Выродок. Часть первая - Дмитрий Львович Рузанов

поколебался, но потом махнул рукой, – мол, оставайся – и, собравшись с духом, быстро пересказал постояльцам вчерашнюю ночную беседу.

–Вот так…, – закончил он, обращаясь уже непосредственно к Юллин, – придётся тебе либо уходить отсюда, либо помочь Одноухому оплатить его долги… других путей нет. Только решать надо быстро, пока они сюда не спустились.

–И много он должен? – поинтересовался Кун.

–Да тебе-то какое дело? – отмахнулся от него Лохмоть: – Ну, двадцать толлей – по десять за прошлое, и ещё пять – нынешний срок-то тоже уже подошёл, а постояльцев у него теперь двое.

–Двадцать пять толлей?! – невольно ахнул знахарь: – Да где ж их найдёшь и притом быстро? У меня есть, конечно, богатые пациенты в городе, но одолжить такую сумму…

–До них ещё добраться надо! – огрызнулся Лохмоть. – Ну, Охотник, решай скорей, что делать-то?

Доверенный бил наверняка. Даже если эльмка ничего не придумает и ей придётся убираться из кашеварни, она, несомненно, как-то выдаст себя. Ну, а если не получится, что ж, невелика потеря. За Рыжеблудом-то теперь есть кому приглядеть. Сам глаз с него не спустит. Но рисковать всё же не стоило. Неизвестно, что на самом деле у выродка на уме.

–А ты то, что так волнуешься, Лохмоть? – эльма внимательно смотрела в лицо доверенного: – Что, вчерашняя трёпка так понравилась, что ты и жить без этого не сможешь?

–В самую точку попала, – ухмыльнулся Лохмоть, не забывая прислушиваться к звукам сверху. – Я теперь не засну, пока кота твоего не увижу… Давай потом поговорим, а? – уже серьёзно сказал Рыжеблудов подручный. – Нету у нас времени на болтовню.

–Или на правду времени нету? – опять вмешался знахарь. – Может ты, просто хочешь долги варщика за её счёт покрыть?

–Да пошли вы… – Лохмоть раздражённо отмахнулся от сидящих и стал поворачиваться в сторону двери. – А ты… – он остановился, глядя на задумавшуюся Юллин. – Не говори потом, что… – он опять махнул рукой.

–Погоди, – эльма вскочила из-за стола и схватила Лохмотя за плечо: – Всё, что ты рассказал, правда?

–Почти… про кота соврал.

–У меня таких денег сейчас нет, – спокойно проговорила Юллин: – Но может быть в счёт долга Рыжеблуд возьмёт что-нибудь? Драгоценность, например?

–От тебя не возьмёт, это точно. Ты для него как кость в горле. И Касаму ты предложить ничего не сможешь, так как уже заплатила.

–А может я решила здесь подольше остаться?

–Не выйдет. Рыжеблуд не позволит варщику взять у тебя ничего: ни повозку, ни мула, ни даже драгоценность – будь это хоть сама Берегиня!

–Вы абсолютно не обращаете внимания на мою скромную персону,– сказал неожиданно присоединившийся к ним знахарь. – Драгоценность при тебе? – он посмотрел на Юллин.

–Да…

–Давай сюда,– Кун протянул руку. – Я давно не плачу за постой, и не будет ничего удивительного (в том числе и для Рыжеблуда), что наконец-то во мне взыграла совесть.

Лохмоть тихо и замысловато выругался, с восхищением смотря на лекаря.

–Прекрати, – поморщился Кун: – всё-таки здесь Юллин.

–Кто? – не понял Лохмоть.

–Да я это, я! – эльма лихорадочно пыталась расстегнуть ворот фаниты.

–Вот и познакомились. А то вчера как-то не до этого было, – ухмыльнулся Лохмоть. – Помочь?

–Сейчас добесишь! Дам по мордасам несмотря на всё твоё «большое умение», – в свою очередь усмехнулась эльма, не прекращая своего занятия. – Замучитесь потом всей кодлой зубы тебе собирать!

–Да быстрее же,– произнёс Кун, услышав, как наверху скрипнула дверь.

Эльма наконец справилась с неподвластными пряжками, и закинула руки под косичку, расстёгивая что-то на шее. Над их головами уже послышались шаги, перемежаемые с постукиванием трости. – Не успеем, – выдохнул Лохмоть, пятившийся к двери.

–Справимся, – ответил ему знахарь, поглядывая наверх: – Рыжеблуд сейчас последние наставления варщику давать будет.

И действительно, шаги затихли у лестницы, и послышался негромкий голос старшего, что-то вдалбливающего Касаму.

Юллин убрала руки с шеи и пристально посмотрела на знахаря, затем быстро кивнула, как бы в подтверждение собственных мыслей. Зажав что-то в кулаке, она запихнула снятое в подставленный знахарем мешочек и, сжав руками расстёгнутый ворот, опустилась обратно за стол. Кун невозмутимо направился к своему месту, сел, положил кошель на столешницу и принялся доедать остывшую рыбу, как будто ничего и не было. Лохмоть же, потихоньку отступив к распахнутому окну, облокотился на подоконник и сделал вид, что страшно заинтересован происходящим во дворе ремонтом.

Ступени, наконец, заскрипели и растерянный Касам спустился вниз. Он помог сойти старшему, а затем повернулся к постояльцам, опустил голову и начал что-то бормотать себе под нос.

Рыжеблуд недовольно поморщился:

–Погромче варщик. Дай и другим порадоваться решению твоих проблем. Да, дорогие мои, Одноухий почти расплатился со мной, вернее с налогами нашего достопочтенного барна Бура. Для окончательного расчёта ему надо только кое-что произнести… Ну, Касам…. Не заставляй нас ждать.

Варщик набрал в грудь воздуха, открыл рот, но его опередили.

–Дорогой барн Касам! – знахарь поднялся на ноги и вышел на середину комнаты: – Я хочу кое-что тебе сказать. Все, здесь присутствующие – за исключением, пожалуй, новой постоялицы – знают меня давно. Скоро уже почти два года случиться, как я живу у тебя, не ведая никаких забот. Ты меня кормишь, поишь, предоставляешь крышу над головой и я, к своему стыду, стал принимать это как должное. Ведь за всё время я заплатил тебе лишь однажды – это когда я впервые появился на пороге «Сивоусого Сома». Настала пора исправить эту вопиющую несправедливость! Денег, к сожалению, у меня немного, но есть кое-что взамен и, учитывая тяжёлую ситуацию, в которой ты оказался (отнюдь не по своей вине), я думаю, что ты не откажешься принять мой скромный дар.

Кун говорил витиевато, но без запинок, что не давало никому возможности его перебить. Кроме того, хитрый лекарь воспользовался неписаным правилом кашеварни: сначала проблемы постояльца, а потом уж свои. Поэтому даже Рыжеблуд сохранял видимое терпение на лице, делая вид, что он может и подождать со своим вопросом.

А Кун всё говорил и даже Лохмоть забеспокоился: как бы не забыл, увлечённый собственной речью лекарь, о том, ради чего эта речь собственно и произносилась. Привлечённый голосом знахаря, со двора примчался Грошик, думая, что барн Кун опять рассказывает что-то интересное, и лишь только увидев его, лекарь довольно резко оборвал свой монолог и, развязав кошель, вынул находившуюся в нем вещицу, которую и протянул Касаму.

Все находившиеся в едовой дружно уставились на изящный кулон, лежавший на ладони Куна. На золотой цепочке покоился клык какого-то зверя, также инкрустированный золотом. Но самую большую ценность кулону придавал небольшой камень, вделанный