Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна

Свет фонаря удалялся.

— Чисто, — сказал один из офицеров. — Никого.

— И министры все в один голос уверяют, что в здании никого больше не было, — подтвердил другой голос.

— Скверно. Одного министра не хватает, и неизвестно, где искать… — пробормотал Чаплин, пару секунд помолчал, потом снова сказал уверенным командирским тоном: — Выводите. Сперва до двор. Без грубости, насколько возможно. Крупнов, на пристань, заводите мотор. Бажин, проверьте, что на пути нет союзных патрулей. Соболев, на пару слов…

Совсем рядом зашуршала трава. Максим приготовился снова нырять. Стоило, пожалуй, сдаться сразу, но уже замарался, теперь как-то глупо…

— Хорошо, ночь ясная выдалась, рыбаки в море вышли, так что внимания не привлечете, — голос Чаплина звучал уже совсем близко. — Пока не покинете гавань, мотор не включайте. И как завидите союзное судно — сразу глушите.

— Будет исполнено, — ответил второй офицер. — А монахи шум не поднимут? Не возмутятся, что мы монастырь как тюрьму используем?

— Да какое… Как узнают, кого к ним на постой определили — в ножки нам кланяться станут. Ты только гляди в оба, чтобы слуги Божьи толченого стекла постояльцам в суп не подсыпали. Представляешь, какой у них зуб на этих социалистов за секуляризацию имущества?

Максим старался дышать как можно тише. Грязная вода оказалась ледяной. Интересно, сколько еще он выдержит? Ну почему сразу не сдался, перед кем героя корчил?

— Как бы Пуль завтра не взбрыкнул… Хоть голову он использует только чтобы фуражку носить, но про Учредительное собрание знает — формально все же последняя законная власть в России… А если вдруг попытается забыть, послы напомнят.

— Да что Пулю те послы, военное положение же в области. А самому ему шайка социалистов этих поперек горла. Я сколько раз при нем говорил: «Пора, мол, внести решительные перемены в деятельность правительства», он кивал, индюк самодовольный… А потом, на параде куда он денется? Скажу, так мол и так, правительство было да все вышло, а, кстати, вот и новое. Не станет же Пуль перед американцами позориться, показывать, до какого бардака довел губернию.

— Капитан Чаплин, позволите вопрос?

— Задавай, чего уж там…

— Вы разве не знали, что эти люди — социалисты, когда сюда их везли?

Чаплин глубоко вздохнул:

— Да черт в них ногу сломит, в партиях этих… расплодились, что твои кролики. Они же от «Союза возрождения» были, вот и подумал, с ними можно работать… А потом, не все социалисты тряпками оказались, вот Савинков тот же — на что террорист, а какую славную бучу поднял в Ярославле! Большевики так перепугались, что даже авиацию в ход пустили, весь город разнесли в труху. Думал, и эти парни боевые окажутся, а они только и знают что сопли жевать… большевизм им де не преступление… А вот и Бажин, наконец-то. Доложите обстановку!

— Британский патруль удалился в сторону доков! Путь свободен!

— Отлично. Выводите! — и негромко, непонятно к кому обращаясь: — С Богом…

Торопливые шаги, суета, смазанные окрики. Кто-то чуть не свалился в канаву в полуметре от головы Максима и энергично выругался. Потом голоса отдалились, стали невнятными; кажется, Максим различил что-то вроде «не стоим, пошли!» Наконец все вроде бы стихло, ну или по крайней мере больше мокнуть в канаве было невозможно. Максим, едва чувствуя тело, выбрался, уселся на землю и попытался осмыслить, что же сейчас произошло.

Итак, военный переворот. Глупый и бесславный конец попытки построить демократию в Северной области. Чуть больше месяца продержались! Интересно, Максима теперь тоже арестуют? Вроде невелика птица, но кое-где засветиться успел. Так что домой нельзя… Забрать бы свое пальто, оно так и висит в гардеробной, и бумажник с деньгами в нем остался. Но в гостиной членов ВУСО горит свет. Забыли выключить или оставили охрану? Наверняка оставили, ведь одного министра не досчитались. Кого, интересно? А, да какая разница? Что теперь вообще можно сделать? Наган в кармане намок… Да и в кого стрелять?

Максима била крупная дрожь. Нога, затихшая было в холодной воде, снова запульсировала болью. Одно хорошо — запаха сточной канавы он теперь не ощущал, потому как привык. Но вот первый же встречный непременно почувствует.

