Адептус Механикус: Омнибус - Грэм Макнилл

«Призрачная пагубь», — прошептал голос, идущий из нейронной клети, в которую были заключены инстинкты магоса, вместе с остатками его человечности, подавленные, но ещё не совсем отмершие. Каул проигнорировал его, как и любое другое напоминание о прошлой жизни. Посвящение в священные логарифмы Омниссии возвысило его над этой эмоциональной чепухой.

«Гипотеза: аномалия представляет собой бинарную реакцию — петлю обратной связи, распространяющей порчу, — рассуждал Каул. — Она подпитывается от заражения планеты и, в свою очередь, разжигает вирусную опасность носителя. Запрос: кто из них носитель, а кто — паразит? Является ли это симбиотическим сосуществованием?»

Аномалия впервые появилась на небе двадцать семь дней назад. Она была невидима для обычного глаза, но на неё среагировали десятки сенсорных станций Каула. Тогда он не смог определить её происхождение, но аномалия росла и ширилась с каждым часом, превращаясь в варп-шторм категории Гамма. Сможет ли его крепость выстоять в мире смерти, который подпитывает имматериум?

Магос перенес внимание на серво-череп, патрулирующий периметр базы, и устремил взгляд на огромное строение, созданное им вокруг корабля-эксплоратора почти двести лет назад. «Железная диадема» представляла собой скопление мануфакторумов и хранилищ, расположившихся на титаниевых трубах, поднимающихся из огромного озера. За десятилетия Федра штурмовала перерабатывающую станцию гневными выпадами споровых цунами, илотрясениями и ураганами, но миножья хватка комплекса на побережье никогда не ослабевала.

К сожалению, неминуемая катастрофа была не просто ещё одним приступом Федры.

Федра. Даже само имя казалось Каулу слегка ядовитым. Он оставался здесь только для кодификации планеты — врага, — а потом возможность покинуть её исчезла. Временно пребывая здесь, он пересек границы, которые некоторые назвали бы еретическими.

«Но моя цель всегда была чиста, — рассуждал Каул. — Этот мир воплощает дегенерацию плоти. Его джунгли — это непостоянное, загнивающее гнездо ярости, сплетенной с похотью. Знай врага своего и расшифруй код его».

Однако крестовый поход магоса скоро мог потерять возможность продолжаться, а если он погибнет, то с ним исчезнут и исследования неисчислимой ценности. Это неприемлемо.

<Запустить протокол улучшенной загрузки Каппа>, - провозгласил магос.

Рой деликатных мехаволокон развернулся из его капюшона. Они колебались, внимательно изучая заряженный данными воздух, подобно ротовым щупальцам каракатицы — фильтруя, сортируя и перепроверяя показатели со всей территории, контролируемой магосом, пожирая данные о преломлении света, плотности частиц, атмосферном давлении, гравитационной аритмии и множестве других переменных для разжигания яростной машины разума. Каул прорвался сквозь всё это за мгновения, рубя и кромсая факты на возможности, отметая или повышая возможности до вероятностей и возвращаясь назад, чтобы отточить самые многообещающие из них, создавая единую категорическую точность.

Он вложил в это все силы, но ответ всё равно ускользал, подобно какой-то скользкой, нереальной добыче.

<Точная оценка невозможна.>

Каул убрал мехаволокна и пропел седьмую мантру Алгебраической Гармонии, чтобы рассеять дух разочарования. Каждый раз, когда он пытался определить, когда разразится шторм, выводы получались разными. Иногда он думал, что остались месяцы, иногда — недели, но так же часто результаты показывали считанные дни или, даже, наоборот, десятилетия. Градус непостоянства делал каждый ответ неверным. Даже для магоса переменные были слишком коварны, слишком хаотичны…

«Я больше не стану пытаться просчитать это», — поклялся Каул, но клятва была лишь для себя, не для Омниссии, потому что он знал, что нарушит её, как уже делал множество раз. Им двигало то же самое упрямство, приковавшее его к Федре — практически патологическое нежелание принимать несовершенство.

<Временной промежуток неважен / апогей неизбежен.>

Мои исследования будут сохранены. На этот раз клятва была обращена к Омниссии, и Каул намеревался сдержать её.

Погрузившись в инфосферу, магос направил свой разум дальше в джунгли, перескакивая с одного маяка на другой, оседлав инфопотоки, следующие за лабиринтами водных путей Федры, в поисках святых воинов, которым он доверил свою судьбу.

