Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

Так они помогли очень многим.

Однако, всякий раз оказываясь в этом убогом районе, Уго не думал ни о рабах, ни даже о мавританке. Он вспоминал Лысого Пса. Тут было его логово. Где-то здесь Уго вернул ему сандалии, а Жоан Амат не захотел их брать и потребовал взамен топор. Сколько лет миновало с тех пор!

Они направились в дом Лусии, мавританки, такой же говорливой, как Барча, только немного светлее. Она работала швеей и была искусной мастерицей, поэтому ей ничего не стоило внести плату за освобождение раньше срока. Симон, ее муж, работал погонщиком мулов и часто арендовал у винодела Тинту и Бланку. Он очень скучал по ним и по тому мулу, которого Уго привел из Сабанеля, – после того как толпа разграбила таверну и мулы пропали.

Между Лусией и Катериной завязались хорошие отношения, но с Барчей мавританка общалась намного ближе – их объединяло происхождение. Детей у Лусии не было.

– Мы обретаем свободу и возможность пожениться уже на склоне лет, – жаловалась Лусия. – А если зачать детей, не выплатив выкуп, то мы нарушим условия договора и вернемся в рабство.

Но в остальном дела у супругов шли хорошо. Они жили довольно вольготно, занимая две комнаты в трехэтажном доме на улице Тальерс. Потребности у них были небольшие, и потому они с радостью помогали другим рабам, давая за них поручительство, как это прежде делали Барча с Катериной.

Хотя уже стемнело, Лусия шила дома при свете лампы. Едва в ее комнату, которая никогда не запиралась, вошли Уго и Катерина, швея сначала удивилась, а затем, разглядев тревогу на их лицах, забеспокоилась.

– Он все сделает, – пообещала Лусия, выслушав гостей, и многозначительно посмотрела на Симона. Муж покорно кивнул.

Винодел усмехнулся. Совсем как Барча – властная, неудержимая.

– Это может быть опасно, – призналась Катерина.

– Если я откажусь помочь, призрак Барчи будет преследовать меня до конца моих дней, – пошутила швея.

– Возможно, к вам придет викарий.

– Будет куда хуже, если дух Барчи будет сердито бродить по дому, – рассмеялась мавританка. – Уж пусть лучше сюда нагрянут люди викария. Она любила Мерсе как свою дочь, а мы… – Хотя со дня смерти мавританки прошло много времени, Лусии пришлось откашляться, чтобы продолжить фразу: – А мы с Барчей были… даже больше чем сестры. А сестры всегда помогают друг другу.

Пока Уго и Катерина были в Равале, Мерсе отправилась в церковь Пресвятой Троицы, чтобы одолжить у отца Жоана перо и бумагу. Вернувшись в таверну, села за один из новеньких столов и заметила, что пальцы у нее дрожат, – она уже очень давно не писала. «Матушка», – кое-как вывела она, придерживая запястье. Перо еле скользило, буквы выходили неуклюжими. Мерсе хотела начать заново, но боялась израсходовать всю бумагу. «Надеюсь, письмо найдет Вас в добром здравии». Я вот здорова, хотела написать Мерсе. Хотя нет, это неправда. Ее трясло. На лбу выступила испарина. «Симон, доставивший Вам это письмо, также везет с собой Вашего внука – Арнау…» Внука! Боже, что она делает? Она ведь совсем не знает матери, даже ее не видела! Только чувствовала ее присутствие за решеткой в церкви затерянного в лесах монастыря. Арсенда всегда считала, что произвела на свет дочь Сатаны, и думала, что ее ребенка сразу же умертвили. Да, молитва, которую Мерсе вознесла Богоматери, сильно подействовала на Арсенду, и пожилая монахиня сказала, что настоятельнице требуется время. Пожалуй, времени прошло достаточно: миновал год, а от нее ни слуху ни духу. Можно ли ей доверять?.. «Он мой единственный сын… – решительно написала Мерсе. Это же ее мать! Мать! Она должна ей помочь! – родившийся в браке с адмиралом Бернатом Эстаньолом, который позже отверг меня и отстранил от дома. Как сообщил мне его мажордом – человек, которому я полностью доверяю, – мальчику грозит смерть: мачеха хочет, чтобы ее сын, сводный брат Арнау, занял место наследника, в то время как по всем законам, божеским и человеческим, это место принадлежит Арнау. Я вручаю его Вам, чтобы Вы защитили его, спрятали – даже от самого короля, если потребуется, а равно кормили, воспитывали в христианской вере и заботились о нем, поскольку… – Мерсе засомневалась, – поскольку он кровь Вашей крови. Вероятно, малыш прибудет к Вам больным; верю, что Ваша забота, разлука с мачехой и тот факт, что его перестанут травить, приведут к излечению. Я также посылаю Вам немного денег – и впредь буду посылать еще больше, чтобы ребенок не стал обузой для монастыря. Я приеду за ним, как только минует опасность». Чем закончить письмо? Мерсе задумалась. «Надеюсь, Вы исполните мою просьбу во благо этого невинного существа. Да защитит Вас Пресвятая Троица. Написано в Барселоне…»

Мерсе несколько раз перечитала письмо, закрыла глаза и покачала головой. «Постскриптум. Мой отец, Ваш брат… – Выходила нелепость – но было уже поздно. Мерсе продолжила, – приветствует Вас и просит во имя Господа и всех святых принять Вашего внука».

Мерсе нервничала. Уго и Катерина все не возвращались. Близилась полночь.

– Педро, слушай, – сказала Мерсе и прочитала вслух письмо. – Как ты думаешь, все в порядке? Ты бы добавил что-нибудь?

Стоявший у очага мальчик кивнул:

– Все в порядке.

– Уверен? – переспросила Мерсе.

– Я сирота, Мерсе, – объяснил мальчик. – Родителей я почти не помню, а бабушку с дедом никогда не знал. Но все же мне непонятно, как может бабушка не защитить внука, когда ему грозит опасность?

Уго, Катерина и Мерсе скользнули в ночь по улице Бокерия, пока торжества в честь победы на Сардинии еще продолжались: издали доносилась музыка, какие-то костры погасли, другие еще горели. Горожане слонялись по Барселоне: одни, покачиваясь, шли домой, а другие искали место, где можно продолжить веселье. Уго, Катерина и Мерсе отправились в сторону моря по улице Ольерс-Бланкс, пытаясь слиться с толпой, и скоро вышли на улицу Ампле.

Вдруг они услышали, как юноша поет серенады своей возлюбленной. Вероятно, он подыгрывал себе на лютне, но ее не было слышно из-за грома праздничных барабанов и флейт. Скорее всего, сегодня влюбленному позволили воспевать свою даму в столь поздний час – в обычные дни играть на музыкальных инструментах по ночам было запрещено. «Глупцы», – пробормотала Катерина, чем удивила Мерсе и Уго. Что может быть более завораживающим, чем голос юноши, нарушающий из-за женщины ночной покой и напоминающий старикам о том, что и они были молоды и любили? Разве не рассказывает детям о силе и красоте любви?

Оказавшись на улице Ампле, все трое решительно направились ко дворцу на улице Маркет. Уго и Катерина держались за