Секса будет много. Тома 1 и 2 - Мэри Блум

какая она без нее. Интересно, какое на ней сегодня белье, или она вообще без белья? Я вытянул руку, собираясь расстегнуть пуговицы и проверить. Опережая, ее ладонь взметнулась в воздух и с размаху приземлилась на мою щеку.

— Вспоминай, кого ты любишь! — отчеканила Алгон.

Чего?.. Мозг скрипнул, как давно не смазанный проржавевший механизм, который пытались ласково подчинить ломом. Взгляд уперся в ее губы — сочные, красные, крепко поджатые. Чем спрашивать всякую ерунду, лучше бы дала себя поцеловать.

— Тебя люблю, — я вновь потянулся к ней. — Давай потрахаемся!

— По-настоящему любишь! — она нажала мне на грудь, опять отталкивая.

Стоны из кабинок дразнили, и я хотел так же, хотел вливаться в этот сладкий гул. Тут же все трахаются, почему она не дает? Ладонь снова потянулась к ней, пытаясь погладить.

— Думай! — Алгон жестко ударила меня по руке, отбрасывая ее в сторону.

— Почему ты такая недотрога? — проворчал я.

В следующий миг в воздухе опять мелькнула ее ладонь и со звонким шлепком опустилась мне на щеку.

— Думай!..

Мозг снова болезненно скрипнул. Зачем она меня бьет? Так же хорошо можно потрахаться! Но, видимо, без ответа она мне не даст. А что она спрашивала?..

— Кого ты любишь? — чуть ли не по буквам произнесла она, строго глядя мне в глаза.

— Маму и папу…

Я потянулся к ней за наградой. Однако то ли ее рука двигалась слишком быстро, то ли я тормозил — она опять меня оттолкнула.

— Молодец, — сквозь зубы похвалила она. — Еще кого?

— Давай уже трахаться! — протянул я, не понимая, чего ей надо.

— Думай!..

Рука вновь взлетела в воздух — и щека вновь загорелась. Чего же она такая быстрая?.. Однако мысли, будто спавшие все это время, вяло заворочались. Предложение потрахаться ей явно не нравилось. А что ей тогда надо? Мои ответы?

— Кого ты любишь! Вспоминай! — жестко, как на допросе, произнесла Алгон. — По-настоящему!

Люблю? По-настоящему?.. Мозг казался слишком маленьким или слишком медленным, чтобы дать вразумительный ответ. Даже значения этих слов были какими-то размытыми и туманными. Лю-блю… Рядом из крана текла вода, выбивая каплями букву за буквой: л-ю-б-л-ю… Внезапно в голове вспыхнула картинка, словно выведенная каким-то блоком рассудка, который вдруг включился — лицо с дерзкой, но милой улыбкой, которой мне так не хватало в последние дни.

— Сашу… — слова соскользнули с губ сами.

— Почему? — Алгон впивалась в меня глазами, не давая мозгу передышку.

— А если скажу, мы потрахаемся?

— Говори! — она требовательно тряхнула меня.

Мысли в голове встряхнулись следом, как будто шестеренки заработали и закрутились — подбирать слова стало намного легче.

— Потому что она меня понимает, а я ее. С ней просто, ничего не надо изображать, — перед глазами словно проносилось слайд-шоу из воспоминаний. — И хоть она реально стерва, это все не по-настоящему. На самом деле она добрая. И хорошая… И тоже меня любит…

Я даже не ожидал, что меня хватит на такую долгую речь — все это вырвалось как-то само.

— Еще кого? — Алгон не сводила с меня глаз.

Под ее строгим взглядом мысли словно приходили в порядок.

— Майю… — пробормотал я, вспомнив другое лицо и другую улыбку, нежную, беззащитную и озорную.

От этого имени Алгон поморщилась.

— Почему? — еще жестче, чем раньше спросила она.

— Потому что, — слова опять подбирались легко, — она хрупкая и без меня не справится. Потому что она так на меня смотрит… Потому что я ей правда нужен, а она мне…

Стоны из кабинок, которые дразнили еще недавно, теперь начали резать по ушам, напоминая вопли будильника, требующего проснуться. Бегущая из крана вода тоже стала раздражать. Смочив пальцы, я выключил ее и потер виски. Холод коснулся кожи, и в голове стало заметно чище и заметно свободнее.

— А меня? — вдруг спросила Алгон. — Любишь?

Стены наконец перестали плыть, а воздух дрожать. Задумавшись, я перевел взгляд на нее, скользя по поджатым губам, нахмурившимся бровям и глазам, цепко смотрящим на меня в ожидании ответа. А есть ли, за что ее любить? Пожалуй, нет. Может быть, да. Еще не знаю — у меня еще не было возможности это понять.

— Отлично, — сухо сказала она, — пришел в себя. Еще увидимся.

Развернувшись, она стремительно направилась к двери. Однако у самого порога внезапно обернулась.

— И выходи уже, тебя там ждут.

Иллюстрация: https://telegra.ph/file/1f723d5811bcf33a13404.jpg

Дверь хлопнула, на миг перебив все стоны из кабинок. Не находя слов, я снова прислонился к холодной мойке. Что это вообще было? Щека горела, но голова, запущенная будто заново, работала не хуже, чем до поцелуя Лилит. Только сейчас сообразив, что ремень все еще расстегнут, я торопливо заправил рубашку в брюки и застегнулся. Заставив меня очнуться, Алгон словно напомнила мне о том, ради чего я пришел на Красный бал и от чего меня весь вечер отвлекали. Больше мне здесь делать было нечего. Будто отвечая этим мыслям, метка на запястье слабо зазудела, но не возбуждающе, а так, как чешется затянувшаяся ранка. Уродливые контуры почти сошедшей «А» стали бледнеть прямо на глазах, пока не исчезли совсем.

Выйдя из туалета, я вернулся в зал, атмосфера в котором еще сильнее изменилась. Снятая и сорванная одежда валялась повсюду: на ручках диванов, на полу, на столах, даже с ламп свисали лифчики. Отбросив последнюю стыдливость, утонув в стонах, тут уже трахались все. Жар трущихся друг о друга тел нагревал все вокруг, раскаляя воздух — без слов показывая, что это место было ближе к аду, чем к земле.

Секс был везде — не осталось ни одной незанятой поверхности. Даже крепкие столы отчаянно скрипели под тяжестью расположившихся на них тел — девушки лежали как блюда на фуршете, а парни бродили вокруг, пробуя членами каждую. Проходя мимо, в одной из них я узнал сладко мычащую абсолютно голую Всезнайку, чья грудь бодро подпрыгивала, как десертное желе на блюдечке. Ею сейчас наслаждались сразу двое: один заняв ее киску, а другой — рот. Как и хотела, она запомнит этот праздник на всю жизнь. Эти двое точно не были первыми, кто в нее сегодня входил, и явно не будут последними. Голодно поглядывая на нее, другие парни ждали своей очереди — видимо, она была тут самым лакомым блюдом, которое хотел попробовать каждый.

Красные скатерти уже были безвозвратно испорчены, смяты и обильно заляпаны. На бархатных обивках кушеток и диванчиков остались густые белые разводы — презервативами тут пользовались далеко не все, а те, кто пользовались, бросали наполненные резинки прямо на пол и тут же надевали новые. Брезгливо шагая,