Флот обреченных - Кристофер Банч

«Гэмблу» всегда сопутствовала удача.

Удача оставила такшип на высоте восьми миль над поверхностью Кавите. Звено из шести таанских перехватчиков взяло «Гэмбла» в оборот. Стэн пытался уйти обратно в космос, но бортовой компьютер показал сразу три эсминца, готовых отрезать имперскому кораблю путь к спасению.

А в атмосфере скорость и маневренность были на стороне перехватчиков. Уже не надеясь удрать, Стэн бросил такшип в крутое пике.

Пока перехватчики не подошли на дистанцию прицельного запуска, Килгур успел выпустить по ним трех «Фоксов». Он сбил двух таанцев, но потом остальные дружно открыли огонь. На кормовом экране Стэн прекрасно видел крошечные серебряные вспышки под главными крыльями перехватчиков.

— Вижу семь… нет, восемь запусков… — Голос Фосса дрожал. — Время до контакта…

Три ракеты попали в такшип. Стэн услышал громовые удары, увидел пламя, полыхнувшее из-под контрольного пульта, заметил внизу укутанные туманом белые горы. В следующий миг экран ослеп. А потом отказало ручное управление.

Командир звена вывел свой перехватчик из пике. Он проследил, как объятый пламенем имперский такшип исчез в тумане, и отдал приказ о возвращении на материнский корабль.

Сегодня у него выдался хороший день. Его звено сожгло пять… нет, теперь уже шесть имперцев. По такому случаю он решил выдать экипажам двойную норму алкоголя.

Книга четвертая. Беглым… огонь!

Глава 57

Вечный император размышлял над тем, как бы поточнее описать свое настроение. Злость? Нет — недостаточно сильно. Ярость? Нет — внешне его эмоции никак не проявлялись. Во всяком случае, он на это надеялся. Стандартный галактический тут помочь не мог. Император мысленно перебрал более экзотические языки, выученные у самых разных существ. Да, вот оно. Матанское слово «к’лур». В вольном переводе оно означает чувство, в равной части состоящее из беспокойства, горя, ненависти и злости. Причем только такое, при котором в полной мере сохраняется ясность мысли и способность мгновенно принимать решения, а также готовность эти решения выполнять.

Император подобрал удачное слово для своего настроения, но легче ему от этого не стало. Большей частью он злился на самого себя. Он здорово просчитался в том, когда таанцы будут готовы к войне, ошибся в оценке своих собственных сил и в том, насколько верными окажутся его союзники.

А еще это дурацкое ожидание перед Дворцом спорта, у входа в который стоят суровые престарелые часовые с палицами в руках. В их возрасте и поднять-то дубины тяжело, не то что ими размахивать. Ходишь тут взад-вперед, ждешь, и ничего не поделаешь.

И снова в этом ожидании виноват только он сам.

Вечный император заготовил для себя много путей отступления. Если даже будет разрушен командный центр под замком, на дюжине миров существовали резервные центры: запасное оборудование, банки данных, персонал. Только одно император не учел. Или цинично не захотел учитывать.

Он не построил запасного здания Парламента.

Возможно, император втайне надеялся, что если основное здание будет разрушено, вместе с ним погибнет и основная масса законодателей. Тех самых, кого он ненавидел лютой ненавистью. Но здание, спасенное рукотворной горой, практически не пострадало. Оно стояло, как и прежде, целое, хотя и слегка радиоактивное. В момент взрыва в нем находилась жалкая горстка депутатов.

Пока здание Парламента не дезактивируют, сей почтенный орган перебрался в один из Дворцов спорта.

Это еще не объясняло, почему вечный император был вынужден ждать под дверью.

Властитель, если уж на то пошло, сам накликал на себя эту беду. Он полагал, что народ имеет право на зрелища. И пример здесь должно подавать правительство. Вот поэтому он и позаимствовал древний обычай одного из старых, еще с Терры, государств.

По теории, вечный император мог войти в Парламент только с разрешения большинства. Это означало, что церемониальная стража загородит ему дорогу. Он, как император, потребует освободить проход. И получит отказ. Он потребует пропустить его по праву сильного. И снова получит отказ. Только после третьего, вежливого, прошения ему дозволят войти внутрь. И вся эта дерьмовая процедура совершалась с бесконечными цветистыми речами и дурацкими приплясываниями.

