НЕ МОЯ ВОЙНА - Вячеслав Миронов

В ответ Аида лишь печально улыбалась и кивала головой. Было видно, что мыслями она где-то далеко. Она не поднимала головы. Часто делала глубокий вдох и задерживала дыхание. Из своего чемоданчика она выкладывала инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.

— Аида, — начал я, — послушайте, это, конечно, не наше дело, но вас кто-то обидел?

Она лишь молча покачала головой, не поднимая головы. Из глаз её беззвучно капали слёзы, плечи тряслись от рыданий.

— Аида, давайте мы вам поможем, — Витька подошёл ближе и положил ей руку на плечо.

— Не бойтесь, вы нам можете доверять.

Аида упала на стул, сорвала платок с головы и заплакала, уткнув лицо в платок. Так она плакала безостановочно минут пять. Мы как бараны топтались рядом, не понимая, в чём дело. Эта женщина была нам глубоко симпатична, и мы желали ей искренне помочь.

Виктор налил стакан воды и поднёс доктору.

— Выпейте, это поможет.

Аида оторвалась от своего платка и приняла стакан, рука заметно подрагивала.

— Спасибо, — произнесла она. Отдала стакан: — У меня муж погиб.

— Как погиб? — ничего умнее мы спросить не могли, просто вырвалось само собой. — Вчера, когда мы уезжали, вроде всё нормально было. Может ошибка?

— Нет, — она замотала головой. — Сегодня утром сказали, завтра привезут, там не стали хоронить.

— М-да. Ситуация. А зачем вы сюда приехали?

— Приехали ваши, — она кивнула головой в сторону окна, — спрашивают, кто лечил двух русских. Сказала, что я. Вот они и усадили меня в машину. Еле инструменты успела взять, и вот это для вас.

Оказалось, что кроме медикаментов она нам привезла ещё сигарет с фильтром, пару книг, которые мы оставили в больнице, бутылку вина. Молодец, конечно, но сейчас нас эти подарки не радовали!

Постепенно, немного успокоившись, она начала процедуру нашего осмотра. В итоге она вынесла вердикт — через три дня мы можем снять гипс. Показала, как это делать, оставила нам ножницы. Потом мы проводили её до ворот КПП.

Всё мужское население нашего городка пожирало её глазами, но никто не посмел сказать что-нибудь пошлое или обидное. Мы, два полуинвалида, были готовы броситься в драку за честь этой женщины. Она была в горе, в трауре, потеряла на бестолковой войне мужа. Мы её толком и не знали, но для нас она олицетворяла весь мир. Была живым напоминанием, что кроме этой беспощадной войны, необученных новобранцев, идущих как «мясо» на эту войну, религиозных фанатиков, есть нормальный мир. Где люди просто живут. Работают, воспитывают детей, гуляют по улицам, ходят в магазины. Может, и мы когда-нибудь доживём до этого. Если выберемся, и всё здесь успокоится, то надо будет приехать сюда и поблагодарить эту милую женщину-врача. Храни, Господи, её!

— 29 —

Вечером мы пригласили конвоиров к себе и угостили принесённым вином. Они поначалу отказывались. Отнеслись к предложению отрицательно, с подозрением. Но когда увидели, что литровая бутыль наполовину опустела, они присоединились. Мы не лезли к ним в душу, они не лезли к нам. Никто не агитировал и не вербовал в свою веру. Просто сидели и болтали, травили анекдоты и байки, рассказывали различные армейские истории. Вечер пролетел незаметно. Нам важно было сблизиться с ними, чёрт его знает, может и пригодится. Мы ещё не давали им повода для беспокойства. Пусть успокаиваются, не сразу, через некоторое время, мы удерём отсюда. И важно, чтобы они не стреляли нам в спину.

Наконец-то мы узнали, как их зовут. Одного Ахмед, второго — Вели. Бывшие студенты физкультурного факультета педагогического института. Прошли дополнительную подготовку в лагерях под руководством турков-диверсантов. Они-то и составляли костяк телохранителей Гусейнова. По их словам, убивать им самим никого не приходилось, но они неоднократно видели, как это делается, поэтому готовы к этому.

Ребята были молодые, не было у них большого опыта в пьянстве, чего не скажешь про нас, они быстро опьянели, но не настолько, чтобы оставить оружие или вырубиться без памяти. Да и куда мы бы ушли все загипсованные? Пусть научатся нам верить и доверять. А там посмотрим.

Ни я, ни Виктор тоже никогда не убивали людей. Мы были задумчивы весь вечер. То веселились, то уходили в себя. Меньше чем за месяц пять смертей! Морозко на КП, двое сегодня. И двое наших мужиков погибли в застенках у Гусейнова. Смерти я их не видел, но над ними издевались так же как над нами, и они решились на побег. И погибли. А почему мы не решились? Не знаю! Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это слишком! Я не кисейная барышня, но и не наёмник-головорез, всё это меня здорово потрясло.

