Имперская Истина - Роб Сандерс

Вы могли бы подумать, что из-за натуры номейцев, кровь и гром сопровождали предательство с самого начала. Человек против человека, сосед бьёт соседа. Да, всё это произошло, но не с самого начала. Начало было незаметным, и за это я больше всего ненавижу Хоруса. Он не пришел на наши миры с кораблями и орудиями, он даже не счёл нас достаточно важными для этого. Номея и другие миры Акарли были втянуты на путь распада и разорения кучкой коварных агентов, это не стоило и взвода. Пятая колонна, самозванцы и подлецы.

Какими же мы были идиотами, мы сами дали им благодатную почву. Сеть застарелых обид и недоверия была уже готова к использованию против нас. Так же как свет Императора объединил нас, тень Магистра Войны разделила.

Задумка была идеальна, подобно фракталу, состоящему из уловок. Всё это разрасталось вверх их вниз, одни и те же инструменты использовались чтобы вывести на свет укоренившуюся ненависть между мирами, нациями, Хорусодами. Повсюду ополчились друг на друга: улица на улицу, дом на дом, брат на брата. Мы так сильно ненавидели, что сами разорвали Номею, направляемые бесчувственными руками.

Но всё сразу. Это делалось с тонкостью, осторожностью.

Со слепой ясностью я вспоминаю тот день, когда этот яд прорвался наружу прямо в моём взводе. Обратите внимание, мы не были чем-то особенным, просто стрелковое подразделение. Никаких почестей, никто не носил перед нами стяги, не было впечатляющего названия или остроумного прозвища. Просто номер подразделения, больше ничего. В плане Великого Крестового Похода мы ничем не выделялись. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы спасти нас.

В течении месяцев, может быть солнечного года, далёкое от нас командование менялось. Директивы приходили на Номею, и нам сразу их зачитывали. Все они были преподнесены нам как подарки, а не требования. Но если кто-то противился, бархат спадал, и под ним обнаруживалось железо. Отказы не приветствовались.

Солдатам и офицерам просто говорили, что вещи поменялись, и всё будет по-другому. Сколько бы мы не ворчали или усмехались, сердитые мысли сменялись гневными словами, ничего не отменялось. По чуть-чуть линия лояльности смещалась. Нас двигали к краю так, что каждый отдельный шаг казался незначительным.

Соблюдение праздничного дня было отменено. Некоторые виды оружия изъяли. Цвета униформ были изменены. Свободы пересмотрены. Правила понемногу изменялись, но истинная цель этого оставалась непонятной. Одна мелочь за другой постепенно наращивали недовольство, но никто не возмущался при людно.

Я помню тот день, когда слова были сказаны громко. «Сегодня мы подтверждаем нашу преданность его высочеству Магистру Войны Хорусу, отрицая надменную и равнодушную Терру». Они никогда не использовали слова «Император» или «Империум», чтобы не смутить людей, которых втягивали в измену. Я видел, как развернули новые флаги. Благородная аквила сменилась немигающим глазом со зрачком-щелью.

Конечно мы знали, что так будет. В казармах после отбоя начинались приглушенные разговоры о неповиновении. Но когда я услышал это при холодном свете дня, поразился.

Тогда был момент моей величайшей храбрости, и наибольшей глупости. После того как произнёс эти слова, я посмотрел через зал на лица своих товарищей, что раньше соглашались со мной. Но они отвернули глаза и молчали. Лишь их тёмные ауры жгли мой взор. Так я узнал истинную природу этой войны, увидел её кровь.

Было много разговоров, что же нам делать дальше. Мы прошли долгий путь, забрались слишком далеко, чтобы просто взять и робко отступить к нижним палубам, ждать своей участи. Не сочтите решение продолжать поиски за храбрость. Такие идеалы остались в прошлом. Я узнал, что мы разделили. Все взрослые на этом судне несли в себе не только секреты, но и общий опыт.

Никто из нас не смог одолеть ужасов. Кто-то сражался с ними, большинство бежали от них. Все знали: чем бы они ни были, откуда бы они не пришли, выпущенные Хорусом чудовища не были похожи ни на что, с чем мы сражались ранее. В каком-то смысле мы были пойманы собственной натурой. Наша животная часть требовала бежать подальше, а рациональная и ненавидящая, человеческая, могла отдать всё за оружие, достаточно большое, чтобы убить эти страшилищ.

Итак, мы пошли дальше, Зартин присоединился к нам, плетясь позади вместе с Яо. Мальчик стал своего рода подарком, я думаю. Он продолжал говорить о музыке, хотя никто кроме него её не слышал.

