Салимов удел - Стивен Кинг

В шестьдесят три года Мэтт Бэрк все еще получал удовольствие от преподавания. Дисциплину он поддерживал паршиво, за что и поплатился всеми когда-либо предоставлявшимися ему возможностями подняться до административного поста. Для того, чтобы эффективно работать помощником директора, у Мэтта был чуточку более мечтательный взгляд, чем следовало, однако недостаток дисциплины никогда не сдерживал его. Он читал сонеты Шекспира в холодных, урчащих трубами классах, полных летающими самолетиками и шариками жеваной бумаги; он садился на кнопки и рассеянно выбрасывал их со словами: «Найдите в учебнике страницу 467», открывал ящики, чтобы достать бумагу для сочинения — и обнаруживал сверчков, лягушек, а один раз семифутовую черную змею.

Он странствовал вдоль и вширь английского языка, как одинокий и странно благодушный древний мореход: Стейнбек — первый урок, Чосер — второй, тематические упражнения — третий и функции герундия перед самым ленчем. С пальцев не сходила желтизна — скорее, от меловой пыли, чем от никотина — и все равно это были остатки наркотического вещества.

Любви и почтения дети к нему не питали (он не был неким мистером Чипсом, чахнущим в американской глубинке в ожидании Росса Хантера, который его обнаружит), но многие ученики Мэтта действительно зауважали его, а несколько человек научились от него тому, что преданность — эксцентричная или скромная, все равно — может заслуживать внимания. Мэтту нравилась его работа.

Сейчас он сел в машину, слишком сильно утопил педаль газа, подождал и снова надавил. Он настроил приемник на портлендскую рок-н-ролльную станцию и догнал громкость почти до искажения звука: Мэтт считал рок-н-ролл отличной музыкой. Он задним ходом выбрался из своей щелки на стоянке, тормознул и снова завел машину.

На Тэггарт-Стрим-роуд у него был домик, куда крайне редко заглядывали гости. Мэтт никогда не был женат, и вся его семья состояла из брата в Техасе, который работал в нефтяной компании и писем не писал. Если честно, Мэтт без привязанностей не скучал. Он был одиноким человеком, но одиночество никоим образом не исказило его душу. Он притормозил перед мигалкой на пересечении Джойнтер-авеню с Брокстрит, потом повернул к дому. Тени уже удлинились, а дневной свет — ровный, золотой, как на картинах французских импрессионистов — приобрел занятную, чудесную теплоту. Мэтт взглянул влево, увидел дом Марстена и бросил в ту сторону еще один взгляд.

— Ставни, — вслух сказал он под рвущийся из приемника заводной ритм. — Снова навесили ставни.

Он заглянул в зеркальце заднего вида и увидел, что на подъездной дороге возле дома стоит машина. Мэтт преподавал в Салимовом Уделе с пятьдесят второго года и ни разу не видел на этой подъездной дороге припаркованной машины.

— Там что, кто-то живет? — спросил он в пространство и поехал дальше.

16

6:00 вечера.

Отец Сьюзан, Билл Нортон, первый салимовский выборный, с удивлением обнаружил, что Бен Мирс ему нравится — еще как нравится. Билл был крупным суровым мужчиной с черными волосами, сложением напоминал грузовик и даже на шестом десятке не разжирел. Он с разрешения отца бросил школу в одиннадцатом классе и ушел на флот, откуда и выкарабкался, защитив диплом в двадцать четыре года на экзамене, приравненном к выпускному экзамену средней школы — словно идея сдать его пришла к Биллу с большим опозданием. Он не был слепым грубым врагом интеллектуалов, какими становятся некоторые простые рабочие, когда — то ли волею судеб, то ли их собственными молитвами — им отказывают в том уровне образования, какой они могли бы осилить, но он терпеть не мог «художников-пердежников», как определял некоторых длинноволосых юношей с газельими глазами, которых Сьюзан приводила домой из колледжа. Ему наплевать было и на волосы, и на одежку. Беспокоило Билла другое — похоже, у всех у них в голове гулял ветер. Симпатию жены к Флойду Тиббитсу, парнишке, с которым Сьюзи, отучившись, гуляла чаще всего, Билл тоже не разделял, но и активной неприязни к нему не испытывал. У Флойда была очень приличная работа — в Фолмуте, у Гранта. К тому же Билл Нортон считал его умеренно серьезным. Вдобавок Флойд был здешним. Но здешним, можно сказать, был и Бен Мирс.

— И не лезь к нему со своими художниками-пердежниками, — предупредила Сьюзан, поднимаясь, когда в дверь позвонили.

На ней было светло-зеленое летнее платье, а уложенные в новую небрежную прическу волосы охватывал чуть великоватый моток зеленой пряжи. Билл рассмеялся.

— Чего вижу, то и говорю, Сьюзи, дорогуша. Не буду тебя конфузить… да я тебя и не конфузил никогда, верно?

Она нервно, печально улыбнулась ему и пошла открывать.

Мужчина, с которым она вернулась, оказался долговязым, с виду проворным, с тонко прорисованными чертами и густой копной черных волос, которые, несмотря на природную маслянистость, казались только что вымытыми. То, как он был одет, настроило Билла доброжелательно. Простые, совершенно новые синие джинсы и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами.

— Бен, это мои папа и мама, Билл и Энн Нортон. Мам, папа — Бен Мирс.

— Здравствуйте. Очень приятно.

Он немного настороженно улыбнулся миссис Нортон, а она сказала:

— Здравствуйте, мистер Мирс. Мы в первый раз так близко видим настоящего живого писателя.

Сьюзан ужасно взволновалась.

— Не тревожьтесь, я не цитирую собственные произведения. — Он опять улыбнулся.

— Здрасте, — сказал Билл, вырастая из кресла.

Сейчас он занимал в профсоюзе портлендских докеров некий пост, которого добился сам, и его рукопожатие было сильным и жестким. Но рука Мирса не съежилась, чтобы выскользнуть медузой, как руки обычных художников-пердежников Сьюзи, и Биллу это пришлось по душе. Он предложил свой второй проверочный критерий.

— Пиво любите? Я уж поставил на лед несколько баночек, — он махнул рукой в сторону притулившегося к задней части дома патио, которое выстроил сам. Пердежники неизменно говорили «нет»: почти все они были придурками и не могли понапрасну расходовать свое ценное сознание на выпивку.

— Пиво? Обожаю, — ответил Бен и улыбка превратилась в ухмылку. — Стаканчика два… даже три.

Бен загрохотал смехом.

— Ладушки, наш человек. Пошли.

При звуке его смеха между двумя очень похожими женщинами на миг как бы возникла странная связь. Брови Энн Нортон сдвинулись, а лоб Сьюзан разгладился — кажется, бремя беспокойства телепатически перенеслось через комнату.

Бен последовал за Биллом на веранду. На табуретке в углу стоял лоток со льдом, набитый жестянками с круговой надписью «Пабст».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});