Время больших отрицаний - Владимир Савченко

… Он опытный человек, недаром правую руку украшают именные командирские часы с гравировкой «Лейтенанту И.И.Петренко за безупречную службу в органах ВД» — и опытом этим, а также интуицией, спиной сейчас чувствует, что его ведут. От самого НИИ. Пасут. Но ничего, ведь не куда-то он идет, не в посольство иностранное, слава богу, не в лес и не в трущобы — как говорится, куда следует. Так что пусть пасут. Он не слишком и таится. Долг есть долг; да и устроили его шефы из Управления комендантом в Институт с непременным условием, чтоб он там посматривал и сообщал.

И вообще сердцу не прикажешь. Самая его жизнь была в органах. Власть над людьми; полулюдьми, собственно, зэками. Благодаря им и власти над ними можно было чувствовать себя ого-го!.. Там — и, в частности, в этом здании — свои для него ребята, а не в том НИИ. Над этими, вольнонаемными, не очень-то повластвуешь.

Пасут его Люся (ей надо приобщиться) и Аля с двойней в коляске. Их высадили из машины, они следуют по той же аллее метрах в двухстах позади. Людмила Сергеевна одета под туристку, в руках видеокамера, через плечо сумка. Близнецы спят.

То, что ее Ловушка К100 была сработана под портативную видеокамеру для малых кассет, говорит, во-первых, о том, что взяли… или как там выше они выражались: перераспределили? — и такое имущество; контейнерок, а может, и автофургон; во-вторых, свидетельствует об изрядном прогрессе в этом направлении. Нашлось место и для баллончика с НПВ, для управляющих плат — и при этом сохранилась и видеокамера. Правда, объем К-пространства был невелик, поместить в него спешащего исполнить долг Петренко не удалось бы. Но в этом и не было необходимости.

Его предполагалось лишь вразумить.

На Але, занятой Ловушечными делами с первых минут, как говорится, негде пробы ставить; она теперь, можно сказать, НПВ-йная «Сонька Золотая ручка». На всех других из «активных верхних» тоже проба на пробе. А за Люсей Малютой еще ничего нет, ей надо приобщиться. У этого слова тоже есть блатной эквивалент, синоним, как и у «перераспределения» — но автор что-то никак его не вспомнит. «Замазаться», что ли? Ну, неважно.

Ловушка исполнена на славу. Очень удобно Людмиле Сергеевне через видоискатель следить за комендантом, а поскольку микрофон звуковой системы Бурова при этом приближается к ее устам, то и произносить приятным голосом:

— Иван Игнатьич, не ходите вы туда!..

Петренко на секунду замедлил ход, стал озираться — потом снова наддал.

… Был бы еще мужской голос, а то — бабий. Пасут, сучки, надо же. Знаем мы эти штуки с речью, направляемой через звуковые линзы, на курсах проходили. Нет уж, меня на шарапа не возьмешь. Раз пошел, то и дойду. Пусть там разберутся. А потом и с этими бабами тоже.

— Не ходите, Петренко, не надо! Себе хуже сделаете.

Это сказала Аля.

… и снова вокруг все будто увеличилось и потемнело. И голос другой, но тоже вроде слышанный раньше. Это что же, бабы из НИИ? Кто? Там их не так много. Ладно, потом разберемся. А пока пошли вы… уже близко. Аллея кончилась. Осталось пересечь улицу.

Пересечь ее ему не дали. Все вокруг вдруг потемнело и стало громадным: не только вожделенное здание по ту сторону, но и столб рядом, светофор, дерево, пробегающие автомобили. А потом и сам Петренко несколько минут бился рыбиной в упругой тьме, чувствуя, как с него все опадает.

Затем восстановился день, ясное небо, улица и размеры предметов. Петренко обнаружил, что сидит на тротуаре, упираясь спиной в шестигранный бетонный столб — и что он совершенно голый. Только часы с надписью «За безупречную службу в органах…» на металлическом браслете болтались на правом запястьи. Ни трусов, ни носков — ничего. И блокнота с кредитками, что был в кармане брюк, не стало — как и брюк. Ухх-х!.. Вот это да… что же это такое?

Обнаружил свою наготу не только он, но и прохожие. Две женщины со словами «Ничего себе!» — отпрянули в сторону. С противоположной стороны улицы глазели, указывали на него скопившиеся у перехода в ожидании зеленого света люди. Кто-то загоготал, кто-то свистнул.

Ивану Игнатьичу не оставалось ничего более как, прикрывшись ладонью, бегом пересечь улицу и по ступеням ринуться в высокие двери того здания, в которое он и стремился. Дежурный вскочил ошеломленно:

— Эй, дядя, ты куда, здесь не баня!

Петренко узнал его, назвал по фамилии, по имени, назвался сам. Тот присмотрелся:

— Иван!.. Что такое?

— Та… пьяные хулиганы на аллее раздели.

— Среди дня! На Аллее Героев?!.. Погоди.

Дежурный тотчас связался с райотделом милиции, сообщил. Те сразу выслали наряд — прочесать окрестность, искать пьяных хулиганов с чужой одеждой. Положил трубку, посмотрел:

— А усы твои, волосы где? Я ж тебя еле признал.

Петренко провел ладонями по лицу: нет усов. По голове: ни волосинки… Вот теперь ему стало страшно до озноба.

— Та… сбрил. От перхоти. Пусть новые растут… Слушай, дай мне что-то надеть.

— Иди вон туда. Сейчас поищу. — Указал ему на каптерку под лестницей.

………………………..

— Ну вот, Людмила Сергеевна, теперь вы наша.

— Я и до этого была ваша… — сухо сказала Малюта, укладывая в сумку «видеокамеру»; лицо у нее было напряженное, губы кривились. Все-таки увидеть, как от твоих действий, наводки, прицеливания и нажатия кнопок рослый одетый мужик с усами и шевелюрой (чем-то ей, холостячке, и симпатичный) враз превратился в мечущуюся по людной улице нагую «саламандру», не слишком приятно; испытание для нервов немалое. Даже стало жаль Петренко.

И не вразумить его было нельзя; все правильно.

— Теперь можем спокойно отправляться на базар и по магазинам, — Аля развернула коляску со спящими близнятами. — Тратить деньги. Люблю тратить деньги — когда они есть… Не так и часто это бывает!

— Как думаешь, он там не расколется? — Люся Малюта указала в сторону здания СБ.

— Не расскажет, хотела ты сказать, — с некоторым упреком поправила ее Аля. — Мы же условились… Уверена, что нет. Во-первых, он ничего не сможет показать. Улики-кредиточки тю-тю, в пыль и прах. Во-вторых, ничего не сможет объяснить. И в-третьих, сейчас ему очень страшно.

………………………..

Так и было. Даже когда кое-как вскладчину одетого Ивана Игнатьича препроводили к начальству, а то стало выспрашивать, что нового «хе-хе, под куполом Шара», комендант — впервые — никакой информации не дал. Сказал, что работа НИИ после Шаротряса парализована и, похоже, надолго, денег нет, платить нечем.

Петренко в «бобике» доставили домой. Там он, чтобы прийти в себя, достал из холодильника бутылку водки и выглотал ее всю, как воду, не чувствуя ни крепости, ни вкуса. Хмель пришел, когда погляделся в зеркало в ванной — и не узнал себя: безволосое лицо с безумным взглядом, ни мужское, ни бабье. Трахнул бутылкой по стеклу; зеркало дало трещину, бутылка разбилась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});