Восходящая тень - Роберт Джордан

— Ну а вы. Люк? Мы были бы рады видеть в своих рядах лорда, да еще и Охотника за Рогом. Вы могли бы научить нас сражаться как следует.

Люк улыбнулся, но его странная, напоминающая шрам на камне улыбка даже не коснулась холодных глаз:

— Весьма сожалею, но на мне лежит ответственность за оборону Эмондова Луга. Вдруг туда нагрянут троллоки, причем побольше, чем три десятка. Или Чада Света. Нет, я уезжаю. А вы, миледи Фэйли? — И он протянул руку, предлагая девушке опереться о нее, садясь в седло.

Она покачала головой:

— Я остаюсь с Перрином, лорд Люк.

— Жаль, — пробормотал он, пожимая плечами, будто хотел сказать, что женщин понять невозможно. Натянув расшитые волками перчатки, он легко вскочил на коня. — Удачи тебе, мастер Златоокий. От души надеюсь, что всем вам будет сопутствовать удача.

Слегка поклонившись в седле — поклон, конечно же, предназначался Фэйли, — он ловко развернул своего рослого жеребца и пустил его в галоп, отчего несколько человек вынуждены были отскочить в сторону.

Фэйли бросила на Перрина строгий взгляд. Видимо, она считала, что он мог бы обойтись с лордом поучтивее. Будь они одни, не миновать Перрину выговора за грубость.

Дождавшись, когда стихнет стук копыт вороного коня, Перрин повернулся к Гаулу:

— А можем мы обогнать троллоков? Обогнать, затаиться и подстеречь, когда они устроят привал?

— Если выступим сейчас, то, пожалуй, сможем. Они не слишком торопятся. Но с ними Исчадие Ночи, поэтому лучше застать их врасплох, когда они уснут, чем нападать в открытую.

Он имел в виду — лучше для двуреченцев. От Гаула не исходил запах страха, но о многих других этого нельзя было сказать. Правда, никто не подавал виду, что мысль о нападении на не готовых к бою троллоков, возглавляемых Мурддраалом, представляется ему не самой удачной.

Как только Перрин отдал приказ, лагерь был свернут: костры затушили и затоптали, собрали скудную утварь и наскоро оседлали неказистых лошадок. Вместе с дозорными — Перрин напомнил себе, что с ними надо будет поговорить, — отряд теперь насчитывал около семидесяти человек. Всяко достаточно, чтобы устроить засаду на три десятка троллоков. Бан ал'Син и Даниил по-прежнему вели по половине отряда каждый, а Били ал'Дэй, Кенли и другие из числа первых добровольцев командовали десятками. Вил тоже. Вообще-то он был неплохим парнем, когда хоть ненадолго забывал о девчонках.

Когда отряд двинулся на юг, Гаул и Девы побежали вперед, а Фэйли, верхом на Ласточке, пристроилась рядом с Ходоком Перрина.

— Вижу, ты совсем ему не доверяешь, — произнесла девушка. — На самом деле считаешь его Приспешником Темного.

— Я доверяю тебе, а еще — своему луку и топору, — отозвался юноша.

Лицо ее казалось печальным и в то же время довольным. Во всяком случае, он сказал чистую правду.

В течение двух часов Гаул вел их на юг, пока отряд наконец не достиг Мокрого Леса. Могучие дубы, сосны и болотные мирты теснились вперемешку с пышными лаврами, коническими красномасленниками и высокими ясенями с шаровидными кронами. Кусты сладины и черной ивы оплетала лоза дикого винограда. В ветвях цокали белки, порхали зяблики, дрозды и краснокрылки. Перрин чуял оленей, кроликов и лисиц. Под ногами журчали бесчисленные ручейки, на каждом шагу попадались пруды и заводи, заросшие тростником, — от совсем крохотных до довольно больших, шагов в пятьдесят в поперечнике. Прошедшие дожди пропитали землю влагой, и она хлюпала под конскими копытами.

Углубившись в лес мили на две, Гаул остановился между широким, окаймленным ивами прудом и узеньким, не больше шага в поперечнике, ручьем. Если троллоки не изменили направления, они пройдут здесь. Гаул и Девы, слившись с деревьями, исчезли, чтобы вовремя предупредить о приближении врага.

Оставив Фэйли и дюжину парней сторожить коней, Перрин распределил остальных вокруг болотистой котловины, по которой должны были пройти троллоки. Убедившись, что каждый надежно укрыт и знает свою задачу, он и сам затаился за стволом могучего дуба, росшего на дне низины.

Высвободив из поясной петли топор, Перрин наложил стрелу и стал ждать. Легкий ветерок, то усиливаясь, то ослабевая, дул ему прямо в лицо. Вот и хорошо, он учует троллоков задолго до того, как они покажутся. Они должны выйти прямо на него. Перрин потрогал топор и продолжал ждать. Томительно тянулись минуты. Прошел час, а может быть, и больше. Сколько еще ждать? Ведь при такой сырости скоро понадобится менять тетивы.

Неожиданно смолкли птицы, а за ними и белки. Перрин втянул в легкие воздух и нахмурился. Ничего. А ведь он держал нос по ветру и учуял бы троллоков не позже, чем лесные зверушки. И тут случайный порыв ветра, налетевший совсем с другой стороны, донес прогорклый запах — вроде чего-то прогнившего — застарелого пота. Резко развернувшись, Перрин закричал:

— Они сзади! Ко мне! Ко мне, Двуречье! Сзади. Там лошади и…

— Фэйли!

Тишина взорвалась воплями, яростными криками и дикими завываниями, раздававшимися со всех сторон. Шагах в двадцати от него на открытое место вылетел здоровенный троллок с бараньими рогами и поднял длинный, причудливо изогнутый лук. Натянув тетиву к уху, Перрин плавно пустил стрелу с широким наконечником и тут же потянулся за следующей. Взревев, троллок повалился наземь с торчащей между глаз стрелой. Но и троллок успел спустить тетиву. Черная стрела размером с небольшое копье ударила Перрина в бок с силой кузнечного молота.

Вскрикнув, он согнулся. Лук и выхваченная из колчана стрела упали на землю. Боль расходилась волнами от торчавшего в боку чернооперенного древка. Когда Перрин попытался вздохнуть, стрела задрожала, каждое ее содрогание вызывало новую волну боли.

Еще два троллока перемахнули через своего мертвого сотоварища. Один с волчьей мордой, другой с козлиными рогами, оба в черной чешуйчатой броне. Каждый был выше Перрина и вдвое шире его в плечах. Размахивая кривыми мечами, они устремились к нему.

Невероятным усилием Перрину удалось выпрямиться. Обломав черное, с большой палец толщиной древко, он выхватил топор и бросился на врагов. Бросился с воем, чего почти не сознавал. Красная пелена ярости застилала ему глаза. Троллоков защищали черные панцири с шипами на оплечьях и наручах, но он неистово размахивал топором, словно собирался вырубить под корень весь Мокрый Лес.

— За Адору! За Диселле! За маму! О Свет, моя мама! Чтоб вам сгореть!

Неожиданно он понял, что кромсает валяющиеся на земле окровавленные туши, и, рыча, заставил себя остановиться, содрогнувшись от этого усилия и от боли в боку. Крики и вопли почти стихли. Неужели он остался один?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});