Тёмное время суток - Олег Лёвин

так.

На ужин Юлия приготовила пасту карбонара. Они ели макароны и выпили по рюмке водки, Квятко заверила: «Надо на ночь». Опрокинув стаканчик, Юля спросила:

— Что ты об Игоре можешь сказать?

— Да ничего. Он, что называется, из младшего поколения Кобяковых, я не общался с ним особо никогда, маленький он был. У меня больше было общений с Володей, который погиб.

— Мне он показался агрессивным каким-то. Он вполне мог на тебя охотиться.

— Да зачем ему это все? Ну, неужели моя деятельность в сети, мое мнение по поводу и Союза и Общества может вызвать такую реакцию?

— Бывает, за более мелкие вещи убивают.

Юлия налила чая себе и Коновалову в чашку, он не спешил пить, все еще доедал макароны. Раздумывал.

— А ты что думаешь обо всем этом? — Спросил Петр.

— Какой-то маньяк действует. Имитирует все под эту легенду про птицу мифическую.

— Тогда наступает финальная часть того, что он задумал. — Предположил Коновалов. — Но я немного другое имел в виду

— Да я поняла. — Квятко лукаво улыбнулась, — не дура совсем. Ты хочешь понять, на чьей я стороне?

— Типа того.

Юлия не спешила отвечать. Она встала и пошла мыть немногочисленную посуду, видимо обдумывая, то, что надо ответить.

— У меня такое ощущение, что все здесь озабочены только одним — как продлить свою жизнь. — Наконец изрекла она.

— А разве это не самое главное? Все этого хотят.

Она развернулась лицом к Коновалову, оперлась о раковину задом и начала вытирать полотенцем руки.

— Это не самое главное, Петя. Есть много в жизни вещей, которые важнее смерти.

— Бог?

— Ты же не веришь? У тебя Бог тоже порождение разума. А потом, ощущение смерти не приближает человека к Богу. Я имею в виду много того, что важно для нас здесь, при жизни. Чем мы живем.

Она повесила полотенце на крючок и закончила свою речь:

— Вообщем, чтобы там не было, птица ли это или маньяк, но будет схвачен и по закону осужден. — Квятко немного подумала и еще продолжила свою мысль. — Если мы между началом и концом только миг, то важен именно этот миг и то что в нем. Остальное ерунда. Я так думаю. А теперь пошли, Петр, спать.

Снова Юлия легла спать в одних трусиках, а на осуждающие взгляды Коновалова решительно заявила:

— Тело должно дышать.

Петр устроился на раскладушке, какое-то время ворочался, потом заснул. Юли не спалось, она вглядывалась в белеющий в темноте потолок, ни о чем не думала и постепенно сон начал смежить глаза, сквозь пелену она как бы увидела контур мужчины, склонившийся над ней.

— Петя? — Пролепетала она сквозь сон и закрыла глаза. Она уже не видела, что за спиной мужчины раскрылись большие крылья, которые накрыли ее, будто охраняя от всякой опасности или пытаясь задушить.

Петр Коновалов на удивление быстро заснул и не мог видеть того, что происходит с Юлией. Ему снился сон. Он плавает в озере вместе с девушками, которые в предыдущем сне только прыгнули в озеро. Все голые, он тоже. Вода в озере теплая, прозрачная, плавать было приятно, но Коновалов понимал почему-то, что надо выходить из воды. И он вышел на берег, подобрал, лежащее на пеньке махровое полотенце и увидел, что вокруг березовая роща и солнечные лучи сквозь прозрачную листву ярко освящают луг, и дорожку вдоль озера. К нему по дорожке идет священник, он смотрит на радостных, плавающих девиц и на голого, вытирающегося Коновалова. Они приветствуют друг друга, Коновалов обвязывает бедра полотенцем. Они пошли по освященной солнечными лучами березовой аллее.

— А почему вы, батюшка, во сне у меня? — спрашивает Петр.

— Теперь я здесь живу. — Беспомощно развел руками священник.

— Почему не уходите от своих детей? Они же разбойники.

— Ну что ж, разбойники, они же мои дети, я их люблю. Время ушло. Теперь христианин каждый сам в себе и для себя. Хватит Бога для всех стран и государств, Бог он для человеков: для меня, для тебя, для моих сыновей. Поэтому в мир мне отсюда незачем идти, там вам теперь помощь в другом нужна.

— В чем же? — Не понял Коновалов.

Священник остановился, посмотрел на него и пояснил:

— В птице, в ней ваше спасение. В том, во что верили ваши далекие предки. И это не умственное, не придуманное, не фантазия, это то, что ты называешь материализмом. Ненармунь очень материальна и желания ваши материальны, поэтому, зачем я вам в вашем мире. Я вера, а вера вам не нужна, ее слишком тяжело обрести и сложно удержать.

Священник, не дожидаясь новых вопросов от Коновалова, развернулся и пошел по аллеи, но назад, оставив Петра одного с полотенцем на бедрах. Пройдя шагов десять, он остановился, повернулся к Коновалову и сказал:

— Но если я понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. Так что приходи.

* * * *

Саша Семёнов зашел в кафе «Голубой печенег», которое располагалось через дорогу от проката. Заказав себе гуляш с картошкой, стаканчик капучино он сел за столик около большого окна. Лучи солнца попадали внутрь кафе, ласкали кожу, но уже не грели так знойно, как в июле. Саша некоторое время сидел, сложив руки на столе, и смотрел в окно: там ехала поливальная машина, и опрыскивала большой струей воды дорогу, разгоняя пыль. Мелкие крупинки воды поднимались в воздух и в них преломлялись лучи света, образуя радужные разводы в воздухе.

Семёнов начал есть. Он сначала зачерпывал пластиковой вилкой тушеный лук из подливы, потом клал в рот кусочек мяса и закусывал картошкой. Ему нравилась эта простая еда, и он подумал о том, что хотел всегда так встречать утро, а потом идти по своим делам. Какое-то смутное чувство удовольствия овладело им и все вокруг казалось таким радостным и приятным.

Он вспомнил, что все можно устроить, надо только дождаться Люду. Он верил, что она вернется. У него была связь с Людой. Что-то похожее на любовь. Она легкомысленная, в порыве страсти рассказала ему и о Союзе и о