Наконец мы достигли входа в командный центр корабля, и Бренг начал осторожно работать с контрольной панелью огромного зубчатого люка. Какое-то время ничего не происходило, но потом в мгновение ока огромная железная дверь открылась, грохоча по палубе.

Угловатая тень, настолько большая, что заполняла дверной проход, маячила внутри. Наверное, будь я сообразительней, то побежал бы прочь. Вместо этого, я поднял лаз-ружьё, и увидел, что предмет за порогом слишком велик, чтобы свободно проходить в дверной проём, сделанный для людей моей комплекции. На него упал свет, и мы увидели, что Зартин был прав.

Единственный воин Легионес Астартес вышел встретить нас. Тяжелые керамитовые сапоги лязгали по палубному настилу так, что он подпрыгивал под нашими ногами. Космический десантник был гигантом. Я видел широкий нагрудник, украшенный Имперской Аквилой, руки, толстые как стволы огромных деревьев, шлем с клювом, напоминающий череп какой-то гигантской хищной птицы. Глаза светились красным, боевые авто-чувства и ауспик принимали и обрабатывали данные. Доспехи воина был лишены любой иконографии и окраски, было невозможно определить его принадлежность. Он двигался с плавностью, более подходящей высшему хищнику, нежели представителю человечества.

Сзади его шлем закрывало похожее на капюшон устройство, более напоминающее какую-то затерянную во времени часовню, чем боевой механизм. Оно было сделано из тёмного железа, усеянного кристаллами, Хорусящими голубым светом. Устройство притягивало мой взгляд как магнит, и я видел ауру таких цветов, которым не место в реальном мире. Грехи мои, я не видел таких оттенков прежде.

Воин был вооружен массивным болтером, но он был примагничен к пластине на бедре. В руке же он держал посох из безупречно отполированного серебра. Помнится, я подумал, что всё это выглядит очень неестественно. Свободной рукой гигант начал снимать шлем, раздалось шипения воздуха под давлением.

Бог войны взглянул на нас. Безволосый скальп, затейливые татуировки украшали его щёки и Хорусло, шрамы, подобные красным трофеям. Его глаза, его истинные глаза, уставились на меня своей струящейся глубиной. Я увидел в них что-то, что я часто видел в зеркале.

Наши ружья были нацелены в его грудь. Он не приказал нам опустить их, а просто смерил взглядом каждого человека перед собой. Мгновением позже, без единственного сказанного слова, стволы лазганов опустились. Когда его взор остановился на мне, я понял, что он оценивает меня чувствами, какие я могу только представить. В тайне, я всегда считал себя особенным, лучше, чем другие, благодаря моему особому видению. Я верил, что природа вещей открыта для меня шире, чем для обычных людей, но теперь я понимаю что излишне восхвалял себя. Мои таланты ничто, по сравнению с тем, на что способен этот гигант.

— Руаф Хикейн, — произнёс он низким и гулким голосом, — Вы проделали долгий путь.

Он знал моё имя. Он знал всех нас, каждого человека на корабле, я уверен в этом. Я было раскрыл рот чтобы ответить, но он приподнял голову, и я заметил два знака на его коже. На одной стороне был изображен жук-скарабей, на другой звезда, окруженная ореолом лучей.

Серая броня не скрыла его истинную природу от меня. Легионер стоящий передо мной, был воином из Тысячи Сынов, сыном мага-короля Магнуса. Он был отпрыском предавшего легиона. Когда я последний раз видел таких как он, их цвет был красным как безумие. Они стояли во главе армии ужасов, опустошавших мой родной мир.

Солдаты, которых я называл товарищами, встали под знамёна Хоруса не из трусости. Причины были Хорусаздо сложнее. Все они прикрылись предлогами, которые казались им разумными. Я так думаю. Не было массового контроля разума, наркотиков или одержимости. Всё это произошло позже, с появлением ужасов.

Пока я сидел на гауптвахте, у меня было время подумать. Со мной сидели те, кто соображал слишком медленно, чтобы согласиться с новым порядком вещей, и те, кто был слишком честен, чтобы отринуть свои убеждения. Я был зол на себя. Как я мог быть столь наивным, чтобы решить, что смогу поднять бунт? Я не красноречивый оратор, который мог бы сплотить людей возбуждающей речью. Я был просто дураком, который открыто возмутился, и поплатился за это.

Они должны были казнить нас, это было частью новых приказов. Но они не решились. Я думаю это было последней каплей сопротивления, которого они могли оказать, перед тем как их воля увянет и умрёт под тенью Магистра Войны.