Комната из листьев - Кейт Гренвилл

мне это не казалось.Провидение господне

Мы благополучно достигли мыса Доброй Надежды, но там мой муж подхватил какую-то опасную африканскую лихорадку и, пока мы плыли по Южному океану, лежал в изоляции в тесной грязной каюте, называемой лазаретом. Я выхаживала его как могла, многие недели провела с ним в той каюте, ибо миссис Эбботт, страшась инфекции, не желала рисковать собой и своим собственным ребенком. А я не хотела подвергать опасности Энн, вверившей мне свою судьбу. Добрейшая женщина, миссис Эбботт взяла на себя заботы об Эдварде и следила за тем, чтобы Энн приносила мне все, что нужно, и оставляла в проходе. Все остальное время в той каюте были только я да мой стонущий муж. Когда злобный пес заболевает, кто приходит к нему на помощь?

Но я из кожи вон лезла, отчаянно боролась за его жизнь. Сбивала жар холодными компрессами, которые от соприкосновения с его кожей мгновенно становились горячими; вливала ему в рот имевшиеся в наличии лекарства. От изнеможения у меня кружилась голова, ребенок, словно жалуясь, ворочался в моем чреве.

Я не могла допустить, чтобы мой муж умер. Женой мистера Макартура быть тяжело, но еще хуже быть его вдовой. Что я стану делать в Новом Южном Уэльсе, среди каторжников и солдат? Там нет благородных семейств, чьим детям требуется гувернантка. Никому не нужна и белошвейка. Возможно, кто-то думает, что вдова могла бы вновь выйти замуж, но это маловероятно. Кто позарится на бледную худую женщину с двумя детьми – тщедушным сыном и только что родившимся младенцем?

Мне пришлось бы сесть на первый же корабль, что поплывет в Англию, оплатить проезд за себя и за Энн, если она согласилась бы вернуться со мной и если моего скудного приданого хватило бы на билеты. А потом что? Меня душила паника, едва я представляла, как стою на причале в Плимуте с сумками и коробками, рядом со мной Эдвард, на руках – новорожденный младенец. Мама сочтет своим долгом приютить меня на время. Я обниму свою единоутробную сестру, которую видела только на свадьбе, и мы станем говорить, как мы рады встрече. Но для меня они чужие люди, и я им тоже чужая. Их дом не станет для меня родным.

С Брайди я могла бы провести несколько часов. До отъезда в Австралию мы с ней переписывались, и из ее писем я узнала, что она по-прежнему живет в родительском доме, до сих пор не замужем, хоть и хорохорится, сообщая радостные новости об успехах братьев, словно и не думает о замужестве. Она и ее мать меня и Эдварда примут как дорогих гостей. Я попытаюсь объяснить им то, что выше их разумения – путешествие в Новый Южный Уэльс и обратно. Когда визит подойдет к концу, они обнимут меня, скажут что-нибудь неопределенное по поводу следующей встречи, Эдварда и младенца, и я покину их дом.

А дедушка? Возможно, он простит меня, ведь Господь учит прощать. Но я никогда более не займу в его сердце то место, какое занимала когда-то. Я всегда буду любить его, всегда ради него буду притворяться, что верю в Бога. Возможно, он тоже всегда будет любить меня, но горькой любовью, зная, что я оказалась заблудшей овцой.

И как это все будет? Я представила, как дедушка сидит за выскобленным кухонным столом. Сапоги его стоят возле плиты. Эдвард куксится, страшась незнакомца с колючей бородой, у которого ребенок – наглядное доказательство моего греха – не вызывает теплых чувств. Праведный старик, он отведет меня в сторону и, впившись в меня голубыми глазами на обожженном солнцем лице, спросит, каково моё отношение к Спасителю. А я отвечу: ему нет нужды тревожиться за мою веру. Но от пристального взгляда дедушки ничего не скроешь. Он поймет: в моем хитром ответе слова, похожие на правду, могут оказаться ложью.

Расплата

Я ухаживала за мужем, не щадя своих сил, без сна и отдыха, и мои старания не прошли даром: мистер Макартур пошел на поправку. Но за те недели предельного напряжения судьба выставила счет. Только мой муж стал поправляться, у меня начались схватки, гораздо раньше положенного срока.

Моя дочь никак не могла бы выжить. Однако она прожила целый час. Крошечное щуплое существо. Ее синюшные губки морщились, пытаясь глотнуть воздуха, который она не была готова вдохнуть; веки с просвечивающим венозным узором трепетали на свету, который она не была готова увидеть.

Я знала, что она не выживет. Ей не суждено было выжить, даже если бы я родила ее в Бриджруле, с помощью врача. Однако я не теряла надежды, крепко прижимая к себе дочь. Молилась, в эти минуты крайней нужды убедив себя, что милосердный Господь слышит меня. Держала на руках ее тщедушное тельце, пытаясь передать ей свое тепло, свою силу. Мир вокруг сузился до тех точек, где ее кожа соприкасалась с моей и в нее из меня, возможно, перетекала жизнь.

У Энн хватило ума не пытаться обмыть ее или запеленать. Она накинула на нас обеих шаль и тихо села рядом.

Я назвала ее Джейн, в честь доброй миссис Кингдон. Шептала ей в крошечное ушко: «Джейн, останься со мной», думая, что она не должна умереть, раз у нее есть имя. Возможно, эти слова я произносила мысленно, но я была уверена, что она слышит меня. Останься со мной, не уходи, не уходи. Однако тепла моего тела, тепла шали оказалось недостаточно. Здесь не помогло бы никакое тепло – ни материнского тела, ни шали.

Наконец наступил такой момент, когда я больше не могла убеждать себя, что она дышит, и во мне там, где жила надежда, образовался огромный ком холодной пустоты. Пришел священник, но я не желала видеть рядом мужчин. Должно быть, я ему нагрубила. Помнится, пригнувшись, он бочком стал выходить в дверь. Паук в черном облачении с большой черной Библией в руке, которая исчезла вместе с ним.

На пути в загробную жизнь. Как и все остальные, я стояла с опущенной головой, когда капитан Маршалл читал заупокойную молитву над парусиновым свертком, но я знала, что никакой «загробной жизни» нет. Есть только здесь, сейчас, а потом – тишина.

Тем не менее, каждый год в день рождения и смерти Джейн я думаю о ней. Не с прискорбием, сожалением, тоской или гневом, а с замиранием сердца, свято чту тот факт, что на этом свете короткое время жил такой человечек.

Никто ее не помнит – только я и Энн. А теперь и вы тоже знаете о ней. Я чувствую, как мне становится легче на душе после