Конвой боевых галер скитариев разрезал покрытые слизью реки Клубка в четком построении, огромные стальные шестерни боролись с жижей, а из труб валил черный дым. Все пять судов были одного размера, их намерения читались с первого взгляда — тупые, увенчанные пушками носы и покрытые зубчатыми бойницами борта производили впечатление плавающих крепостей. Каждое из судов выдвинулось из «Железной диадемы» с манипулой из сотни скитариев и их священных боевых машин на борту, вместе с командой инженеров, приписанных моряков и палубных сервиторов. Однако путешествие взяло своё. Некоторых забрали ленивые, смертельные уловки Федры — висящая бритвенная лоза отрубила голову неосторожному моряку, другого утащило змеедрево, скрывающееся на берегу, бригада мотористов погибла из-за нашествия орды шкрабов. Многие приняли смерть и от рук настоящего врага, чьи скрытные атаки становились всё более частыми, с приближением конвоя к цели. Потери были прискорбными, но неизбежными. И что самое важное — они были запланированными.

Стоя на приподнятой обзорной палубе авангардного судна, Альфа Фестос-ИР01 осмотрел берег реки, целясь из своего длинноствольного ружья. Пока он водил древним оружием в стороны, то упирал деревянный приклад на сгиб правой руки, что выдавало в нем умудренного годами стрелка. Наступила ночь, но его глазной омниспик превращал биолюминесцентный оскал грибов и окаменевших кораллов в высококонтрастную абстракцию — белое тепло бегающих животных и пассивную серость растений. Всё это для ветерана-скитария было лишь бесполезным шумом. Он выискивал ловкие движения разумной жизни. Вражеской жизни.

Связанные с ним братья по войне располагались вокруг на равных интервалах, каждый прикрывал свой вектор обзора. Не сведущий наблюдатель мог принять скитариев-егерей отделения «Ирридио» за идентичных клонов или стилизованные изображения людей. Все скитарии носили багровые рясы с капюшоном, прикрывающие сегментную броню. Черты лица воинов были спрятаны за выступающими дыхательными масками и выпуклыми очками, что придавало им безжалостный вид, напоминающий о насекомых. Казалось, что всё они получили одинаковую ужасную травму, оторвавшую нижнюю часть ног — ниже коленей плоть заменяла титановая аугметика. Только инициаты Культа Механикус поняли бы, что эта стигмата — Долг Красной Планете, сакральный обряд посвящения для всех скитариев. Это было уместно, что святые воины ступали с направляющей их чистотой Омниссии.

В особенности по земле столь нечестивой, как Федра.

<Контакт: 1 отряд/не опознан. Передаю координаты… >, - доложил Ихткуль-ИР04 с позиции на смотровой башне корабля. Для посторонних сигнал егеря показался бы случайным шелестом статики, но для его товарищей-киборгов это сообщение было наполнено информацией. В ответ мгновенно пришли три подтверждения, затем, секундой позже, и четвертое. Брок-ИР05 всегда был самым медленным в отделении. Альфа Фестос-ИР01 не испытывал к нему вражды из-за этого, потому что это не было ошибкой его подчиненного. Брок-ИР05 был всего лишь самым слабым из них, поэтому и был обозначен «пятым» в отделении.

«У каждой шестерни своё святое место в машине», — подумал Фестос-ИР01.

Его зрение на секунду помутилось, когда скитарий соединился с оптикой впередсмотрящего, и темные берега сменились видом реки с высоты птичьего полета. Сквозь глаза Ихткуля-ИР04 он увидел тощий силуэт, ждущий на коралловом утесе. Он стоял, окутанный светом, который испускала машина, похожая на блюдце. Аппарат висел над головой создания подобно крохотному космическому кораблю. От вида чужацкой машины в мозгу альфы-ИР резко вспыхнуло религиозное отвращение. Хотя дрон и был всего четырех ладоней в окружности, и, казалось, не имел вооружения, само его существование было святотатством.

Это жалкая пародия на святые машины Омниссии…

Чтобы перевести своё внимание с машины на владельца, Фестосу-ИР01 потребовалось практически физическое усилие. Чужак стоял неподвижно, не считая легкого колыхания доходящих до лодыжек одеяний. Его руки были сложены крестом, ладонями на плечах, будто он отдыхал, но черные глаза были широко открыты. Казалось, что он смотрит прямо на скитария, закрытый и высокомерный. Его кобальтовую кожу и плоское, почти мертвецкое, лицо ни с чем нельзя было спутать — это был тау.

Долгая война за Федру между Империумом и империей Тау исчерпала себя годы назад, но последние чужаки остались здесь, брошенные, как и их имперские противники, когда конфликт двинулся дальше. Обе стороны стали озлобленными и отчаянными и сражались теперь лишь за выживание. Только святые воины «Железной диадемы» всё ещё шли праведным путем.