Несущий смерть - Кинг Стивен

Единственное, что тревожило Меррилла, и тревожило все больше и больше по мере того, как он опускался по списку потенциальных покупателей, так это демонстрационная часть. Он мог сколько угодно расписывать достоинства камеры, но даже такой болван, как Эмори Чаффи, не стал бы выкладывать денежки только за слова.

Иногда Поп думал, что допустил серьезную ошибку, попросив Кевина отснять все эти фотографии, чтобы сделать из них видеофильм. Скорость времени в нашем мире (как и Кевин, Поп все-таки считал этот мир реальным) и в другом, полароидном, была разной. В полароидном время текло более медленно… Но не ускорялось ли оно по мере приближения собаки к камере? Поп склонялся к мысли, что ускорялось. Чтобы зафиксировать движения собаки вдоль забора, требовалось несколько фотографий. Теперь же каждая последующая не оставляла никакого сомнения в том, что расстояние между собакой и камерой резко сокращается. Словно время в полароидном мире старалось догнать время в мире реальном, стать с ним синхронным.

Конечно, и в этом не было ничего хорошего. Но беда не приходит одна.

Он же имел дело не с бездомным псом, черт побери!

Поп не знал, кто это, но нисколько не сомневался, что совсем не собака.

Он думал, что имеет дело с собакой, когда видел, как та обнюхивала забор, который теперь остался в добрых десяти футах позади. Она выглядела собакой, правда, злобной собакой, и когда повернулась к камере мордой.

Но теперь Поп видел в ней существо, которого никогда не было ни на сотворенной Богом Земле, ни даже в аду Люцифера. Вот это очень тревожило старика: те немногие, кому он показывал фотографии, ничего такого не видели. Они неизменно морщились, говорили, какой же это отвратительный, мерзкий пес, но не более того. Ни один из них не предположил, что пес в камере Кевина превращается в какое-то чудовище по мере приближения к фотографу. По мере приближения к линзам, которые могли служить неким барьером между тем и этим мирами.

Поп вновь подумал (как когда-то Кевин): Но пес никогда не сможет выпрыгнуть в наш мир. Никогда. Потому что эта тварь — ЖИВОТНОЕ, жуткое, страшное, маленьким детям кажется, что такие вот прячутся в шкафах и углах, когда мама выключает свет. Но это всего лишь ЖИВОТНОЕ, а потому случится следующее: будет последняя фотография, на которой получится размытое пятно. Если этот дьявольский пес прыгнет, а именно это он и собрался сделать, то камера или сломается, или в белой рамке будут только черные квадраты, потому что нельзя фотографировать с разбитыми линзами. А тот, кто держит камеру в руках, наверняка ее выронит, когда на него прыгнет этот пес, и камера разлетится на куски. Чего еще можно ждать от пластиковой коробки при ударе о бетонную поверхность?

Эмори Чаффи вышел на облупившееся крыльцо в блейзере, который когда-то был густо-синим, но после многих чисток принял серый оттенок униформы лифтера. Высокий лоб Эмори Чаффи уходил вверх, плавно переходя в лысину и исчезая под редкими волосами. Его широкая улыбка выставляла напоказ гигантские передние зубы, которые придавали ему сходство с Багсом Банни[5], только катастрофически поглупевшим Багсом.

Поп взялся за ремень камеры (Господи, как же он ее ненавидел!), помахал Эмори рукой и ответил вымученной улыбкой.

Дело, в конце концов, есть дело.

* * *

— Уродливая псина, не так ли?

Чаффи изучал почти полностью проявившуюся полароидную фотографию. Поп, радуясь искреннему интересу и любопытству Чаффи, подробно рассказал, на что способна камера. Потом Поп протянул ему «Солнце», как бы приглашая сделать снимок.

И Чаффи, сверкнув зубастой улыбкой, навел камеру на продавца.

— Только не меня, — затараторил и замахал руками Поп. — Меня фотографировать не надо. Я бы предпочел, чтобы мне в голову целились из ружья, а не из этой камеры.

— Да уж, вы знаете, как продать товар! — восхищенно ответил Чаффи и повернулся с камерой к панорамному окну, из которого открывался великолепный вид на озеро. (За годы, пока семейство Чаффи проматывало накопленные в первой мировой денежки, вид этот нисколько не изменился.) Спятивший нажал на спуск.

