Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

пока я не представляла себе это так реально.

Помолчав, я прошептала:

- Я никогда не была эмигранткой. Мне довелось пройти через все ужасы революции, однако эта чаша меня миновала. Думаю, это не так легко.

Он согласился, погладив мою щеку:

- Это правда. Если вам придется-таки попасть в Лондон, уверен, вы встретите множество версальских подруг, до сих пор тоскующих по Франции, хотя со времени отъезда прошло уже десять лет.

Я внимательно взглянула на него:

- Признайтесь, Александр: именно по этой причине вы готовы сражаться до последнего, только не уехать?

Он некоторое время молча глядел, как серебрится лунная дорожка на водной глади, потом приглушенно ответил:

- Отчасти - да. Я француз и не дам себя отсюда так легко изгнать.

Солнце давно уже село, на воде исчезали последние его отблески. Звезды зажигались на небе, темнели и тяжелели облака.

Становилось прохладнее. Издалека доносились голоса Вероники и Изабеллы, играющих в волан. Филипп, наверно, уже давно спал под присмотром Марианны. Пора было возвращаться к детям.

Александр набросил мне на плечи свой камзол, осторожно взяв за руку, повел по берегу.

- Пойдемте, саrissimа. Пора. Согреемся кортиадом.

Я спросила мужа, пока мы приближались к нашей стоянке, когда ему предстоит уехать.

- Через неделю, - ответил он. - В День всех святых мы получим благословение священника и покинем Белые Липы.

- А нет ли возможности остаться до середины ноября? Все-таки вы совсем недавно оправились от ран.

Я имела в виду еще и то, что в середине ноября Александру исполняется сорок лет - мне очень хотелось быть в этот день с ним рядом. Но ответ был короток:

- Нет, Сюзанна, такой возможности нет.

Я подавила вздох. Герцог попытался меня приободрить:

- Не грустите, милая, я вам даю клятву, что мое пятидесятилетие мы уж точно встретим вместе. А сорок лет - это такая нелепая дата. Не молодость уже и еще не старость - ну ее, что тут праздновать?

К нам уже бежали девочки, наперебой крича о том, какие великолепные они собрали ракушки на морском берегу. Воспользовавшись моментом, Александр в последний раз крепко прижал меня к себе и, поцеловав в губы, чуть хрипло шепнул:

- Я был ранен, конечно… и еще не готов к очень уж громким подвигам. Но твое присутствие, дорогая, вливает в меня недюжинные силы.

- Что это значит?

- Это значит, что раненый воин за неделю до отъезда так окреп, что готов пылко овладеть собственной любимой супругой. Если супруга, конечно, тоже вполне здорова.

Меня потрясло это заявление: я совсем не ожидала, что Александр оправился до такой степени! Но, с другой стороны, в его хриплом шепоте было столько чувственности и нетерпения, что я сама ощутила внутри подзабытую уже за эти месяцы дрожь страсти. Я засмеялась, довольная тем, что желание не уходит из наших отношений:

- Супруга здорова. Её спальня всегда открыта для вас, о доблестный воин.

Девочки настигли нас, оглушили разговорами, и наша интимная беседа была прервана. Мы зашагали быстрее, к Люку, который ждал нас с ароматным рыбным супом, но руки наши не разомкнулись, и в этом теплом сплетении пальцев я предвкушала все те радости, которые всегда дарила мне телесная близость с Александром - единственным мужчиной в мире, который делал меня счастливой одним своим прикосновением.

3

1 ноября я впервые сняла траур, который носила по старому герцогу дю Шатлэ.

Нет, конечно, я и раньше не ходила исключительно в черном, но всё же в моем гардеробе преобладали темные цвета. За восемь с лишним месяцев они утомили меня морально, и сейчас, в день отъезда Александра, я почувствовала настоятельную потребность переодеться во что-то более приятное. Во-первых, беременным женщинам полезна радость, во-вторых, я не хотела, чтобы день проводов герцога был омрачен хоть какими-то признаками траура. Я гнала от себя любые мысли о том, что с войны, бывает, не возвращаются. Мы расставались ненадолго, я была уверена, и впереди нас ждала долгая-долгая и счастливая семейная жизнь - если не во Франции, так в Англии.

Последнее было, на мой взгляд, более вероятно. В то, что шуаны смогут победить Республику, я, конечно, очень мало верила. Хоть сколько вокруг велось разговоров о том, что им помогут англичане, что принцы крови высадятся в Бретани с многотысячным войском и сокрушат синих, все это не вызывало у меня особого доверия. За последние десять лет я слышала тысячи таких разговоров, и теперь предпочитала помалкивать, лишь пожимая плечами. Возможно, я гораздо лучше, чем бретонцы, знала, насколько глубоко революция пустила корни в умах французов. В годы террора я жила в Париже и видела, как он изменился: мне было ясно, что возврата к Старому порядку нет и не будет. О нем можно было сколько угодно сожалеть, но он исчез без шанса на возвращение, оставив своим приверженцам лишь вздохи и иллюзии.

Таким образом, огонек моей надежды на светлое будущее поддерживался только перспективой жизни в Англии. Образ Блюберри-Хауса, дома среди лилий, раздул из этой искорки целый костер. Я даже планировала взять несколько уроков английского, ведь нехорошо жить в стране без какого-либо умения изъясняться… Я молилась о том, чтобы Александр достойно исполнил свой долг чести перед Бурбонами (ну, раз уж от этого долга было не отвертеться), вернулся живым и нашел себя на какой-либо более безопасной военной или дипломатической службе. Через несколько лет, когда режим Директории совсем себя исчерпает, а коалиция сокрушит республиканские армии, неизбежно встанет вопрос о монархии во Франции - вот тогда мы и вернемся.

Мысли мои были вполне оптимистичны, и под стать им я выбрала коралловое платье. Но этот яркий цвет мне не очень-то сейчас подошел - слишком подчеркивал бледность лица и круги под глазами. Увы, беременность все же меня не красила. Я пришла к выводу, что мне нынче подойдут более спокойные цвета, и надела платье мягкого серо-жемчужного оттенка, простое, с завышенной талией.

В качестве верхней одежды с этим нарядом будет отлично сочетаться изящный просторный спенсер английского покроя.

Марианна причесала меня согласно новой моде: золотистые завитки надо лбом, основная масса волос поднята вверх и заколота декоративной иглой а ля грек, концы тоже завиты и пышно уложены с небрежной живописностью - прическа очень мне шла и подчеркивала красивые линии шеи. Едва служанка отложила гребень, скрипнула дверь, и звон шпор раздался позади меня.

Я увидела в отражении зеркала своего мужа и знаком отпустила горничную.

Александр стоял посреди