели их в великое утеснение.

Салтыков, видя такое бедствие над поляками, послал такого же вора, как и сам, Алексея Безобразова к королю с письмами, прося его, чтоб сам, придя, по своему намерению сделал. Который, придя, королю все подробно возвестил. Тогда сенаторы и генералитет польский прилежно королю говорили, чтоб, оставив столь тяжкую осаду смоленскую, сына в Москву отпустил, а о награждении за издержки ныне договоры сделал, за что русские, желая только спокойности, легче Смоленск и Северну уступят. И сие легче и надежнее, нежели неблагонадежною войною доставать и великими на то убытками Польское государство разорять. Но сии советы ничего учинить не могли, ибо как русские, не одумавшись, послушав изменников, столь непорядочный выбор и неосновательный договор сделали, так и король, уничтожая оных силу, а своих умные советы, беспутно держался за Смоленск, в чем ему только Потоцкий советовал, и вместо того что самому идти или сына послать, отправил гетмана Жолкевского с войском в 6 000 человек. Да и тот изза несогласия сенаторов, а особенно видя к себе неблагодарность королевскую, с походом умедлил.

Посланный из Москвы воевода Иван сын Михаила Салтыков, которого королевич или скорее отец пожаловал окольничим, придя в Новгородчину, при Ладоге шведов побил и Ладогу взял. Новгородцы же, опасаясь, чтоб сей, усилившись, их королевичу крест целовать, как Тверь и Ладогу, с прочими городами не принудил, послали его просить к себе, обещаясь, выслушав его предложение, согласиться и ему возможную помощь учинить. Потому он, обнадеявшись, приехал в Новгород с малым числом людей, хотел в первую очередь с наместником князем Одоевским видеться. И новгородцы, взяв его, жестоко пытали, спрашивая о намерении отца его. И хотя он говорил, что у него с отцом никакого к измене согласия нет и будто он хотел идти к Москве для соединения с воеводами против поляков, но новгородцы, обличив письмами отца его, которые к нему писал, посадили его живого на кол и к отцу отправили человека его с известием, обещая такое же награждение.