Президентский марафон - Борис Ельцин

Разумеется, реформы были далеко не идеальны, часто шли в неверном темпе, и конечно, не было в то время нормальной властной вертикали для реализации сложнейших экономических преобразований. Директорский корпус затаился и "ушел в партизаны". И тем не менее Гайдар сделал

самое главное - научил всех, от министра до грузчика, мыслить по-рыночному, считать деньги. И я уверен, что дай мы его команде поработать еще год - и экономика рванула бы вперед, начались бы нормальные процессы в промышленности, пошли бы те самые западные инвестиции, о которых так мечтало любое наше правительство.

...Сегодня, когда во взрослую жизнь идет поколение, которое попросту не помнит бытовых подробностей конца 80-х годов, ругать экономические реформы Гайдара стало легко. Я был кандидатом в члены Политбюро, руководителем огромной Москвы и прекрасно помню и знаю, в каком отчаянном положении находилась страна в недавнем прошлом, о котором так любят рассуждать коммунисты.

Да, все предприятия работали, но что толку?

В магазинах, даже московских, было хоть шаром покати. Сахар, табак и другие необходимые продукты покупали по талонам. Страна быстро-быстро проедала гуманитарную помощь, которую нам предоставили страны Запада, напомню, на сотни миллионов долларов! Скрытая инфляция была гораздо мощнее нынешней - открытой.

Мы в Политбюро всерьез обсуждали вопрос о возможности вскрыть военные склады и пустить на рынок "стратегический военный запас" - крупы, мясные консервы и так далее. И вряд ли можно забыть еще одну картину того времени очереди, очереди, очереди... За всем.

Переход к свободной торговле и отпуску цен разом наполнил товарный рынок. Но эта экономическая программа требовала консолидированных усилий всего общества, всех слоев населения, всех политических движений! Именно так произошло в восточноевропейских странах. Именно так произошло в огромном Китае, потому что там реформы проводили по решению компартии и никто, ни один человек, не мог ее ослушаться.

... В нашем случае все было иначе. Никакой гайдаровский закон не мог пройти через Верховный Совет, ни одна болезненная для населения реформа не обходилась без жесточайшей политической обструкции. Вместо общих усилий и терпения мы встретили глухое недовольство, а потом и очень жесткое сопротивление. Вот такова была цена политической свободы, которая вовсе не означала автоматически свободную в полном смысле экономику. Напротив, экономическая свобода и политическая очень часто приходили в противоречие друг с другом.

Разогнать Верховный Совет, который тогда остро мешал реформам, в 91-м или 92-м году, сразу после серьезнейших политических потрясений, распада Союза, было невозможно. Правительство реформаторов не могло работать вместе с коммунистическим парламентом. И я вынужден был проститься с правительством Гайдара.

Гайдар передал реформы в руки Черномырдину.

Началась совсем другая эпоха - медленного, осторожного, достаточно противоречивого реформирования экономики. Тем не менее итоги этой эпохи нельзя однозначно определять как топтание на месте. Заработали банковская и кредитная системы, началась приватизация, появился рынок товаров и услуг, появился класс первых российских бизнесменов.

Для нашей страны, где десятилетиями люди боялись ослушаться вышестоящую инстанцию, где забыли об инициативе и конкуренции, это была настоящая революция не только в экономике, политике, но и в сознании.

Пять лет премьерства Черномырдина - огромный исторический срок. Это были очень насыщенные годы. Только одних денежных реформ за эти годы прошло у нас несколько. Случались крупные политические кризисы. Были большие проекты, большие надежды.

Были и большие поражения... Не удалось преодолеть монополизм в экономике, спад производства, не удалось преодолеть гнилую систему взаимозачетов, способствующую коррупции и воровству. Не удалось инвестировать крупные средства в промышленность. А главное - не удалось по-настоящему улучшить жизнь людей.

В субботу, 21 марта 98-го, Виктор Степанович приехал ко мне в Горки. Разговор был обычный и невеселый: долги по зарплате, тяжелая ситуация с выполнением бюджета. Сделав паузу, я вдохнул побольше воздуха и сказал: "Виктор Степанович, я недоволен вашей работой". - "В каком смысле, Борис Николаевич?"

Черномырдин посмотрел на меня обреченным взглядом старого, все понимающего, опытного аппаратчика: "Я подумаю, Борис Николаевич". Высокая и тяжелая дверь за ним медленно затворилась.

