Детство в тюрьме - Пётр Якир

Во время нашего рассказа вошел в барак очень хорошо одетый человек лет 35 и, подойдя к Золотому, сказал: «Ну, что вы здесь баланду травите? Может побалуемся?» Золотой быстренько достал из-под подушки колоду самодельных карт, уселся по-турецки, положил перед собой маленькую подушечку и игривым тоном заявил: «Ну, что ж, садись, Колдун. Сейчас я тебя уколдую».

Колдун, элегантно поддернув брючки, сбросив ботинки, таким же образом уселся перед Золотым: «Целиком — чистые на чистые» («целиком» — это игра в стос; «чистые на чистые» — деньги на деньги). Игра началась, все наблюдали за игрой. Через полтора часа Колдун проиграл Золотому рублей 50 денег, затем предложил свой пиджак. «Шмотки35 носи сам», — ответил Золотой. Колдун поднялся и, уходя, бросил: «Ничего, голенький еще будешь бегать. Я тебя обдеру вплоть до голубей» (до белья). — «Воруй, пока трамваи ходят», — ответил Золотой (это на блатном жаргоне значит «иди-иди»).

Передав выигранные деньги Цыгану, Золотой сказал: «Ну, иди, милый, может быть, чего-нибудь сообразишь». Цыган тут же куда-то исчез, через час он притащил десять пузырьков тройного одеколона. Потирая руки, Золотой предложил нам принять участие в трапезе. Появились колбаса, сало, коврижка. Мы выпили. Я впервые пил одеколон, смешанный с водой. Он имел бледно-молочный цвет. И была такая отрыжка — будто тебя освежают в парикмахерской.

От стакана одеколона закружилась голова. В это время в барак вошел коренастый пацан с гитарой. Золотой позвал его, назвав Заикой Шуйским, предложил стаканчик одеколона. Тот выпил, закусил и запел песню, которую я до этого не слышал. В этой песне речь шла об игре в стос. Под звуки этой песни я уснул и проснулся, когда разбудили на поверку. Поверка в Нижней Туре делалась так, как впоследствии в спецлагерях после 1948 года, то есть выстроившихся зэков сначала пересчитывали гуртом, а потом вызывали по карточкам. После поверки, отказавшись от чаепития, мы с Мишкой улеглись и опять захрапели.

В Нижне-Туринской колонии было 12 больших бараков по три секции в каждом, в средней секции, как у нас, помещалось 50 человек, а в боковых по 100. Всего в зоне находилось около 3000 человек. Было два женских барака. Кроме того, была рабочая зона, в то время не отгороженная от жилой. В рабочей зоне было два производства: ДОК (деревообрабатывающий комбинат), со всеми процессами работ, вырабатывавший клепку, тарную дощечку и большие доски, строганные с четырех сторон, и фабрика, изготовлявшая кровати для армии и лагерей. На фабрике имелись кузница, сборочный цех, ремонтно-механический цех. Никакой работы за зоной не было. Работали те, кто хотел. Остальные, к числу которых принадлежал и я, не ходили на работу, как говорили, «по разутости и раздетости». Дело в том, что мы отказывались получать казенное обмундирование, которое имелось на складе, а свои брюки прятали, ходили в нижнем белье. Начальство нас не заставляло носить казенное обмундирование и ходить на работу. Все дело было в том, что в Нижней Туре содержались, в основном, рецидивисты — люди, имеющие больше трех судимостей или же судимость за побег.

Были, правда, люди, которые сидели с 1918–1919 годов по политическим статьям. Один из них — бывший министр финансов Колчака, которому всегда продлевали срок не более, чем на 5 лет, но не выпускали его. Работал он дневальным в сапожной мастерской. Он был человеком необщительным, со странностями. Например, он получал обед в котелке, приносил его к себе (он жил отдельно), надевал фартук, брал полотенце через руку, разливал еду в тарелки, важно, с поклоном ставил это на стол, затем снимал полотенце с руки, снимал фартук и садился за стол. Пообедав, опять преображался в лакея и убирал со стола… Жулики думали, что раз он был министром финансов, то у него должно быть скоплено много денег, и в его отсутствие прошмонали всю его комнату, но ничего не нашли.

Находился здесь Сергей Степанченко, кажется, бывший губернатор города Пскова, воевавший в войсках Юденича. Бежал несколько раз из плена, потом был арестован за участие в антоновском восстании в 1921 году. Получил срок пять лет и попал в один из первых лагерей СССР — Красную Вишеру, недалеко от Соликамска. (Сейчас это называется Норыплаг, где отбывает срок Анатолий Марченко36.) Бежал оттуда, поймали, отправили на Соловки, где царствовал знаменитый палач Соловков по фамилии Курилко. Степанченко рассказывал, что когда приходил этап, Курилко сам делал поверку прибывшим. Всех выстраивали в один ряд, и он громким голосом кричал: «Воры, шаг вперед! Проститутки, два шага вперед! Спекулянты — три, попы — четыре! Контрики — пять! Кто второй раз приехал на Соловки — шаг в сторону!» Последних помещал в нормальные условия, а всех остальных заставлял работать по 18 часов в сутки на холоде, с плохим питанием. Многие не выдерживали и умирали…

Имели место убийства и издевательства со стороны охраны. Об этом сложили песню:

О, Москва, Москва, Москва, Москва,Сколько ты нам горя принесла:Все судимости открыла,Соловками наградила,Ах, зачем нас мама родила!

Там вдали стоит Секир-гора,Где зарыты многие тела,Ветер буйный там гуляет,Мама родная не знает,Где сынок, зарытый навсегда.

А всему свидетель — темный лес.Сколько там творилося чудес!На пеньки нас становили,Раздевали и лупили,А начальник говорил: «Подлец!»

Но Степанченко выжил — он был крепкий, сильный, мужественный человек. С Соловков в начале 30-х годов он попал в Горшорлаг в районе Кемерово, там строился тракт. Он рассказал, что там еще действовал закон «перековки», то есть людей вроде бы перевоспитывали. Шутники из управления лагеря, например, во время проливного дождя выгоняли зэков на работу, заставляя их нести лозунги: «На трассе дождя нет!» Степанченко бежал и оттуда. Его опять поймали: был объявлен всесоюзный розыск. Пробыв несколько лет в тюрьме, Степанченко попал в Нижнюю Туру. Здесь он тоже пробовал бежать, смастерил себе на заводе складную железную лесенку и, бросив ее на забор, ринулся по ней, но был ранен в ногу и упал на запретку37. После этого год просидел в одиночке политизолятора.

Один этаж политизолятора был отведен для зэков, нарушивших режим колонии. Попасть сюда было самым строгим наказанием.

Как и везде, в Нижней Туре существовал карцер, куда сажали на срок от 30 суток до 45; БУР, где держали по три месяца; а затем уже корпус, то есть политизолятор. Зэков наказывали за оскорбление начальства, за игру в карты, за убийства, телесные повреждения, за сожительство. За производственные провинности в карцер не сажали. Когда я познакомился со Степанченко, он уже оправился от одиночки и, шевеля своими усами, опять рассуждал о побеге. «Пока жив, — говорил он, — буду бежать».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});