— Слышали, что у доктора муж погиб? — спросил я у охраны.

— Да, слышали. Хороший был человек. Сам пошёл на войну, не мстить, а помогать людям. Он часто и пленных оперировал. На него из-за этого все ругались, а он говорил, что все люди и надо помогать. Местные к нему часто приходили. И армяне и русские, все приходили. Никому не отказывал. Хороший человек.

— Был, — мрачно вставил Виктор.

— Да, правильно — был. Кому мешал — не знаю. Но точно знаю, что не любят докторов. Особенно наёмники почему-то часто убивают врачей.

— А почему? Доктора — святые люди.

— Сам не знаю. Но очень много случаев было, когда именно докторов убивали. Может и случайность. Доктор — он же без оружия, ответить не может, повязка на руке, или халат белый, издалека хорошо видно, вот и убивают.

— М-да, ну и дела. А Аиду зачем привезли? У неё сейчас горе, зачем дёргать её? Других врачей в больнице мало что ли?

— Ай! Это баран водитель. Решил прогнуться перед командиром. Баран!

Спал я хорошо. Алкоголь сделал своё дело. Может поэтому комбат и не просыхает? Неплохая мысль. Надо подумать! "Гуд бай. Америка!" Уже реже, но песенка всё равно возвращается ко мне. Я начал к ней привыкать.

— 30 —

Наутро мы проводили занятия со второй ротой. Всё то же самое, но постарались соблюсти все меры предосторожности, хрен с этим показателями! Главное, чтобы они все были живы и нас не пришили "по ошибке". Уж больно много было в этой роте мужиков с зелёными повязками на головах, у некоторых они болтались на стволах автоматов. Впрочем, они не помогали им стрелять лучше других. Пожалуй, даже отвлекали.

После обеда занятия с третьей ротой. Ночью — стрельбы со слабой подсветкой с первой ротой. Короткий сон и снова занятия. Со второй ротой, третьей ротой. Ночные стрельбы. Стреляем по-прежнему на том же стрельбище. Оно ближе расположено, и нам проще до него добираться… Расстреляли уже весь крупногабаритный мусор, который можно было найти в городке. В ход уже пошли обычные солдатские тумбочки, но они быстро приходили в негодность. Несчастных случаев уже не было.

Мы стали завоёвывать авторитет среди ополченцев. Мужики-фанатики уже относились к нам без излишней предвзятости. Мулла тоже от нас отстал. Видимо, комбат сдержал своё слово. Самого его мы видели на занятиях лишь пару раз, и то в стельку пьяного. Модаев появился разок. Понаблюдал издалека, к нам не подходил, что-то старательно записывал в блокнотике, затем развернулся и ушёл.

Потом мы перешли к окапыванию на местности. Земля в округе была каменистая, плюс строительного мусора в земле было много. Ополченцам пришлось очень постараться, чтобы окопаться. Забавно то, что не было малых сапёрных лопаток. Комбат и его прапорщик-капитан где-то достали. В том, что комбат, фактически самоустранившийся от командования батальоном, является хорошим доставалой, мы убеждались не раз. Но он был постоянно либо пьяным, либо с похмелья. Нас он по-прежнему недолюбливал и не доверял нам. Привычку свою плевать на пол он также не бросил. Всякий раз, когда приходил, отзывал в сторону наших приятелей-охранников и втолковывал им, что они обязаны нас пристрелить при первой же попытке к бегству. Манией или идеей фикс была его мысль нас убить — не знаю. Но к счастью с охранниками у нас сложились более-менее тёплые отношения. Они были уже не такими настороженными и не такими нервными, за оружие уже хватались.

Жизнь стала более сносной, но мысль о побеге не давала покоя. Гипс мы сняли. Уговорили охрану устроить нам помывку в местной бане, а то в городке душевая была сломана, и мыться приходилось, приделав шланг к крану в умывальнике.

Охрана пошла на это. Они договорились в общественной бане в Герани и вывезли нас туда ночью, после стрельб. Как это всё же здорово — посидеть, попариться! Пот лился с нас, липкий, противный, вонючий, — выходила из нас грязь, тело зудело, чесалось, но как было хорошо! Особенно там, где был раньше гипс.

Когда наши «обучаемые» более-менее научились стрелять, окапываться на местности, мы перешли к боевому слаживанию. Сначала по отделениям, затем повзводно и поротно.

Начали от перемещения по отделениям. И смех и грех. Партизаны взяли на вооружение организацию войск Советской армии, но как-то частично. Все они хотели стать большими командирами, но у них даже не было командиров взводов, заместителей командиров взводов, не говоря уже про командиров отделений.