Жнец (ЛП) - Заварелли А.

Но только не я. И я никогда не приму это доверие как должное.

Я переплетаю свои пальцы с его и сжимаю ладонь.

— Я доверяю Эми, — говорю я ему. — А она пытается помочь тебе, Ронан. Хорошо? Я не позволю ей причинить тебе боль.

Он не отвечает, но в этом и нет необходимости. Все видят, что он успокоился, и Эми пользуется случаем, чтобы закончить начатое. Ронан наблюдает за мной все это время. Но как только игла попадает ему в вену, его глаза закрываются. Я наклоняюсь и целую его в лоб, а когда поднимаю глаза, полные слез, то вижу, что Лаклэн пристально смотрит на меня.

— Ты его успокоила. — В его голосе сквозит недоверие. — Я никогда не видел ничего подобного раньше.

— Ох, — выдыхаю я.

В комнате воцаряется тишина, и Эми принимается за работу. Я благодарна ей и, когда она просит меня помочь ей, мне не нужно чувствовать на себе тяжесть вопрошающего взгляда Лаклэна. На протяжении всей процедуры я выступаю ее ассистентом. Она говорит мне, что ей нужно, чтобы я сделала, и не более того. Она не смотрит мне в глаза, и у меня такое чувство, что сейчас она действительно ненавидит меня за то, что я поставила ее в такое положение.

Когда она извлекает пулю и зашивает его, она моет руки, а затем упаковывает свою медицинскую сумку. Ее пристальный взгляд перемещается на Лаклэна, когда она задерживается в дверях спальни.

— Это все, что вам от меня нужно?

Ее голос звучит ровно и холодно. И мне это совсем не нравится. Потому что Эми всегда была добра ко мне, и я чувствую себя ужасно из-за того, что втянула ее в это.

— Да, — говорит он ей. — Верно.

— Эми, — окликаю я ее.

Она смотрит на меня, и я обхватываю себя руками, не зная, что сказать в этот момент.

— Гм, спасибо.

Она кивает и уходит.

Входная дверь закрывается, а мы с Лаклэном остаемся один на один в тишине комнаты. Странно находиться здесь рядом с ним. Я не знаю, что говорить или что делать. Я никогда не знала, как вести себя с этим парнем. Иногда он может казаться таким холодным. Но видя его с Мак, я понимаю, что он тоже человек. Я всегда старалась избегать его, но прямо здесь и сейчас не могу этого сделать.

Поэтому я сажусь рядом с Ронаном на кровать, а Лаклэн занимает стул в другом конце комнаты.

— Ты не навредишь Эми, — выпаливаю я. — Так ведь?

Он с ворчанием качает головой.

— Нет, Саша. Я не собираюсь причинять вред Эми. Ей хорошо заплатили за то время, которое она провела здесь сегодня вечером, и я не думаю, что найдутся причины возвращаться к этому вопросу снова.

Я киваю и провожу пальцами по руке Ронана.

— Расскажи мне, что с ним случилось, — шепчу я.

— Это не моя история, поэтому не мне ее рассказывать, — отвечает Лаклэн.

Я смотрю на него снизу вверх, и мои глаза наполняются слезами.

— Просто… я хочу понять его. Я не знаю, как понять, что ему нужно или чего он хочет.

Лаклэн вздыхает и откидывается на спинку кресла. Его глаза переметнулись еще несколько раз к Ронану, а затем обратно ко мне.

— Тогда ты прекрасно понимаешь, что он чувствует.

— А? — Я растерянно смотрю на него.

— Если ты чувствуешь, что не можешь разобраться в своих собственных мыслях или эмоциях, тогда ты точно знаешь, что переживает Ронан. Он все время это чувствует.

— А?

— Пойдем со мной, — говорит Лаклэн.

— Но что, если он очнется?..

— Он не очнется, — говорит он. — Ему просто нужно отдохнуть.

Я еще раз глажу Ронана по лицу, прежде чем проследовать за Лаклэном по коридору на кухню. Он чувствует себя как дома, роется в шкафах, пока не находит бутылку вина. Он открывает ее и наливает мне стакан. И хотя я очень устала и последнее, что мне нужно сделать — это выпить, я все же беру стакан. Потому что мне нужно знать, что скажет Лаклэн.

