Вкус греха - Мэрилин Папано

Ему не хотелось признавать, что Селина права. Ребенку важен не тот человек, который является его отцом, а тот, кого он отцом считает. Джеред, должно быть, страдает сейчас не на шутку. Одно дело — знать, что о тебе забыл родитель, который скитается где—то далеко, как мать Джереда или мать Уилла, и совсем иное — когда о тебе не вспоминает отец, которого от тебя отделяет несколько миль.

— И что же я ему должен сказать? «Извини, парень, но твоя мать солгала и я не твой отец»?

— Не знаю, что вы должны говорить. Но если вы скажете что—нибудь плохое о Мелани, он встанет на ее защиту.

— Да? После того, как она бросила его?

Уилл не мог припомнить минуты, когда ему самому захотелось бы встать на защиту собственной матери, или даже такой минуты, когда бы он пожалел о ее отсутствии. Даже в тот день, когда она собрала вещи и объявила ему, что уезжает, а он понял, что останется совершенно один в пустом доме без денег и практически без еды, даже тогда он ни о чем не жалел. Ему было страшно, да, но он не хотел, чтобы она осталась. И ничто не шевельнулось в его сердце, когда он в последний раз проводил ее взглядом.

— Да. Мелани его мать.

— И этим все сказано. — Уилл насмешливо покачал головой. — Да, ты поразительно наивна.

Селину пробрала дрожь. Она принялась за еду. Уилл тоже стал есть, но в то же время он наблюдал за ней. Похоже, в последнее время он нашел для себя излюбленное занятие.

Кстати, Селина исполнила его просьбу, высказанную в библиотеке в весьма экстравагантной манере. Они заехали домой, и Селина переоделась. Сейчас на ней была белая юбка, чуть выше колен, и темно—синяя блуза, оставляющая открытыми руки и шею. Обычно одежда Селины скрывала фигуру; этот наряд подчеркивал. Именно одежду такого рода имел в виду Уилл.

Наконец она неуверенно подняла голову.

— Извините меня. Я забыла про вашу мать, — тихо проговорила она.

Уилл не любил извинений. Он никогда не приносил их, а слышал так редко, что толком не знал, как на них реагировать.

— Про нее нетрудно забыть.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Двадцать четыре года назад. В день ее отъезда.

— И она ни разу не встречалась с вами? И вы, когда выросли, не пытались ее найти?

— А зачем?

Селина растерялась.

— Да затем, что она ваша мать! Она единственный родной вам человек.

— Но я не был ей нужен. Причем еще до того, как она уехала из Гармонии. Еще до моего рождения. Она не хотела становиться матерью. И при всем том ты полагаешь, что я должен был ее разыскивать? — Он презрительно улыбнулся. — Уверяю тебя, если я не интересовал ее в детстве, то неинтересен для нее и сейчас.

— И вы по ней не скучали.

Слова Селины прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

— Нет. Полетта в нашей семье была лишней. Мы с отцом прекрасно понимали друг друга и обходились без нее. А когда он умер, мне было безразлично, есть она или нет.

— Вы звали мать по имени? — удивилась Селина.

— Она сама так хотела.

Селина усмехнулась:

— Даже в моем возрасте… Если я назову свою мать в глаза Аннелизой, она меня убьет.

— Даже в твоем возрасте? — передразнил ее Уилл. — О да, двадцать восемь — это возраст.

Он не мог понять, чем вызвана ее загадочная улыбка. Ах, если бы он мог читать ее мысли так же свободно, как это делает она!

Когда они вышли из ресторана, еще не совсем стемнело. И дневная жара еще не сменилась вечерней прохладой. Солнце уже опустилось за горизонт, и небо на западе было красно—фиолетовым. Ночные насекомые уже завели свои песни. Над стоянкой роились комары, и Уиллу с Селиной пришлось отмахиваться от них, пока они шли к машине. В непосредственной близости от реки — Миссисипи находилась всего в нескольких сотнях ярдов — летом всегда тучи комаров.

«Дома мы будем не позже девяти, — подумал Уилл, выруливая со стоянки. — Вот так рано закончится еще один бестолковый вечер».

До Гармонии они доехали в молчании. Уилл сбросил скорость перед перекрестком; дорога направо вела к дому мисс Роуз, слева находились прежние владения Бомонтов. Уилл не был там много лет и мог бы держать пари, что Селине вообще не доводилось забредать в те края. Зачем? На земле Бомонтов и в лучшие времена не на что было взглянуть. Предки Уилла жили фермерством; один из них даже умудрился вырастить семерых детей. Отец Уилла был первым, кто изменил сельскому хозяйству и пошел работать на близлежащую фабрику. Земли он отдавал в аренду соседу.

После его смерти Полетта прежде всего позаботилась о ферме. Будущее сына нисколько не волновало ее, а вот ферму она успела продать, скорее всего, за бесценок, тому самому арендатору. Ей не хотелось ждать более выгодного покупателя, так влекла ее новая, лучшая жизнь. Уиллу было безразлично, обрела ли она свое счастье.

Сворачивая налево, он почувствовал на себе взгляд Селины. Она не знала, куда они едут, но воздержалась от вопросов.

Дорога шла прямо, только в одном месте огибала гигантский дуб. Примерно через четверть мили Уилл свернул на боковую дорожку, которая упиралась в забор. Здесь он выключил мотор и фары и вышел из машины. Ночные звуки вступили в свои права: звенели древесные лягушки, стрекотали цикады, шелестели листья. Как всегда по ночам, усилился густой запах нагревшейся за день земли.

Эти звуки и запахи живо напомнили Уиллу, как они с отцом играли в лесу, плескались в ручье, копались в земле. Первые, самые счастливые десять лет его жизни, когда во всем мире существовали только отец и он, и ни один из них не думал о Полетте. А потом отца не стало, и жизнь Уилла покатилась ко всем чертям.

Через минуту Селина уже стояла рядом с ним.

— Вы здесь росли?

— Да.

Дом Бомонтов находился в пятидесяти ярдах отсюда. Шестикомнатный дом с черепичной кровлей, не слишком большой и тем более не роскошный, но и убогим его никто бы не назвал. Потом дом разобрали, и сейчас местоположение его можно было определить только по цветам, разросшимся там, где были когда—то разбиты клумбы. Полетта любила цветы, и отец Уилла высаживал их во множестве — фиалки, нарциссы, лилии, камелии, циннии и розы. Удивительно, но самые жизнеспособные из них до сих пор сохранились. Растущие на заболоченной почве ближе к ручью ирисы, жасмин, страстоцветы одичали. Это место не отличалось красотой, и все эти цветы оживляли его. По утрам и вечерам воздух бывал напоен их ароматами. Примыкавшие к дому поля новые владельцы засадили сахарным тростником.

— За теми деревьями есть бухта. Мы ходили туда ловить рыбу. А вон там, — Уилл указал вправо, — у отца был огород. Хотя он и не стал фермером, но, видно, любовь к земле осталась у него в крови. Огород был такой большой, что овощей хватало и на семью, и на продажу. А еще здесь потрясающие ягодные места.