Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, Екатерина Сушкова делала все, чтобы унизить «косолапого мальчика». В ответ на унижения он одаривал ее стихами. В то лето и молодежь, и бабушка Мишеля отправились на богомолье в лавру. Там, на паперти, они увидели слепого нищего, который обрадовался их милостыне и сказал, что накануне другая шумная компания ради смеха набросала ему полную чашечку камешков. Лермонтов тут же стал что-то быстро писать на обрывке бумаги, а потом подарил стихи Сушковой:
У врат обители святойСтоял просящий подаяньяБедняк иссохший, чуть живойОт глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,И взор являл живую муку,И кто-то камень положилВ его протянутую руку.
Так я молил твоей любвиС слезами горькими, с тоскою;Так чувства лучшие моиОбмануты навек тобою!
Сушкова, конечно же, на чувства Мишеля не ответила. Ей было уже восемнадцать, и она несколько лет выезжала на балы. Она принимала стихотворные подношения, делала им разбор, подтрунивала, если юноша начинал говорить о любви, но как бы не принимала эти слова на свой счет. И так было все те два года, которые Лермонтов оставался в Москве.
Но все, что он не мог сказать Кате, он говорил своей подруге Саше Верещагиной. Между ними установилась нежная дружба, можно сказать – дружба до гробовой доски.
В. А. Лопухина (в замужестве Бахметева)
М. Ю. Лермонтов (1835–1838)
Была и еще одна московская барышня, которой он стихов не подносил и о любви не говорил. Лермонтов был в те годы влюблен в «молоденькую, милую, умную, как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину: это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. Как теперь помню, – вспоминал Аким Шан-Гирей, – ее ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет пятнадцать-шестнадцать; мы же были дети и сильно дразнили ее; у ней на лбу чернелось маленькое родимое пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя: „У Вареньки родинка, Варенька уродинка“, – но она, добрейшее создание, никогда не сердилась. Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения, но оно не могло набросить (и не набросило) мрачной тени на его существование, напротив: в начале своем оно возбудило взаимность, впоследствии, в Петербурге, в гвардейской школе, временно заглушено было новою обстановкой и шумною жизнью юнкеров тогдашней школы, по вступлении в свет новыми успехами в обществе и литературе; но мгновенно и сильно пробудилось оно при неожиданном известии о замужестве любимой женщины».
Так писал об этом Шан-Гирей. И добавлял: «байронизма тогда уже не было и помину».
Да, уже в Петербурге плащ Чайльд-Гарольда был Лермонтовым сброшен. Но в Москве он прикрывался этим плащом, не рискуя обнажать собственные чувства. С Катей Сушковой он попробовал – и получил «красные глаза» и «косолапого мальчика». Даже спустя годы, даже после того, как она испытала к нему, если вдруг ей поверить, великую любовь.
Студенческие годы. Холера. Роковой год. Зависть и обиды
Из пансиона Лермонтов ушел не окончив курса. Связано это было с решением императора превратить благородный пансион в обычную гимназию, то есть выпускники не получали никаких гарантированных чинов и офицерского звания. Смысла терять еще год он не видел. И бабушка, и отец были в этом солидарны. Они думали отправить Мишеля учиться за границу, но не сошлись во мнениях – Франция или Германия. Поэтому сошлись на компромиссном Московском университете, в который после императорского указа ему пришлось сдавать экзамены на общих основаниях.
Лермонтов был зачислен на нравственно-политическое отделение и стал посещать лекции, но чувствовал себя среди студентов совершенно чужим. Да и лекции вызывали в нем ровно столько интереса, что он, по большей части, сидел в аудитории с раскрытой книгой и читал то, что ему интересно. Трудно сказать, как вообще университетские лекции на нем отразились. Возникает такое ощущение, что ходил он на занятия только для проформы, и главным стимулом посещать университет были, так сказать, последствия обучения – все тот же классный чин, все то же офицерское звание.
К тому же поступил он в очень неудачный год. Прошло немного времени, как начались занятия, и в Москве объявилась холера. Донесения императору о положении дел в Порвопрестольной напоминали сводки с фронта. Университет после смерти одного из студентов закрыли. Жителям рекомендовали запастись продуктами и не появляться на улице. Увеселительные мероприятия были запрещены. На заставах появились карантины, на улицах – телеги с трупами. После того как отпевать умерших в церквях в многолюдной Москве запретили, а чудотворные иконы во избежание массового заражения убрали от толп верующих, началась паника. Черный люд решил, что «лихие люди», среди которых называли в первую очередь докторов, решили всех уморить, и едва не начался бунт.
Пушкин во время холеры сидел в Болдино и писал повести, «Маленькие трагедии» и стихи. Лермонтов сидел в эпицентре холеры в Москве и писал стихи, в которых холера и французские события слились в единый кровавый узор:
Настанет год, России черный год,Когда царей корона упадет;Забудет чернь к ним прежнюю любовь,И пища многих будет смерть и кровь;Когда детей, когда невинных женНизвергнутый не защитит закон;Когда чума от смрадных, мертвых телНачнет бродить среди печальных сел,Чтобы платком из хижин вызывать,И станет глад сей бедный край терзать;И зарево окрасит волны рек;В тот день явится мощный человек,И ты его узнаешь – и поймешь,Зачем в руке его булатный нож;И горе для тебя! – твой плач, твой стонЕму тогда покажется смешон;И будет все ужасно, мрачно в нем,Как плащ его с возвышенным челом.
Предвидение? Лермонтов – пророк? Он знал, что наступит страшный 1917 год и что расстреляют всю семью Николая Второго? Маловероятно! Нужно было просто прожить холерное время в Москве и иметь сведения о французских событиях, а также держать в уме события более отдаленные – времен Диктатуры, чтобы написать это предсказание. «Чума от смрадных, мертвых тел» действительно бродила по Москве и по окрестностям, и ее всеми силами старались остановить. И называлась она – холерой. Бунт властям удалось пресечь в самом начале. Но три месяца москвичи провели под жестким полицейским надзором.
Тех, кто пытается назвать Лермонтова «роковым» для страны поэтом, прошу не забывать, что роковую подоплеку можно привязать к чему угодно, было бы желание. Труднее в таких стихотворных «пророчествах» увидеть истинную причину, побудившую автора их написать. Для Лермонтова в 1830 году это была холера. И для москвичей, оказавшихся запертыми в городе, слова холера и смерть без всякого преувеличения были синонимами. Что ж касается падающей короны царей, тут не нужно было быть пророком. В Тарханах, где Мишель провел детство, отлично помнили о пугачевском бунте. Достаточно искры, чтобы вспыхнул костер. Почему бы – не холеры?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Лермонтов: Один меж небом и землёй - Валерий Михайлов - Биографии и Мемуары
- Лермонтов - Вадим Вацуро - Биографии и Мемуары
- Расшифрованный Лермонтов. Все о жизни, творчестве и смерти великого поэта - Павел Елисеевич Щеголев - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Голицын - Биографии и Мемуары
- Николай Гоголь - Анри Труайя - Биографии и Мемуары
- Гоголь в Москве (сборник) - Дмитрий Ястржембский - Биографии и Мемуары
- Лермонтов и М.Льюис - Вадим Вацуро - Биографии и Мемуары
- Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс - Биографии и Мемуары
- Духовный путь Гоголя - Константин Мочульский - Биографии и Мемуары
- Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия» - Валентин Рунов - Биографии и Мемуары