— Я не могу рассказать тебе всей истории Ронана, — говорит он. — Потому что даже я не знаю и половины из всего, что с ним приключилось. Я познакомилась с ним, когда мне было тринадцать. Я не скажу тебе, где и при каких обстоятельствах. Я даже не знаю, откуда он взялся. Только то, что он вырос в военизированном тренировочном лагере, управляемом политической группировкой каких-то экстремистов. Они прославились подрывами бомб, убийством доносчиков и прочими такими вещами. Их идеология была радикальной, и Ронана буквально кормили всем этим с колыбели. У него не было права голоса в этом вопросе. По поводу всего этого. Он был рожден и воспитан, чтобы делать лишь одну единственную вещь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я закрываю глаза, потому что мне невыносимо слышать, как он это произносит. Что Ронан не более чем убийца.

— Он хороший человек, — говорю я ему.

— Да, это так, — соглашается Лаклэн. — Но он все еще оправляется от того, через что прошел. По правде говоря, я не знаю, сможет ли он когда-нибудь полностью восстановиться.

— Что ты имеешь в виду?

Лаклэн проводит рукой по лицу и садится напротив меня.

— Я не знаю, как сказать это так, чтобы ты смогла понять, Саша. Но Ронан не знает, что делать с собой, если ему не приказывают делать что-то. Свободомыслие не его конек. Его дни полностью расписаны. Если он не работает, значит, он дома. Тренируется. Он ест по часам, его рацион состоит из строго определенного набора продуктов. Он читает. Он работает. И он исполняет приказы по мере их поступления. Если что-то идет не по плану, он не знает, как с этим справляться. Он вспоминает вещи в свое время. И на собственных условиях.

— Но он сам пришел ко мне, — говорю я. — Почему?

— Как ты думаешь, сколько времени ему потребовалось, чтобы принять такое решение? — спрашивает Лаклэн.

Я смотрю на поверхность стола, понимая, что он прав. Ронану понадобилось два года, чтобы вернуться ко мне.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, во что ввязываешься, Саша, — говорит Лаклэн. — Ронану нужна стабильность в жизни. И если ты планируешь уйти, как утверждаешь, то лучшее, что ты можешь для него сделать, это оставить его в покое. Если он откроется тебе, а потом ты исчезнешь, боюсь, что это принесет ему больше вреда, чем пользы. А я этого не потерплю.

Я смаргиваю слезы, когда осознаю его слова. Он прав. Я не планировала здесь оставаться. И все еще не хочу. Поэтому я должна держаться подальше от Ронана и надеяться, что он сможет преодолеть эти проблемы самостоятельно. Но при одной мысли об этом во мне поднимается огромная волна отчаяния.

— Я просто хочу полежать рядом с ним, — говорю я Лаклэну. — Этой ночью. Пока ему не станет лучше.

Он кивает, а затем делает жест рукой.

— Ну так иди, — говорит он. — Я буду здесь, если понадоблюсь тебе.

— Ты собираешься остаться? — интересуюсь я.

— Да, — кивает он. — Он мой брат. Я буду здесь, пока не узнаю, что с ним все в порядке.

Я слегка улыбаюсь ему и иду дальше по коридору. Ронан все еще спит, мои одеяла завернулись на нижней половине его тела. Я заползаю рядом с ним в постель и сворачиваюсь калачиком у его груди, вдыхая его запах. И хотя я понимаю, что все сказанное Лаклэном — правда, и это правильно, я не хочу отпускать его. И когда я просыпаюсь на следующее утро, обнаруживаю, что постель рядом со мной пуста и все следы его пребывания исчезли, я нисколько не удивляюсь.

ГЛАВА 13

Ронан

— Ты хоть представляешь, как ты облажался, Фитц? — снова спрашивает Кроу.

Я сосредотачиваю свое внимание на собаке, которая сидит у меня на коленях и смотрит на меня большими карими глазами.

— Понятия не имею, где в последнее время витают твои мысли, — продолжает он. — Ты что, хочешь, чтобы тебя убили?

Я не отвечаю.

Мак идет по коридору и садится на диван рядом со мной. Она не выпускала Кроу из виду с той самой ночи, когда он сражался за и ради нее. Я по-прежнему не испытываю к ней особой симпатии, но мне кажется, что теперь она доказала свою преданность Кроу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ронан, у тебя здесь очень уютно, — говорит она. — Хотя, конечно, здесь не помешала бы женская рука.