Император, разумеется, всячески избегал появляться в Парламенте. Лишь пару раз в году ему приходилось совершать ритуал на глазах иллюзокамер. Это было красиво!.. Настоящая работа, конечно, велась во дворце.

Но сейчас, когда пришла необходимость выступить перед Парламентом, императора до смерти раздражал им же самим придуманный обычай.

Он покосился на стоящих у него за спиной двух гуркских телохранителей. Пусть они только посмеют улыбнуться!

Император прекрасно знал, что непальцам все на свете казалось смешным, особенно если при этом их начальник попадал в глупое положение. Однако сейчас на их лицах застыли недовольные гримасы. «Возможно, — решил император за миг до того, как двери распахнулись и часовые, едва не выронив свои палицы, отдали ему салют, — возможно, гурки сердятся из-за того, что им пришлось разоружиться».

Тут он ошибался. Просто гурки отлично владели своими лицами. А потеря привычных виллиганов, гранат и кукри их не очень беспокоила. У обоих под туниками находились крошечные мини-виллиганы — оружие, по мнению имперской секретной службы, способное пройти через любой контроль, за исключением полного личного досмотра.

Император покорно ждал за креслами, пока премьер-министр торжественно приветствовал его от имени депутатов, заверил его в полной поддержке со стороны подданных и попросил пролить свет императорской мудрости на сложности сегодняшнего дня.

«Полная поддержка…» — мрачно думал император, идя по проходу.

В зале присутствовало меньше половины депутатов. Целые галактики, до войны громогласно объявлявшие себя вечными друзьями, теперь вдруг заявляли о своем нейтралитете, выходили из правительства, а то и вообще начинали открыто поддерживать таанцев.

Для выступления император надел простую белую форму с пятью звездами и венком на погонах — символы главнокомандующего военным флотом. Он мог бы надеть любую из тысячи разных форм разных частей имперских войск, главнокомандующим которых он являлся. Но сейчас император предпочел простоту. На его груди сверкал один-единственный значок — эмблема корабельного инженера. Из всех своих наград этой властитель гордился больше всего. Как он однажды сказал Махони, знак корабельного инженера — единственный, который он действительно заслужил. Все остальные ему вручали как взятку.

Император говорил, глядя прямо в зал. Он смотрел не на сидящих перед ним делегатов, а на красный огонек работающей камеры — там были его основные слушатели. Через несколько минут его речь, переведенная на миллион разных языков, разлетится по всей империи.

— Один цикл назад, — без преамбулы начал властитель, — те, с кем мы пытались жить в мире и согласии, нанесли нам коварный удар в спину. Таанцы напали без причины, без предупреждения и без жалости. Во славу своих богов, богов разрушения и хаоса, они снова, в который уже раз, обагрили руки кровью.

Я не стану лгать вам, граждане империи. Таанцы хорошо обдумали свой удар. Они атаковали жизненно важные цели, и не без успеха. Что ж, они должны радоваться этому мигу, ибо успех их, воистину, будет недолговечен.

Война есть зло. Но порой другого выхода не остается и приходится воевать. И даже когда ведут войну из самых низменных, самых корыстных побуждений, ей пытаются приписать чистые и светлые цели. Жесточайший тиран, найдя в себе хоть крупицу порядочности, попытается оправдать вызванное им кровопролитие.

Но не таанцы. Некоторые из вас, вероятно, видели их пропагандистские ролики. Чего же они хотят?

Они хотят уничтожить империю.

Они хотят уничтожить меня.

А что они предлагают взамен? Что они обещают?

Если верить таанцам, их победа подарит всем существам равную долю вечной славы. О какой такой славе идет речь? Это не комфорт и не еда. Это не новые гарантии безопасности. Это не знание того, что еще не родившиеся поколения смогут жить, не подвергаясь тяготам и опасностям нашего времени. Нет. Об этом речь не идет.

Просто — доля в славе. И все. Порой таанцы называют это судьбой цивилизации. Естественно, имея в виду свою цивилизацию. Те миры и те народы, которые уже попали под власть таанцев и влачат теперь безнадежное, убогое существование под бичом своих тюремщиков, могли бы засвидетельствовать, что такое «слава» по-таански.

Отчаяние. Деградация. И наконец — смерть. Смерть — единственная награда, которую таанцы способны дать, ибо только смерть дает спасение от их кошмарной тирании.