Оставаться здесь нельзя — часовые могут снова обыскать сад. Но куда можно пойти в таком виде — хромым, вонючим, ни черта не понимающим? Максим ощупал ногу через голенище. Икра распухла так, что непонятно, получится ли стянуть сапог. Кость сломана, что ли? Но даже если удастся с грехом пополам ковылять, опираясь на палку — то куда?

Максим заставил себя успокоиться. Он ведь не просто так здесь, надо подумать о чем-то более важном, чем собственная шкура. Чаплин опасался встретить британский патруль… а его человек выражал сомнения насчет реакции Пуля. Британцы — вот кто может вмешаться! Против них Чаплин не пойдет, силы неравны, да и верность союзническим обязательствам для него не хухры-мухры. К послам идти бесполезно, дипломатия мало что решает в захваченном хунтой городе. Значит, к самому Пулю… благо до британского штаба рукой подать. Максим глянул на часы — «Омега» пережила погружение в холодную жижу. Половина первого. Всего каких-то полчаса назад он мирно работал с документами, а кажется, сутки прошли. Разыскал отброшенную палку, встал. В принципе, если почти не переносить вес на левую ногу — ничего, терпимо.

Хотя каждый шаг давался с трудом, а промедление было опасным, Максим доковылял сперва до дождевой бочки под водоотводной трубой, чтоб умыть хотя бы лицо и руки.

По случаю ночи и комендантского часа улицы были безлюден. Свет в окнах электрифицированных домов не горел. Ветер гонял над мостовой жухлые листья. Снова залаяла собака, и Максим мысленно поблагодарил ее: если бы не она, его барахтанье в канаве наверняка услышали бы.

Постовой у дверей особняка, занятого британским штабом, скорее учуял, чем увидел ночного гостя, и гаркнул кое-как заученное русское:

— По-шел вон!

— Срочное сообщение для генерала Пуля! — сказал Максим на самом чистом английском языке, который только был способен выдать.

Часовые растерянно переглянулись — не ожидали услышать весьма пристойную родную речь от вонючего колченогого бродяги.

— Ну не впускать же его… — пробормотал один другому.

— А вдруг правда что-то срочное? — пожал плечами другой. — Генерал здесь еще…

— Вот что, малый, — обращаясь к Максиму, первый часовой произносил английские слова медленно и отчетливо, чтобы до туповатого аборигена дошло. — Как о тебе доложить дежурному офицеру?

— Не дежурному офицеру, — упрямо повторил Максим. — Генералу Пулю. Это очень серьезно. В городе военный переворот. Я Ростиславцев, комиссар правительства.

Часовые снова переглянулись, и один из них приоткрыл дверь и прокричал внутрь что-то неразборчивое. Пуль вышел минуты три спустя. Посмотрел на Максима, едва заметно сморщил нос и остановился в пяти шагах.

— Отчего вы в таком виде, мистер Ростиславцев? Доложите, что произошло.

Максим как мог внятно изложил все, что видел — вернее, слышал.

— Holy shit… — прошептал Пуль одними губами. Потом скомандовал часовым «присмотрите за ним», резко повернулся и ушел в дом.

Часовой прикладом указал Максиму на скамью метрах в двадцати от поста.

Пару минут спустя на улицу быстрым шагом вышел отряд из трех солдат и офицера и почти сразу за ним — еще один; оба направились куда-то в город. Про Максима, кажется, все забыли. Накатило отупение. Пульсирующая боль в ноге волнами расходилась по телу, но от холода не спасала. Больше всего хотелось вытянуться прямо на этой лавке и уснуть, наплевав на последствия и для себя, и для демократии Северной области.

Одна группа вернулась минут через двадцать, вскоре после нее — другая, увеличившаяся в численности. Максим разглядел среди британцев двух рядовых и офицера в русской форме, их явно вели под конвоем. Минут пять спустя про Максима наконец-то вспомнили: к нему подошел паренек в звании капрала — кажется, именно об этом говорил шеврон с двумя полосками на плече. Речь капрала была невнятной — половину слогов он глотал, половину растягивал до невозможности, однако Максиму и в своем времени приходилось сталкиваться с тем, что уроженцев некоторых регионов понять сложно. Так что паренек скорее жестами позвал Максима за собой к одной из хозяйственных построек.