Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

удушить каждую своими руками.

Ненависть Анны настолько заполняет ее сердце, что разум и не слышит, что я встал на ее сторону, защищаясь от козней собственной матери.

— И ты там же будешь, не волнуйся, зараза! — вставляет со злобой Мария, размахиваясь руками, царапая друг друга и задевая отца.

Через мгновение Милана, с быстротой отпустив меня, визжит оглушающим голосом:

— ВЫ ЧТО, С УМА ВСЕ ПОСХОДИЛИ? — Я вздрагиваю от громкости ее голоса, которого ни разу не слышал. Вокальным револьвером она пуляет в сердца всех. — МАМА, КАК ТЫ МОЖЕШЬ ТАКОЕ ГОВОРИТЬ?! — Рыдания добавляются в её голосовые ноты, оставляющие синяки на моем сердце. — ВЫ СЛЫШИТЕ СЕБЯ, ДОРОГИЕ НАШИ? КАК? — верещает она. Мария и Анна одновременно поворачивают к ней голову. На секунду они притихают. — КАК? — Милана берется за голову, закрывая глаза, не перестающие выпускать потоки наводнения, затопляющего мою душу. — КАК ВЫ МОЖЕТЕ НА МОГИЛЕ ОТЦА ТАК ГОВОРИТЬ? КАК?

Мария разражается в глухом хохоте:

— И говорит нам это лгунья, которая использовала моего сына, а сама шлялась с другим! Иди за своим инвалидом приглядывай! Так и нужно тебе! — Откуда она знает, откуда? — Слава Всевышнему, что хоть что-то тебе достается по заслугам!

Сейчас я готов навсегда порвать связь со своей матерью. Судорожно стиснув кулаки, я пока держусь.

— Ты ответишь за свои слова, стерва! — влезает сразу же Анна. — Проклятие и тебя не обойдет.

Наши души с Миланой и так не избавлены от прошлых проклятий, так ко всему добавляются новые.

— Мария, Анна, остепенитесь вы уже! — пригрожает отец, напрочь пораженный ими.

Боль разламывает Милану. Вдруг она пересиливает себя, вытирает слезы и, заикаясь, молвит:

— Папа все слы-ы-ыш… ит… — Она столько выплакала, что и слезы с её зеленых глаз уже не проливаются. — Забудьте вы обиды, если… ес-л-и, — боже, она не может говорить; я так хочу увезти ее от проклятого места, как можно дальше, черт побери, как мне это сделать, — …если по-настоящему любили моего пап-очк…у. — Слеза стекает с ее правого красного глаза. Пару секунд и она с быстротой устремляется в сторону.

Мария с Анной поспешно продолжают словесную перепалку, проклиная то меня, то Милану поочередно, затрагивая затравленного Ника, которого уже нет в живых. Они вытаскивают давно забытое и тщательно перебирают его, искажая события, переводят все невзгоды, потери друг на друга.

Счастье не постигает их оттого, что эти души слишком черствы. Под личиной порядочных женщин в них притаились преступники, истребившие сердца тех, кто попал в их сети.

Наталья, перехватывая мой взгляд, намекает мне на то, чтобы я как-то посодействовал, но с тяжело бьющимся сердцем я недоуменно пожимаю плечами. Джейсон тоже молчит и лишь нервно вздыхает, и вздыхает. Попросив у кого-то сигарету, он закуривает в сторонке. Наталья ругает его, но он стеклянными глазами смотрит в пустоту, не выдавая телом ни одной реакции. «Отец бросил курить пять лет назад, говорил он мне».

К Милане, севшей на корточки у дерева, подходит Мейсон, но от сумасшедших возгласов я не воспроизвожу, что он ей внушает. «Он впервые заговорил с ней… Когда я умолял его, чтобы он проглотил обиду на неё, то не имел в виду, чтобы он обнимал её своими омерзительными руками. Я полагал, что он не будет лишь игнорировать её». Параллельно следя за ними, краем глаза я замечаю несловоохотливого Марка, но, весь на взводе, кажется, он настроен покончить это безобразие.

Марк вмешивается с оглушительным ревом:

— Прекратите! — Он сосредоточенно супит брови к переносице. — Прекратите этот вздор! Оставьте детей! Не губите их жизни! — Анна, сглатывая, останавливается, а Мария успевает нагло упрекнуть:

— Ты тоже изменила Нику с ним!

Я с резкостью выдыхаю воздух; в голове до сих пор шум.

— Давайте соблюдать приличия! — Его баритон и рассудительность пока что сглаживают разверзавшуюся войну. — Вы должны понять, что, разговаривая в таком тоне, ничего не добьетесь! Всё! — поднимает голос на несколько октав. — Всё, он уже там! — указывает в левую сторону на могилу, придавая глубокий смысл словам. — Он — часть вашего прошлого и пора с этим смириться!

Марк совершенно не знал Ника, но один, всего лишь один разговор с ним наедине дал ему понять, каким он из себя представляет. Человек не будет выражать благородство души, если не поверил страдальцу. Марк поверил Нику, поверил в бескорыстность совершаемых им поступков. Под навесом благопристойных слов он отдает ему прощальный почтительный поклон.

Взглядом удерживаю Мейсона, обнимающего Милану. Черт возьми, на его месте не я… «Ненавижу себя за то, что я не способен противостоять своей ревности. Я так сильно ее люблю, что спрятал бы в шкаф ото всех чужих глаз и никуда не пускал…» Пусть ее успокоит любой другой, но не Мейсон. Хитросплетениями богат его мыслящий разум. При первом столкновении с ним, которое он перекрутил в защиту себя, я отказываюсь ему выражать доверие. Это Милана, добродушная, всем верит, но я редко ошибаюсь, если человек прикрывает зло под добром. А в нем что-то не то, словно каждый раз, прикрывая себя оболочкой невинности, он действует под каким-то указанием или… Он тот тип людей, который трудно отгадать. Они умеют маскировать мысли, копошащиеся в сознании.

«Где же Питер?»

— Не трогайте вы его бедную душу!.. — выразительно продолжает Марк, сглатывая последнее слово усталым вздохом. — Дайте ей, хоть там, немного покоя!

— Солидарен с Марком, — кивает мой отец, вперив взгляд на деревянный крест. И с глубоким сожалением заключает: — Друг заслужил покоя.

«Друг».

Проходит накаленная безмолвием минута. Чуть слышно карканье черных воронов, подающих какой-то сигнал.

Джейсон, взяв под руку Наталью, отстраненно державшуюся от Анны и Марии, попрощавшись кивком с Марком, отступают в том же молчании. Марк, протянув руку на плечи Анны, подгоняет ее к тому же действию, и та безгласно соглашается, бросив противный недовольный взгляд в сторону дочери и затем глазами брызнув желчью на меня. Марк подзывает и Мейсона, освободившего, наконец-то, руки от моей Миланы, и они втроем удаляются к машине. Полузаглохшее пламя разлетается по сторонам. Однако конца войне положено не было.

И в этой бывшей роковой четверке, с новыми лицами, осталась без мужского плеча моя мать. Чувство сожаления, как и чувство отвращения, сливаются по отношению к ней. Я и Питер, пожалуй, единственные, кто сможет помочь ей не раствориться в потоке смерти и не уйти часом раньше к её погибшему возлюбленному.

Испуская запах прогорклой любви, мама, судорожно подержав рукой крест, выбрасывает на землю с морщинистого лица последние безвольные слезы.

Увидев вдалеке Питера, я увожу маму прочь, подгоняя её движениями рук, решая бесконфликтным образом поговорить