Камера зажужжала.

Попа передернуло. Он обратил внимание, что теперь его передергивало всякий раз, когда он слышал это негромкое жужжание. Он еще пытался контролировать себя, но понял, что это бесполезно.

* * *

— Да, сэр, один и тот же ужасный пес, — повторил Чаффи, вглядевшись в проявленную фотографию, и Поп не без удовлетворения отметил, что зубастая улыбка наконец-то сползла с его лица.

Камера умела сгонять улыбки.

И все же он понимал, что Чаффи не видит того, что открылось ему, Попу Мерриллу. Впрочем, он не очень удивился: был к этому готов. Ему, конечно, удалось удержать на лице маску бесстрастности, но внутри все тряслось от страха. Поп отдавал себе отчет в том, что, откройся Чаффи истина, бедняга после первой же фотографии бросился бы со всех ног к ближайшей двери.

Пес (конечно, не пес, но надо же как-то его называть!) еще не прыгнул на фотографа, но уже готовился к этому. Задние лапы напружинились, тело приникло к потрескавшемуся тротуару. Чем-то пес напоминал Попу подростка за рулем мощного автомобиля, стоящего на светофоре. Ему не терпится сразу рвануть с места, он уже давит на педаль газа, чтобы, отжав сцепление, бросить машину вперед, обжигая широкие шины о шершавый асфальт.

Морда собаки стала неузнаваемой. Огромный злобный глаз, черный нос с двумя ноздрями-дырами. И вроде бы из ноздрей валил пар, как дым из жерла вулкана. Может… может быть, у меня опять разыгралось воображение? Какая разница, думал Поп. Ты продолжай щелкать затвором объектива или дозволяй другим людям щелкать затвором объектива, и все узнаешь, не так ли?

Но он не хотел этого узнавать. Поп взглянул на этого черныша, со шкурой в репьях, шерстью, торчащей дыбом, хвостом, похожим на некое средневековое оружие. Взглянул на тень, отбрасываемую фотографом, и увидел, что она тоже изменилась. Одна из ног-теней отступила назад, отступила далеко, даже с учетом восходящего или заходящего солнца. Почему-то Поп решил, что солнце заходит и скоро полароидный мир провалится в ночь.

Фотограф в том мире наконец-то понял, что объект съемки не собирается спокойно позировать; в его намерения это и не входило. Он хочет есть, а не оставаться на месте.

Есть и — возможно, пес сам этого не понимал — покинуть полароидный мир.

А ты это выясни, язвительно сказал внутренний голос. Давай! Продолжай фотографировать! Вот все и узнаешь! В ИЗБЫТКЕ! Мало не покажется!

— И вы, сэр, потрясающий продавец. — Эмори Чаффи, похоже, говорил уже давно, но Поп уловил только последнюю фразу.

И тут же вспомнил о Маккарти.

— Если вы думаете, что это какой-нибудь фокус…

— Фокус? Отнюдь! Ни в коем разе! — Зубастая улыбка снова вернулась к Чаффи, и он развел руками. — Но боюсь, о покупке мною этого конкретного предмета не может быть и речи, мистер Меррилл. Я очень сожалею, но…

— Почему? Если вы не думаете, что эта чертова камера — ловкая подделка, тогда почему не хотите ее купить? — Поп и сам был удивлен своей яростью.

Он никогда так не говорил с потенциальным покупателем. И едва ли заговорит вновь. Но очень уж ему хотелось отделаться от этой хреновины.

На лице Чаффи отразилось недоумение, словно он не знал, какими словами должен объяснить очевидное для него решение. В этот момент он напоминал старательного, но не очень способного учителя подготовительной школы, который старается научить умственно отсталого ребенка завязывать шнурки.

— Но камера же ничего не делает, не так ли?

— Ничего не делает? — Поп уже кричал. Он и представить себе не мог, что способен до такой степени потерять контроль над собой. Что с ним сталось? Или на него так влияла камера?

— Ничего не делает? Вы что, ослепли? Она же фотографирует другой мир! Делает фотографии, которые фиксируют происходящее в другом мире, куда бы вы ее ни наводили в нашем мире. И этот… это… это чудовище…