Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

заменена системой, признающей права и свободы всех народов независимо от цвета их кожи.

Этот день наступил благодаря немыслимым жертвам нашего народа, чьи страдания и мужество трудно переоценить. Я чувствовал в тот день (как и во все остальные дни, но в этот день – особенно остро), что продолжал (и смог успешно завершить) дело тех африканских патриотов, которые вели освободительную борьбу до меня. Эта длительная и благородная борьба теперь завершилась победой. Я лишь испытывал боль от того, что не мог поблагодарить их и что они не могли убедиться в том, что их жертвы не были напрасны.

Политика апартеида нанесла глубокую и неизгладимую рану моей стране и моему народу. Мы все будем вынуждены потратить много лет, если не поколений, на то, чтобы залечить эту рану. Наряду с этим десятилетия угнетения и репрессий со стороны правящего режима имели и другой эффект. Они породили таких личностей, как Оливер Тамбо, Уолтер Сисулу, вождь Альберт Лутули, Юсуф Даду, Брэм Фишер, Роберт Собукве и других героев нашего времени, людей такого необыкновенного мужества, мудрости и великодушия, что подобных им, возможно, больше уже никогда не будет. Очевидно, для формирования таких исторических фигур и таких характеров требуются крайние меры подавления и жестокости. Моя страна богата минералами и драгоценными камнями, которые находятся в ее недрах, однако я всегда понимал, что величайшее богатство – это ее люди, более прекрасные, чем самые чистые алмазы.

Именно от своих товарищей по борьбе я узнал, что такое настоящее мужество. Я множество раз был свидетелем, как мужчины и женщины рисковали и отдавали свои жизни за высокую идею. Я видел, как они выдерживали побои и пытки, демонстрируя силу и стойкость, которые не поддаются воображению. Я узнал, что мужество – это не отсутствие страха, а победа над ним. Я сам часто испытывал настоящий страх, но прятал его за маской храбрости. Храбрый человек – это не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто побеждает этот страх.

Я никогда не терял надежды на то, что в нашей стране произойдут эти большие перемены. Меня поддерживали не только воспоминания о тех великих героях, которых я уже упоминал, но и мысли о мужестве простых мужчин и женщин моей страны. Я всегда знал, что в глубине каждого человеческого сердца есть милосердие и великодушие. Никто не рождается с ненавистью к другому человеку из-за цвета его кожи, или его происхождения, или его религии. Люди учатся ненавидеть. Если они могут научиться ненавидеть, их можно научить и любить, потому что любовь намного ближе человеческому сердцу, чем ее противоположность. Даже в самые мрачные времена, когда мои товарищи и я были в тюремном заключении доведены до предела, я видел проблеск человечности в одном из наших охранников, очень короткий, но этого было достаточно, чтобы успокоить меня и поддержать. Доброта человека – это пламя, которое можно спрятать, но нельзя погасить.

Мы вступили в борьбу сознательно, не питая иллюзий, что этот путь будет легким. Когда я, совсем еще молодой человек, присоединился к Африканскому национальному конгрессу, я видел, какую цену заплатили мои товарищи за свои убеждения, и понимал, насколько высока она может быть. Что касается меня, я никогда не сожалел о своей приверженности нашей борьбе и всегда был готов к тем трудностям, которые сопровождали ее и которые могли затронуть меня лично. Должен признать, что моя семья также заплатила высокую цену, возможно, слишком дорогую, за мою приверженность освободительной борьбе.

У каждого мужчины в жизни есть двойной долг. С одной стороны, он имеет обязательства перед своей семьей, родителями, женой и детьми, с другой стороны – перед своим народом, своим сообществом, своей страной. В стране, где царит гражданский мир и соблюдаются принципы гуманизма, у каждого есть возможность в полной мере и в гармонии выполнять эти обязательства в соответствии со своими склонностями и способностями. Но в такой стране, как Южная Африка, мужчине моего происхождения и цвета кожи было практически невозможно выполнить оба этих долга. В Южной Африке чернокожего мужчину, который пытался жить как полноценный человек, наказывали и изолировали от общества. В Южной Африке того, кто пытался выполнить свой долг перед своим народом, неизбежно отрывали от семьи и дома и заставляли жить обособленной жизнью, сумеречным существованием, скрываясь от всех. Вначале я не ставил свой долг перед народом выше обязательств перед своей семьей, но, пытаясь служить своему народу, я обнаружил, что мне мешают выполнять этот долг мои обязанности как сына, брата, отца и мужа.

Таким образом, моя приверженность своему народу, миллионам южноафриканцев, которых я никогда не узнаю и никогда не встречу, нанесла ущерб моим отношениям с теми, кого я знал лучше всего и которых больше всего любил. Это была простая и одновременно ужасная истина. Это было похоже на тот драматичный для всех момент, когда маленький ребенок спрашивает своего отца: «Почему ты не можешь быть с нами?» – а отец должен произнести в ответ ужасные слова, которые застревают у него в горле: «Есть и другие дети, такие же, как ты, их очень много».

Я не родился с жаждой быть свободным. Я уже родился свободным, свободным во всех отношениях, какие только мог знать. Я был свободен бегать по полям возле хижины моей матери, свободен плавать в чистом ручье, протекавшем через мою деревню, свободен жарить маисовые початки под слабым светом звезд и ездить верхом на широких спинах медлительных быков. Пока я слушался своего отца и соблюдал обычаи своего племени, меня не беспокоили законы человека или Бога.

Я только тогда начал понимать, что свобода моего детства была иллюзией, когда обнаружил в юности, что у меня уже отняли мою свободу – и вот именно тогда я начал жаждать ее. Сначала, в студенческие годы, я хотел свободы только для самого себя: скоротечной свободы оставаться на улице по ночам, читать то, что мне нравится, и идти туда, куда я захочу.

Позже, оказавшись в Йоханнесбурге, будучи молодым человеком, стремился к основным проявлениям свободы: к реализации своего потенциала, возможности зарабатывать себе на жизнь, вступить в брак и создать семью – то есть к той свободе, которую нормальному человеку нельзя запрещать в нормальной жизни.

Однако спустя некоторое время я постепенно понял, что лишен свободы был не только я один, мои братья и сестры также не были свободны. Я понял, что дело заключалось не только в моей личной свободе, которая была ограничена, но и в том, что свободы были лишены все те, кто выглядел, как я. Поняв это, я присоединился к Африканскому национальному конгрессу, и