Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

рассказал ему о той большой роли, которую он сыграл в моей судьбе.

Улыбнувшись, Владимир Яковлевич похлопал меня по плечу:

– Это ж здорово, что так все получилось, я рад за тебя.

– Вам спасибо.

– Ну и мне тоже, – улыбнувшись, согласился он.

Однажды, дожидаясь кого-то из членов комиссии, мы разговорились с Владимиром Яковлевичем о жизни.

– Не видел вас давно, не болели, Владимир Яковлевич?

– Нет, я здоров. Посещал станцию «Мирный» в Антарктиде.

– В вашем-то возрасте?

– А что мой возраст? Нормальный. Успехи и свершения не от возраста зависят, а от непреодолимого желания победить. И самого себя – тоже. Мы отмечали пятьдесят лет первой советской антарктической станции «Мирный». Надо сказать, что за полвека она не прекращала работу ни на день.

– А вы какое отношение имеете к станции?

Ходырев улыбнулся:

– Я ее строил. Был участником Первой комплексной антарктической экспедиции, должность у меня была тогда штурман дизель-электрохода.

– Чудеса! – восхищенно произнес я.

– А ты думаешь, что я все время на партийной и государственной службе был. Нет, все как у большинства государственников.

Как будто что-то вспоминая, он помолчал, потом продолжил:

– Я родился в Сталинграде. Жили мы как раз напротив легендарного Дома Павлова, а чуть ниже была небезызвестная мельница Гергардта. Хорошо помню немецкие бомбежки – мы с мальчишками дежурили на крышах, лазали по их крутым скатам, несмотря на строгие запреты взрослых. 18 августа 1942 года, за два дня до того, как фашисты сравняли Сталинград с землей, мою семью эвакуировали по Волге. Нас тогда было шестеро: бабушка, мама и четверо пацанов. Отец умер еще в 1941-м. На берег нас высадили в селе Палласовка. Там распределили по теплушкам и повезли в Узбекистан. Приехали в город Чимкент, хотели остаться, а там даже на перрон не выйти, так много эвакуированных. Решили мы тогда ехать дальше на том же поезде. Высадили нас в приказном порядке в городе Джамбуле Казахской ССР, где мы прожили всю войну и встретили Победу. Конечно, было там всякое, ведь война… Но, несмотря ни на какие лишения, мы, школьники, продолжали учиться. Я не потерял ни одного года! В 1947 году вернулся в Сталинград. Весь квартал, где стоял наш дом, немцы разбомбили, превратили в неподдающиеся восстановлению руины. Только полуразрушенный Дом Павлова уцелел. К счастью, дом бабушки в пригороде был в жилом состоянии – у нее поначалу и жили. Потом сестра отца вышла замуж, ей с мужем дали большую комнату. Родственники отгородили мне угол – так я и оканчивал школу в углу за занавеской.

– А в Ленинград как попали, Владимир Яковлевич? Здесь ведь после войны трудно жилось.

– Это достаточно простая история. В Ленинграде тогда жил родной брат моего отца. Он был летчиком, один из организаторов Академии гражданской авиации на Литейном проспекте. В морское училище меня потянуло почему? Во-первых, там учился мой старший брат, а также сын дяди, во-вторых, в Высшее морское арктическое училище брали на государственное обеспечение, то есть не только учили, но и обували, одевали, кормили-поили, да еще и стипендию давали. В послевоенные голодные годы для мальчишки это было спасением.

Через два года после меня в Ленинград приехал учиться еще один мой брат, который поступил в Училище подводного плавания имени Ленинского комсомола.

Так что все мои братья и я – моряки. А меня привлекала не только морская романтика, но и морская наука. Поэтому после окончания училища я поступил в аспирантуру в ЦНИИ морского флота.

– Неужели в те трудные годы правительство задумывалось о развитии науки, то есть не о насущном, а о будущем? – искренне удивился я.

– Да, и о науке не забывали. Сразу после войны началось перевооружение торгового флота: на военных судах уже стояли гироскопические курсоуказатели, а на торговых кораблях – их не было. И наш отдел судовождения как раз начал перевооружать транспортные суда современным на тот момент навигационным оборудованием. Мы сделали совместно с ЛИТМО малогабаритный гирокомпас, который необходимо было испытать в разных широтах. Договорившись с Министерством морского флота СССР, поставили опытный прибор на дизель-электроход «Лена», меня назначили ответственным наблюдателем и отправили в Антарктику.

– Это ваше первое посещение ледового края? – поинтересовался я, чувствуя, что Ходыреву есть еще что вспомнить.

– Нет, конечно. К тому моменту я уже прошел пять навигаций в Арктике. Но в Антарктиде мы столкнулись с массой неожиданностей и неприятностей. Так, например, мы думали, что лед там такой же как в Арктике, – прочный, паковый. Но оказалось, что он фирновый, то есть зернистый. Наметет снег на лед, солнышком его чуть согреет – корка образуется. Затем опять снега наметет. В итоге получается эдакий «слоеный пирог», который не выдерживал тяжести наших тракторов, ломался, оседал. К берегу мы причалить не могли – стояли среди льдов, выгружали все необходимое на сани-волокуши и тракторами тащили их наверх. Трудная операция, опасная для жизни. На моих глазах погиб Иван Хмара – провалился под лед, вместе со своим трактором. В общем, всякое было…

Я слушал этот рассказ эмоционально, переживая вместе с рассказчиком, ощущая ледяное дыхание таинственного края. Поэтому, подернув как будто озябшими плечами, спросил про степень холода на этом континенте.

– Стужа – это особый разговор, особые ощущения, – задумчиво произнес Владимир Яковлевич. – Помню, мы пришли в Антарктиду в декабре 1955 года, когда в Южном полушарии лето. Так что лютых полярных морозов еще не хлебнули. Почти месяц выгружались. За январь и февраль построили целый поселок – станцию «Мирный», потому что все работали по 12 часов, невзирая на наши чины и звания. Ну а в середине марта мы ушли, оставив более ста зимовщиков с полным снабжением. Кстати, в декабре 2014 года я был на станции «Новолазаревская» в Антарктиде. Захотел проверить спустя 59 лет – на месте она или нет. Убедился, что все на месте, посмотрел, как сейчас там наши ребята живут и трудятся, пообщался с ними и со спокойным сердцем вернулся домой. Хорошо мы тогда работали, на совесть строили, с ответственностью за полярников. Удивительное было время, интересная работа.

– Владимир Яковлевич, зачем же вы пошли на партийную работу? Неужели вас кто-то арканом тянул?

– Неудачное сравнение. Аркан не набрасывали, канатом не тянули. Ты же должен знать, как это все происходит, ведь сам членом Партии был, Михаил Константинович?

– Да, состоял в ее рядах.

– Тогда ты должен знать про партийную дисциплину.

– Уж что-что, а эта дисциплина мне знакома, Владимир Яковлевич.

– Больно били?

– Да нет, мне по касательной доставалось.

Ходырев задумался, покачиваясь в кресле, отдохнул от трудного рассказа, затем открыто взглянул на меня и продолжил:

– Я вступил в ВКП (б) в 1953 году. Когда мне сказали, что надо поработать в партийных органах, воспринял как приказ. Однако работа оказалась интересная, связанная с курированием практически всей отрасли морского и речного