Справедлив ли я к тому, кто уходит? Каждый раз этот вопрос - наиболее для меня мучительный. Каждый раз, при любой отставке. Объявлять об этом, пожалуй, самая неприятная часть моей работы. Тот, с кем ты расстаешься, вроде бы умом понимает, что ничего тут личного нет, что мне так же тяжело, как и ему, если даже не больше, что смотреть в глаза и произносить: вы должны уйти - это тяжелейший стресс. Умом понимает, но обида... она сильнее. Ведь я каждый раз остаюсь. А кто-то - уходит.

Отправлять в отставку умных, преданных, честных людей - тяжелейший крест президента.

Но есть и другая сторона медали. Еще несколько лет назад политическая сцена новой России была пустой и голой. Давая шанс политику занять премьерское или вице-премьерское кресло, я сразу делаю его имя известным, его поступки значимыми и его фигуру - в чем-то знаковой. Забегая вперед, могу с уверенностью сказать: Гайдар, Черномырдин, Кириенко, Примаков, Степашин, Чубайс и другие вышли на политическую сцену благодаря именно тем неожиданным, порой раздражающим кадровым решениям, которые в свое время вызывали такой резонанс, столько критики и споров.

Иногда я думаю даже так: а ведь другого способа ввести в политику новых людей у меня просто и не было!

Однако с Черномырдиным - особый, возможно, самый трудный для меня случай. Виктор Степанович много раз спасал, выручал меня. Но предаваться жалости сейчас... не имею морального права. Передать власть я обязан в другие руки. В чьи? Пока еще не знаю. Думаю.

Как бы это точнее сформулировать... Черномырдин очень сильный человек, главная сила которого - в умении приспосабливаться к реалиям жизни. На переходном этапе реформ, полном сложных и противоречивых обстоятельств, качество действительно очень важное.

Для тяжелых условий России умение приспосабливаться, может быть, исторически вообще черта самая ценная. Корневая. Но... мы-то живем уже в другое время. И у следующего президента, как мне казалось, должно появиться иное мышление, иной взгляд на мир.

...Между тем Черномырдин, как раз незадолго до нашего разговора, поверил в свою дальнейшую политическую перспективу.

Позиции молодых реформаторов окончательно подорваны. Избавляться в этот момент от надежного премьера, который не раз выручал меня в кризисных ситуациях, - полное безумие. Но так складывается, что именно в этот момент я должен с ним расстаться!

Много писали о моей якобы усилившейся "ревности" к Черномырдину. Вроде бы его слишком тепло приняли в США, как будущего президента, и я "взревновал".

...Никогда не испытывал ревности к сильным людям, которые работали рядом. Напротив, всегда искал их - агрессивных, ярких, решительных - и находил.

На самом деле все было с точностью до наоборот. Если бы я действительно верил в то, что Черномырдин сможет стать будущим президентом, провести болезненные и непопулярные реформы в социальной сфере, добиться экономического прорыва, я бы обязательно отдал в его руки часть президентских полномочий, изо всех сил помогал ему готовиться к выборам.

Но я видел, что Черномырдин выборы не выиграет. Сказываются политический опыт вечных компромиссов, шаблоны осторожного управления, усталость людей от привычных лиц в политике.

... К отставке Черномырдина я готовился исподволь, тщательно. Искал кандидатуру нового премьера. Под разными предлогами (как правило, обсуждение какой-то конкретной проблемы) в течение трех месяцев встречался с теми сильными фигурами, которые могли бы придать новый импульс реформам - просто по своей человеческой энергии, менталитету.

За рамки этого процесса я заранее вывел знакомые лица известных политиков: Явлинского, Лужкова. Мне не хотелось, чтобы на место Черномырдина приходил человек с грузом долгов и обязательств перед своей партией или перед "своей" частью политической элиты. Я хотел найти премьера, свободного от групповщины, от прежней своей политической логики.

Значит, премьер будет, как сейчас говорят, "техническим", или, точнее, технократическим. Чистый управленец, экономист. Кто же у меня на примете?

...В правительстве есть два очень сильных хозяйственника.

Николай Аксененко, министр путей сообщения. Первый из госмонополистов, кто провел крутое реформирование своей отрасли, сумел сделать мощный рывок к рыночным отношениям. Очень существенно, что он в наиболее болезненной социальной сфере сделал самые важные и точные шаги - снял с баланса все бывшие железнодорожные больницы, поликлиники, санатории. Это сразу сбросило огромные гири долгов с железнодорожных компаний. Людям вовремя начали платить реальную зарплату. И второе - отказался от взаимозачетов, по крайней мере твердо шел к тому, чтобы его компании работали с живыми деньгами, нормально развивались и не давали тем самым никому под видом списания долгов класть в карман заработанные средства.