Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна

Анна Дисборо рассказывала, как Софья Григорьевна Волконская угощала своих гостей русским завтраком: «блюдо из лососевой кашицы в тесте, потом мучные изделия наподобие блинов, потом два вида грибов (здесь употребляют в пищу виды, считающиеся в Англии ядовитыми), и наконец – сладости из Мармары и дикая малина из Финляндии, весьма ароматная, вкусом похожая на айву»[321].

Анна Керн говорила о вкусах Пушкина: «Мать его, Надежда Осиповна, горячо любившая детей своих, гордилась им и была очень рада и счастлива, когда он посещал их и оставался обедать. Она заманивала его к обеду печеным картофелем, до которого Пушкин был большой охотник»[322].

А композитора Глинку та же госпожа Керн угощала пирогами и ватрушками, которые он очень любил: «Завидя перед обедом одно из таких кушаньев, он поворачивал свой стул несколько раз кругом, складывал руки на груди и отвешивал по глубокому поклону столу, ватрушкам и мне. Он говорил, что только у добрых женщин бывают вкусные пироги. <…> Любимый же его напиток было легкое красное вино, а десерт – султанские финики. Чай он пил всегда с лимоном»[323].

За обедом в середине XIX века пили немного. К каждому блюду подавали определенное вино: к супу и «пастету» – крепленое, к рыбе – белые столовые вина, затем красное крепленое вино к «главному блюду», к жаркому – сладкие десертные, после десерта и кофе – ликеры. Шампанское пили по случаю праздника без соотнесения с особым кушаньем, но обычно – не раньше жаркого[324].

* * *

Правила хорошего тона за столом требовали строгой дисциплины от всех членов семьи. Мать должна была следить, чтобы утром дети являлись к столу чисто и опрятно одетыми – вид нечесаных волос, немытых пальцев и неряшливого платья мог отбить аппетит у взрослых. Привести детей в надлежащий вид – задача нянь и бонн. Мать должна была препятствовать детским шалостям и предупреждать ссоры, например из-за хлеба, распределяя его между детьми. Поскольку ни дуть на чай, ни тем более наливать его в блюдечко было нельзя, детям нужно было подавать напиток теплым, а не горячим. Также детям запрещали крошить булку в чай – только пожилые люди и совсем маленькие дети за недостатком зубов могли себе это позволить. Но как только ребенок начинал есть самостоятельно, его приучали к правилам поведения за столом: искусству владения столовыми приборами, правилам обращения с посудой – не следовало за столом тарелку наклонять на ложку или вытирать хлебом, нужно было оставить в ней немного еды и так далее[325].

В царской семье прилично держать себя за столом было особенно необходимо, и к хорошим манерам приучали с раннего детства. Когда венценосные родители жили в Варшаве в 1828–1830 годах, дети остались под надзором княжны В. М. Волконской и князя А. Н. Голицына. Великая княжна Ольга Николаевна писала, что обедали они всегда вместе, сестра Адини изображала хозяйку, принимавшую гостей, и оживленно болтала с ними[326]. А до этого «по воскресеньям обедали на Сашиной молочной ферме со всеми нашими друзьями, гофмейстерами и гувернантками, за длинным столом до тридцати приборов»[327].

7. «И барский гнев, и барская любовь»

К 1858 году в Европейской части России насчитывалось примерно 21,16 миллиона крепостных и 20,05 миллиона свободных крестьян[328]. Как отмечала Жермена де Сталь, посетившая Россию в 1812 году, в России нет третьего сословия, что «не способствует развитию просвещения», но и не препятствует «счастью низших»: «Благодаря отсутствию посредников вельможи и простолюдины любят друг друга сильнее, чем в других странах»[329]. Это изречение спорно, поскольку любить из-под палки довольно сложно. Границы между сословиями четко осознавались всем обществом, крестьянство же крайне далеко отстояло от аристократии и по своим правам, и по экономическому положению, и по уровню образования. Дворянство имело возможность черпать у иностранных учителей идеи просвещения, которые постепенно стали проникать и в другие сословия. Можно сказать, что в начале XIX века некоторые прогрессивные дворяне озадачились вопросами «счастья низших», но решали их везде по-разному.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Слугами в подавляющем большинстве были крепостные крестьяне, не работавшие на земле, а занятые только различными домашними обязанностями. Место слуг в обществе неоднозначно: по своему укладу они уже не относились к крестьянству, целиком зависевшему от сельского хозяйства, но, обеспечивая барский быт, но могли и сами стать независимыми наемниками и войти в круг своих хозяев почти на равных (выкупиться на волю и сделаться держателем лавки – редкое счастье).

* * *

Быть хозяином крепостных – реальность большинства дворян с рождения. У кого-то в доме было много слуг, кто-то мог себе позволить только двух-трех, но не иметь их совсем значило находиться в крайне бедственном положении. Разумеется, все господа были разные. Одни относились к своим крепостным великодушно: наказывали в случае провинности, награждали за хорошую службу. Но существовали и салтычихи. Вот рассказ Е. П. Яньковой о своей родственнице, дворянке Неклюдовой: «Был у нее крепостной человек Николай Иванов управителем, так, говорят, она его не раз бивала до крови своими генеральскими ручками, и тот стоит, не смеет с места тронуться. Когда рассердится, она делается, бывало, точно зверь, себя не помнит. Многое мне не нравилось в ее характере и в обращении с людьми. У нее были швеи, и она заставляла их вышивать в пяльцах, а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство: привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям, – сиди, работай и не смей с места встать. Ну, не тиранство ли это? И диви бы, ей нужно было что шить, а то на продажу или по заказу заставляла работать»[330].

Крепостные слуги входили в «дом» дворянина, в его семью. Для многих господ слуга был не только человеком-функцией, которую он выполнял, но личностью, с которой завязывались и поддерживались отношения. Так, бабушка В. А. Соллогуба Екатерина Александровна Архарова представляла собой пример «прошедшего быта» для людей 1820-х годов. Внук вспоминал одну ее особенность: она привозила с придворного обеда две тарелки угощений и раздавала домашним «в порядке родовом и иерархическом». Не обделяла никого: «и Аннушка Кривая получала конфекту, и Тулем удостоивался кисточкою винограда, и даже карлик Василий Тимофеич… взыскивался сахарным сухариком». На Пасху она дарила яйца и трижды целовалась со всеми. Пьяному поваренку Ефиму хозяйка говорила: «А ты все пьянствуешь! Смотри, лоб забрею. В солдаты отдам. Дом срамишь. Побойся хоть Бога»[331]. Потом христосовалась с ним и, несмотря на то что пить он так и не бросил, в солдаты его не отдавала.

На Пасху слуги и господа мирились, и вообще в этот светлый праздник хозяева старались не бранить слуг. В семье М. Н. Загоскина утром все разговлялись яйцами и куличами. Бабушка М. П. Бибикова в день Вознесения Господня (престольный праздник в их церкви) угощала крестьян с террасы чаркою водки, затем все садились за столы, а потом песни пели и плясали[332].

«Хорошие господа» на большие праздники, прежде всего на Пасху, одаривали своих слуг материей, одеждой или другими вещами, в зависимости от достатка. О таких хозяевах среди слуг шла хорошая слава, про них меньше распространяли сплетен.