Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

как не вышло и со всеми остальными программами, вводимыми в действие голосом. Хильдочка объяснила ему, что мне понадобилось долго и утомительно работать со специальным оборудованием, чтобы наш автопилот откликался только на определенные человеческие голоса.

— Берти, возвращайтесь домой и объясните это Скриппи: пусть он поймет, что я спасла ему жизнь. Этой машиной можно управлять в трех режимах. Двумя из них Скриппи не умеет пользоваться вообще; третий был для него смертелен.

— Есть еще четвертый вариант, — добавил мой муж. — Всякий, кто не знаком с Умницей, но пожелал бы разобрать ее на части, чтобы разобраться, как она устроена, оказался бы размазанным по двум-трем графствам.

— Адская машина, Зебадия? — спросила я. — Я не знала.

— Нет. Просто горючее очень недружелюбно относится к тем, кто в нем ничего не понимает.

* * *

— Ну, прошу к столу! — Тетя Хильда приготовила для нас сытный омлет.

— Берти, положите винтовку рядом с собой, надеюсь, она у вас на предохранителе. Поешьте и объясните нам, почему вашу колонию стоит защищать. То есть почему мы должны ее защищать. Для вас это долг.

— Капитан Хильда, я много думал об этом. Я бы сказал, что в общем и целом мы и здешние русские — примерно одно и то же: тюремные колонии с военным губернатором. Возможно, лет через сто все различия исчезнут вообще. Но, на мой взгляд, мы морально выше их.

— Почему, Берти?

— Конечно, может быть, у русских на этот счет другое мнение… Наши ссыльные — преступники по нашим законам, но, будучи доставлены сюда, они так же свободны, как все остальные англичане. Да, они обязаны носить Широкую Стрелу, пока не отбудут срок, но на родине они носили бы ее за решеткой. Русские ссыльные, если данные нашей разведки не врут, — это те, кого раньше ссылали в сибирские соляные копи. Политические заключенные. Они крепостные, а в России, насколько мне известно, большинство их крепостными не были. Как с ними обращаются: лучше или хуже, чем с крепостными в России — не знаю. Но одну вещь я знаю точно. У них на полевых работах используются люди, а у нас — местные.

— Которых вы сечете кнутами! — вдруг рассердилась я.

Мы заспорили: Берти доказывал, что кнуты без крайней необходимости не применяются, а я утверждала, что видела их применение собственными глазами.

В конечном счете победа, кажется, осталась за ним: он объяснил, что местных нельзя оставлять на полях без намордников, иначе они наедятся травки и отключатся, потом придут в себя — и опять, и так без конца, пока не умрут с голоду, а намордники устроены таким образом, что дают им возможность жевать весь день, но понемножку, они и довольны.

— Сырая травка вызывает привыкание — и у местных, и у людей. Человеку мы не позволяем работать на плантации больше трех месяцев подряд… а если еженедельная медицинская проверка показывает плохие результаты, мы его отстраняем. Ну а что до местных, Дити — да, мы их эксплуатируем. Эксплуатируют же люди лошадей, овец, вообще скот. Вы разве вегетарианка?

Я признала, что нет.

— Но я не стала бы есть местных!

— Мы их тоже не едим. Мясо местных дают только местным, а им все равно. На воле они поедают своих мертвецов, убивают и поедают стариков. Капитан Хильда, это все, что я могу сказать в пользу своей колонии. Хотя, пожалуй, эти аргументы звучат не так убедительно, как мне казалось раньше.

— Капитан, я бы хотел задать Берти один вопрос.

— Ты всегда говоришь интересные вещи, Джейкоб.

— Берти, вы бы уничтожили русских, если бы могли?

Берти засопел.

— Это чисто академический вопрос, доктор. Силы, имеющиеся в моем распоряжении, не позволяют это сделать. Я не в состоянии оборудовать склады припасов в необходимых местах, а если бы и мог, вряд ли сумел бы ими воспользоваться. У меня нет ни солдат, ни орнитоптеров. Но должен присовокупить: если мой король прикажет мне сражаться, я буду сражаться.

* * *

Тетя Хильда велела Берти помыть посуду под охраной папы. Как только они скрылись из виду, она сказала:

— Мы это сделаем, и это обойдется нам максимум в один энергопакет. Дити, садись программировать, придумай, как облететь в один прием все склады, обнаруженные нами вчера ночью.

— Уже придумала, — отозвалась я. — Ночью и придумала. Не спалось. Ты хочешь, чтобы я ввела программу? Давай я лучше буду давать команды Ае непосредственно.

— Как считаешь нужным, милая. Для чего, вы думаете, я отослала Берти мыть тарелки, а Джейкоба его охранять? Я хотела сплавить их подальше, чтобы потихоньку сговориться. По окончании предстоящей нам вылазки мы высадим Берти, сделаем «прыг» — и в этот момент я перестану быть капитаном. Выборы проведем сейчас, с заранее известным исходом. Я попрошу выдвигать кандидатуры. Зебби, ты предложишь Джейкоба, Дити, ты можешь ничего не говорить, но, если хочешь, выступи. Если Джейкоб предложит кандидатуру кого-либо из вас, не спорьте. Я устрою так, что вынимать и зачитывать бюллетени будет Берти. Если вы оба со мной, то неожиданностью будет чреват только четвертый голос. Три будут за Джейкоба, причем давайте все напишем «Джейкоб», а не «папа» и не «Джейк» ну а четвертый уж как выйдет. Так вы со мной или нет?

— Погоди минутку, Шельма. Может, пусть лучше Дити покомандует?

— Только не я!

— Для Дити это было бы полезно, но, пожалуйста, Зебби — не на этот раз. Джейкоб совсем достал меня. Постоянное неподчинение. Я хочу вручить его Дити доваренным до съедобности. Ни к чему ей оказываться в таком положении, когда ее папенька примется оспаривать ее распоряжения — вот вы и помогите сделать так, чтобы не оказалась. Я собираюсь устроить своему любимому самый что ни на есть кошмарный «белый бунт» — он его потом будет вспоминать с содроганием и больше ни за что в жизни не станет пререкаться с командиром.

— Звучит красиво, — согласилась я, — но я не знаю что такое «белый бунт».

— Лапочка, — сказал мой муж, — это значит уничтожать его смирением. Он говорит «прыг», мы прыгаем. Полнейшая и буквальная исполнительность.

— Так, по-вашему, это ему не понравится? Он в восторге будет!

— Ты думаешь? А тебе приятно было бы командовать отрядом зомби, которые никогда не проявляют инициативы и исполняют приказы буквально, без капли здравого смысла?

* * *

Пятнадцать минут спустя Берти зачитал вслух:

— «Джейкоб», и тут тоже «Джейкоб», и здесь то же самое, так что дело, видимо, решено. Но вот еще одна бумажка, свернутая: «Ну и хитрецы вы трое. Думаете, я не